Когда вечером ложишься в кровать с тарелкой, на которой лежит гора всего вкусненького, включаешь сериальчик и начинаешь с аппетитом есть, ни один Барсик не станет говорить про крошки в кровати, не напомнит про диету. Нет, кот сядет рядом и начнет радостно жрать с тобой из одной посуды.

Я чихнула второй раз, третий. – Ой! У тебя изо рта что-то выпало, – удивился муж, – Вилка, ты вычихала два зуба! Я испугалась, вытащила из сумки пудреницу, посмотрела в зеркало, потом уставилась на красные клыки, которые лежали на асфальте, и махнула рукой: – Все в порядке, смотри, у меня мигом новые зубы выросли. Брови Степана медленно поползли вверх, а я, хихикая, села в джип.

Есть люди, для которых ненормативная лексика – обычный способ общения, другого они не знают. Иностранцы, которые учат русский, часто говорят, что этот язык им непонятен. «Сухое вино», «убить насмерть», «руки не доходят посмотреть», «да нет» – все эти выражения трудно объяснить не россиянину.

В жизни многих женщин наступает момент, когда она начинает внимательно изучать свое изображение в зеркале. Когда это случается впервые? Лет эдак в шесть. И как правило не нравится прическа. Лично я в этом возрасте схватила здоровенные ножницы, которыми Раиса подстригала во дворе кусты, и отрезала себе челку.

Семейное счастье зависит от умения супруги держать язык за зубами и освобождать его исключительно для того, чтобы похвалить мужа.

Вам встречалась женщина, которая искренне считает себя красавицей? Не говорит всем вслух: «Я прекрасна», а на самом деле так думает. Мне так нет. Большинство моих знакомых постоянно худеют, наращивают волосы, превращают свои брови в подобие кошачьих хвостов, становятся обладательницами ресниц-опахал, губ-пельменей. Про увеличение бюста я вообще молчу.

В любом возрасте можно сохранить способность радоваться и быть красивой. Как этого добиться? Да очень просто. Не надо ждать ни от кого подарков, купи сама себе мороженое и съешь его с восторгом. И с красотой тоже просто. Разбей очки мужа и, пока ему сделают новые, будешь для супруга Василисой Прекрасной, даже если ты Баба-Яга. Все проблемы решаемы, надо только захотеть их решить

– Жениться надо на Бабе-Яге, – заявила Киса. – Не могу с тобой полностью согласиться, – улыбнулся Вульф, – но некое зерно мудрости в твоем высказывании есть. Баба-Яга уже состарилась, навряд ли с течением времени она сильно изменится. А вот с Василисой засада! Она растолстеет, косу отрежет, ворчать начнет, на мужа сердиться и... – ...получится Баба-Яга, – договорила Киса.

Муж взял ножницы и разрезал ленты, которые перевязывали коробку. – Открывай же, – поторопил его Махонин. – Раз, два, три!!! Муж поднял крышку. Воцарилось молчание. Первым среагировал Махонин: – Прикол! – Весьма оригинально, – пролепетал Энтин. – Мне очень нравится, – заулыбался Макс, – и надпись суперская. «Хоть ты и собака, ты человек. С днем рождения пудель Макс, фамилию Вольфец не указывать».

«Многоуважаемая госпожа Ева Лампидус! Выражаю свои соболезнования в связи с кончиной вашего деда Максима Вульф. Сладкое утешение, которое вы хотите поставить на поминальный стол, будет превосходным. Лично я вижу его так! Лошади, украшенные черно-красными попонами, везут гроб с конфетами моей ручной работы. Если эта идея вам приятна, то, получив от вас одобрение, я в тот же секунд отправлю эскиз"

Я опустила взгляд и замерла. Вы когда-нибудь прибегали на работу в красивом свитере, любимых уютных пижамных штанах и домашних тапочках? Не желая никому признаваться в том, что перепутала числа, я собиралась на работу со скоростью таракана, испугавшегося внезапно вспыхнувшего на кухне света. И вот результат: я схватила в гардеробной пуловер, потом решила натянуть джинсы и... забыла это сделать!

Если жизнь загнала тебя в угол, сделай бумажные разноцветные фонари, укрась ими этот самый угол и живи счастливо.

Икс не спеша перебрал снимки: девушка в машине, потом в цепях, потом мертвая. – Сколько это заняло? – спросил он. – Пять часов с того момента, как мы ее вздернули. – Она была в сознании по ходу дела? – Я использовал свои обычные приемы. Икс в этом ничуть не сомневался. Рис всегда был безукоризнен в исполнении своих излюбленных желаний.

Ступив на холодный бетон, мальчишка присмотрелся сквозь паутину балок и тросов. Продвинулся глубже, хрустя ботинками по гравию и ощупывая руками бетон и проржавевшую сталь. Зашел за лестничный пролет и первым делом увидел кровь. А после этого и девушку.

Обернувшись, Тира увидела второго мужчину, настоящего великана с широким лицом и длинными всклокоченными патлами. Улица за спиной у него была пуста, и он тоже это прекрасно знал. Ухмылочка. Яркие глаза. Она подумала: «Это какая-то ошибка, недоразумение…» Тот, что поменьше ростом, кивнул, как бы сочувственно. – Лучше, если ты не будешь сопротивляться.

Отец подошел к окну и всмотрелся в темную ночь, разбавленную далеким светом фонарей на дороге. Постоял там немного, а потом повернулся ко мне. – Присядь, сынок. – Мы уселись на расположенные рядом друг с другом стулья. Он подался ближе. – По-моему, у Джейсона могут быть крупные неприятности. Пока это всего лишь слухи, но это коповские слухи. Улавливаешь разницу?

Но реально важен был водитель той машины… Он ведь сидел в Лейнсворте, припомнил старик, а там сейчас находился один заключенный, готовый дорого заплатить за точное описание того, что только что произошло…

Во сне я видел лишь одно лицо, одного-единственного человека. Он стоял в задней части автобуса, уставившись на нас по-стариковски слезящимися глазами – и это все, что я помнил, когда проснулся. Его язык на грязном стекле. Эту жуткую, мерзкую улыбочку.

Принц бросает взгляд на двери вагона. – Вообще-то, я ему солгал. Человек в черных очках и с чемоданом позади нас, а я сказал тому, который ищет чемодан, что он в вагоне перед нами. – И чего ты пытаешься этим добиться? – Это всего лишь догадка, но я уверен, что в чемодане спрятано что-то ценное. Я имею в виду, если кто-то делает все, чтобы что-то найти, очевидно, что это что-то чего-то стоит.

– Забавным? В пистолетах нет ничего забавного. Даже если налепить на пистолет наклейку с Томасом, он все равно не станет забавным. «Томас и его друзья» – это для детей. Так что забавные игрушки и пистолеты – это совершенно разные вещи.

– Дедуля, когда был в деле, скольких людей ты убил? Налитые кровью глаза Кимуры сверкают. «Он хоть и связан, а все равно готов наброситься на меня в любой момент». – Я убивал людей, – говорит ему Принц. – В первый раз убил, когда мне было десять. Одного. В последующие три года – еще девятерых. Всего десять. Твой счет больше моего? Или меньше?

– Это был вопрос жизни и смерти: или он, или я… А как насчет той совсем простой работы, когда я должен был прийти в фастфуд, попробовать их новое блюдо и устроить там целое шоу напоказ – мол, аах, как вкусно, как потрясающе вкусно, просто слов нет, да это же настоящий взрыв вкуса! – Ты что, хочешь сказать, что невкусно было? – Очень даже вкусно было, ага. Только в том фастфуде реально был взрыв!

– Ты мне говорил положить чемодан с деньгами на багажную полку, помнишь? – Ну, говорил. – Мне эта твоя идея понравилась, так что я пошел в багажное отделение, чтобы взять его. Ну, в отсек для хранения багажа – в другом конце вагона. – Прекрасная идея. И что? – Его нет.

– Твой папочка был очень точен относительно деталей, – бубнит Лимон, загибая пальцы один за другим. – Спасите моего сына. Верните выкуп. Убейте всех похитителей. Так что все его мечты исполнены. Старший Минэгиси четко расставил приоритеты. Главное – спасти жизнь его сына, потом деньги, потом – смерть похитителей.

Лавина обрушилась, когда Эрик вошел в кухню и увидел надпись на стене... А еще на полу, на шкафчиках и потолке. Имя, повторявшееся десятки раз, выписанное кетчупом, горчицей, заправкой для салата. Медом. Шоколадным соусом. Выложенное густым слоем кофейной гущи на столешнице. Вырезанное на кусочке сливочного масла, тающего на полу. Память вернулась в полсекунды.

Эрик затаил дыхание, прислушиваясь. Этот звук! Он дернул себя за мочку уха, и мир погрузился в тишину. – Прости, Джейк. Я пропустил последнее... Крики! И снова крики! Они неслись отовсюду: вырывались из вентиляционных отверстий, выскакивали из радио, с шипением и свистом поднимались с пола.

Глубоко, очень глубоко, Внутри Кривой. За плечом Джейка маячил маленький мальчик. Милый, но грязный малыш (я видел, ты подглядывал, обманщик!), одетый в деревенский джинсовый комбинезончик. Одежда была явно старше его: не только изношенная, но и винтажная. Он смотрел прямо на Эрика, не улыбаясь. Эрик смотрел прямо на него – смотрел сквозь него, так как ребенок был полупрозрачным.

– Наводит на размышления, не так ли? – На какие размышления? – Что было в этом сундуке, из-за чего он так провонял. Жаль, что нельзя найти его предыдущего владельца, чтобы спросить. – А вот мне не жаль, – сказал Воротила с кривой желтозубой улыбкой. – Если тот, у которого раньше был этот сундук, пахнет хотя бы наполовину так же плохо, у меня нет ни малейшего желания приближаться к нему.

«Забыть… Как будто так легко выбросить все из головы, – усмехнулась про себя Сьюзен. – Забыть годы насилия и издевательств, словно это какой-то глупый, унизительный опыт юности, как обмочиться на школьном дворе. Было и прошло». Сьюзен изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы держать голову прямо, чтобы не затрясти ею протестующе и не закричать.

Если во взрослении и был положительный аспект, то для Эрика он заключался в том, что голоса со временем притихли. В тридцать шесть он уже едва замечал их. Они стали не более чем фоновым шумом, как работающий в другой комнате телевизор. Он даже подозревал, что скучал бы по ним, если бы они вдруг исчезли совсем, как горожанин скучает по шуму дорожного трафика после переезда в пригород.

– Затягивать надо сразу же, – продолжал Хоффман у нее за спиной. – Хочешь обезвредить жертву как можно быстрее – сжимай как можно сильнее. Но если хочешь, чтобы она страдала, – сжимай медленнее. Правда, тут есть риск: если жертва – мужчина, нужно сначала позаботиться о том, чтобы он был связан и не смог вырваться. Но для женщин это не нужно…

Этого мужчину она никогда раньше не видела. Огромного роста, с рыжей бородой, густой гривой волос и такими же бакенбардами, он шел широким шагом, подавшись вперед. Теперь мужчина был намного ближе. Эллен опустила бинокль. Не было никаких сомнений, что этот человек направляется к башне. Внезапно она поняла, кто это.

– Я попытался разузнать, как ныне используется карантинная станция. И вот что мне удалось выяснить: оказывается, сейчас это тюрьма. Для нее там идеальное место. – Мне казалось, что я знаю все тюрьмы в округе, – удивленно заметил Нильс. – Стало быть, не все… И сидит там всего один заключенный – Арнольд Хоффман. – Человек, душивший своих жертв фортепианной струной? – Именно.

Нильс уже собирался вернуть ей книгу, но тут его осенило. Тот удивительный шрам на шее у Эдварда Викторссона! Теперь Гуннарссон вдруг вспомнил, где читал о чем-то похожем. В книге Брандера «Красный шарф» были обнаружены несколько убитых женщин, все с глубокой раной вокруг шеи. Авторское описание было таким детальным, что Нильс сразу же вспомнил недавнюю сцену в морге.

– Но если это не повешение и не обычное удушение, что же это тогда? – удивился Нильс. Врач взял край простыни, натянул на лицо умершего и произнес: – Гаррота.

– Вы думаете, покойника могли столкнуть в реку? – Нильс на секунду задумался. – Возможно. Но это трудно доказать. Наиболее вероятно, что мужик выпил лишку и свалился где-то выше по течению. Утонул по пьянке. Это происходит постоянно. Ничего странного. Нурдфельд согласно кивнул. – Вот именно. Ничего странного, Гуннарссон. – Он почесал коротко стриженный затылок. – Вот только он не утонул.

Босс задумчиво покачал головой. – Неважно, – сказал он. – Пойдем. Я хочу, чтобы ты сыграл плохого полицейского. – Да? – проворчал Кетт. – А вы – хорошего? – Я буду дьявольским полицейским, – ответил Клэр с мрачной улыбкой.

Если они хотели вызвать страх и ужас, то добились своего. Мужчина – даже в клубах пыли и сумраке Кетт узнал Стиллуотера – отшатнулся от раковины; что-то выпало из его руки и со звоном ударилось о пол. – Стоять на месте! – крикнул Кетт, в три шага пересек кухню и схватил Стиллуотера за плечо. Тот был покрыт чем-то мокрым, липким и теплым, а у его ног валялся жуткий маленький нож.

Клэр покачал головой. – Я не намерен даже приближаться к нему, – заявил он. – Во всяком случае, пока вы не найдете записку с его подписью, отпечатками пальцев или проклятой ДНК, которые докажут его вину. Например: «Я только что убил свою сестру и похитил племянницу», – вы меня поняли?

В двери из белого хлорвинила имелась маленькая дверца; перед ней стояла миска для корма, над которой вились мухи. Они отвратительно жужжали, и у Кетта по спине пробежал холодок – он сразу понял, что в доме сейчас зудят не несколько мух, а сотни.

Но монстр ее не слышал. Он склонился над девочкой, сверкнул скальпель, и Мейси заставила себя отвернуться, смотреть в другую часть комнаты. На привязанную к стулу третью девочку, глаза которой переполнял ужас.

Кетт кивнул. «Не спрашивай, – сказал он себе. – Не спрашивай». Это был приказ, однако он все равно задал вопрос: – Есть новости? – Ты знаешь не хуже меня: как только мы что-то услышим, я сразу позвоню тебе. – Бинго откашлялся. – Если она еще жива, мы ее найдем.

Больше всего на свете Виолетте хотелось вернуться в прошлое, чтобы можно было не давать это обещание, не узнавать отвратительные подробности и главное – не рассказывать о них Айрис. Ей хотелось вернуться в то блаженное время, когда они были просто сестрами, которые вместе играли и охотились за выдуманными монстрами, даже не подозревая, что настоящие чудовища обитают гораздо ближе, чем им казалось.

Она сделала это. Поговорила с этим парнем. Ну и что с того, что сегодня утром для этого потребовалась таблетка успокоительного, а разговор в основном состоял из текстовых сообщений? Она все еще здесь. Она выжила.

Если бы они знали, что Миз Поппи на самом деле была просто цыпочкой с непослушными светлыми кудрями, еще более неуправляемым тревожным расстройством и предпочитала кроссовки Vans с высоким верхом высоким каблукам, они были бы сильно разочарованы.

Иногда Холлин Тейт притворялась, что снимается в кино. Она была Кэрри из сериала «Секс в большом городе». Она была Мэг Райан из любого фильма. Она была Мэри Тайлер Мур , подбрасывающая в воздух шляпку. Она была той самой девушкой.

Мария Грубер, обвиненная в соучастии в сорока девяти убийствах, и ее коллеги-санитарки... Они отталкивали и пугали, но в то же время зачаровывали. Их сила, их уверенность в том, что любую проблему можно решить, их самовлюбленность, как мне казалось… Мы все, даже врачи, сторонились их, инстинктивно старались не переходить им дорогу. (Из воспоминаний сотрудника больницы «Лайнц»)

Я очень сожалею обо всем. Как бы я хотела никогда не брать в руки оружие, никогда не становиться проституткой. Но все они пытались причинить мне боль и изнасиловать меня. Я пыталась убежать. А если не получалось, хватала пистолет и начинала стрелять. Они выходили из машины. Большинство из них были голыми, потому что раздевались для секса. И я стреляла в них прямо из тачки. (Эйлин Уорнос)

Что мне оставалось? Моей единственной целью всегда было жить собственной жизнью, делать то, что считаю нужным, не оглядываясь на требования общества и не будучи чьей-либо очаровательной игрушкой... Никто из этих мужчин не испытывал ко мне истинных чувств. Буквально через час после ареста они уже говорили господам-полицейским, что это я заставила их грабить и убивать. (Мария Тарновская)

Я осознаю, что женщина, работающая в стриптиз-баре и живущая в трейлере, — не образец для подражания. Но не все, кто так живет, находятся на дне. Для некоторых — это тихая гавань, понимаете? (Бетти Лу Битс)