Та же картина повторилась и в Бутырке. Но с поправкой на то, что заряд там был заложен за дверным косяком давно неиспользуемого и запертого выхода. Дмитрий изучил место и дал аналогичное заключение. Таймер, выставленный на определенное время и действие.

Полковник не дошел до кафетерия буквально пару метров, когда почувствовал столкновение с кем-то очень быстрым и тяжелым, а потом резкую боль в правой ноге. Спасла реакция. Если бы Гуров затормозил, когда в него врезался мотоциклист, то скорее всего, полковник отправился бы прямиком в больницу.

Тело погибшей было накрыто, и ее собирались увозить, а Гуров поймал себя на мысли, что ему тяжело на нее смотреть. Екатерина Сергеевна Алая, капитан, с утра шагнула в окно. Как утверждали соседи. И чему не верил никто из ее знакомых и друзей в Главке.

Директор морга при виде Гурова сначала сел, потом встал, потом снова сел и посмотрел на полковника со смесью страха и мольбы. В общем, вел себя, как и в прошлый раз – привычным, можно сказать, образом.

— Оба были убиты точными ударами в затылочную область. Анализы крови будут завтра, но первые тесты на токсины по пробам печени показали, что в крови у них были наркотические вещества. Наркотик такой мне, на моей памяти, еще не попадался.

Сыщики доложили ему о первых успехах, вкратце описали разговоры, которые произошли сегодня во всех четырех заведениях, сообщили и о том, что Дарья нашла тела и везет их в Главк.

Это был уже не первый случай, когда подозреваемый пытался вскрыть вены на руках, разобрав одноразовый бритвенный станок. У кого-то даже получалось довести дело до конца. Но услышав имя Сергея Кольцова, Гуров не удивился.

Так почему ее убили таким же образом, как и Санько с Кольцовой? И, как теперь уже утверждают эксперты, примерно в то же время? Тело, конечно, лежало больше суток в теплой квартире, картина смерти смазана. Но «вилка» по времени – часов шесть. С учетом температуры помещения и прочих факторов.

Обе жертвы убиты ударом в висок, проломлена височная кость. Орудие убийства – тяжелый предмет, предположительно округлой формы. Оба умерли мгновенно. Убийство ориентировочно произошло в районе полуночи, разброс по времени – около получаса. Остальное – как водится, после вскрытия, в заключении.

По нынешним временам возможность оставить входную дверь в жилье незапертой воспринималась, мягко говоря, легкомысленно. С другой стороны, незапертая дверь наводила на предположения, пусть и скороспелые на данном этапе. Екатерина ждала кого-то знакомого? Или убил ее не чужой человек, знавший, что дверь можно захлопнуть?..

Выглядел Кольцов крайне растерянным, будто не понимал, зачем он тут вообще нужен. Такое состояние у человека Гуров наблюдал и раньше. Примечательно, что за этой «маской» мог скрываться преступник. Сразу и не поймешь, поэтому следовало тщательно проверить все его маршруты, прощупать каждую реакцию на услышанное и сказанное, «прочитать» эмоции и не упустить ни одной мелочи.

Остановившись на перекрестке, Гуров почувствовал легкий, но чувствительный «поцелуй» в задний бампер своего «Форда». Обернулся – и точно, тюкнулась в машину грязная «Газель», а водитель уже из кабины вывалился и стоит, рассматривает.

Её последним шёпотом было моё имя — и за ним... бездонная тишина.

В последний миг её жизни я услышал шёпот — он был подобен дыханию ветра, но в нём звучала моя погибель.

Я не мог отделаться от мысли, что глядя на этот дом, я вижу отражение собственной души.

В бескорыстной и самоотверженной любви зверя есть нечто покоряющее сердце всякого, кому не раз довелось изведать вероломную дружбу и обманчивую преданность, свойственные Человеку.

А впрочем, что ж, на свете нет чудес: Как волка ни корми, он смотрит в лес.

Больной душе и совести усталой Во всём беды мерещится начало. Так именно утайками вина Разоблачать себя осуждена.

Каждое нарушение меры отступает от назначения театра, цель которого во все времена была и будет: держать, так сказать, зеркало перед природой, показывать доблести ее истинное лицо и ее истинное – низости, и каждому веку истории – его неприкрашенный облик.

А сны и приходят из гордости. Гордец живёт несуществующим. Он питается тем, что возомнит о себе и себе припишет. Он тень своих снов, отражение своих выдумок.

Но, видит Бог, излишняя забота — Такое же проклятье стариков, Как беззаботность – горе молодежи.

Так создан мир: что живо, то умрёт И вслед за жизнью в вечность отойдёт.

— Уж на что я нерешительная — никогда не знаю твердо, чего хочу, — но ты еще хуже меня,— сказала Фил. — Я знаю, чего хочу,— возразила Аня.— Беда в том, что мои желания меняются, и тогда мне приходится постигать их заново.

— Ты видишь любовь и не узнаешь ее. Вымудрила что-то там такое в этом своем воображении и принимаешь это что-то за любовь и ждешь, что любовь в настоящей жизни будет похожа на то, что ты выдумала...

«Уроки жизни получают не только в университете,— думала она.— Жизнь учит нас повсюду».

— Разве это не странно, Аня, как люди иногда могут совсем неправильно понимать друг друга? — Мне кажется, что большинство неприятностей в жизни происходит именно от взаимного непонимания, — сказала Аня.

— Если тебе не хочется ехать, так и не езди. Ты ведь взрослая. Вот когда я стану взрослым, никогда не буду делать ничего такого, чего мне не хочется. — Всю жизнь, Дэви, ты будешь замечать, то делаешь много такого, чего тебе совсем не хочется делать.

— Иногда мне словно страшно быть взрослой — и тогда я все готова отдать, лишь бы снова стать маленькой девочкой. — Думаю, что со временем мы привыкнем быть взрослыми,— весело заявила Аня. — Постепенно в этом новом положении перестанет быть так много неожиданного для нас... хотя мне все же кажется, что именно неожиданности придают жизни аромат и прелесть.

— Инструментом, на котором тебе предстоит играть, Поллианна, станет великое сердце мира; и оно кажется мне самым чудесным инструментом из всех, на каких можно научиться играть. На твое прикосновение, если ты окажешься искусной, оно отзовется улыбками или слезами — как тебе захочется.

— Здесь все такое настоящее и неподдельное, что мы тоже можем проявить наше настоящее и неподдельное и... и быть не тем, чем считает нас мир лишь потому, что мы богаты или бедны, влиятельны или неприметны, но тем, что мы есть на самом деле.

Только когда мы что-то теряем, нам становится ясно, как именно это было нам необходимо.

— Да. Вы только подумайте, что я стала бы делать, если бы мне в один день пришлось прожить и вчера, и сегодня, и завтра, — вздохнула Поллианна. — Столько всего совершенно замечательного сразу! А так у меня было вчера, а теперь я живу сегодня, и завтра еще только наступит, и следующее воскресенье тоже.

— Но ведь зато у меня есть вы, правда? И я могу этому радоваться. — О да, у тебя есть я... а у меня ты.

— Что же, Поллианна и в самом деле своего рода лекарство, — улыбнулась Делла. — Во всяком случае, все врачи в нашем санатории в один голос уверяют, что она помогает пациентам лучше любого укрепляющего средства, какое только можно прописать.

Проснувшись, Настя решила начать новую жизнь, а заодно и проверить на практи- ке теорию о том, что бытие определяет сознание. Говорят, что актеры иногда так вжива- ются в роль, что начинают мыслить и чувство- вать, как изображаемые ими персонажи. «Я по- пробую быть ЖЕНЩИНОЙ, — думала она, — и, возможно, это хоть немного растопит лед, от которого я вся внутри замерзла, от которого стынет душа».

Я — моральный урод, лишенный нор- мальных человеческих чувств», — об- реченно думала Настя Каменская, доб- росовестно вышагивая по терренкуру предпи- санные врачом километры. Впервые в жизни она оказалась в санатории и решила поправить здоровье «по полной программе», тем более что условия в «Долине» были более чем роскошные.

— Притормози. Тебе только что разбили сердце, а ты уже карабкаешься обратно на край пропасти, собираясь снова спрыгнуть...

Я лежал неподвижно, постаравшись устроиться поудобнее, насколько позволял рюкзак, который я так и не снял. Небо в Сирии совершенно не похоже на небо в Бостоне – там ночные огни затмевают свет звезд. Даже в Амхерсте я не видел такого огромного, черного неба, сплошь усыпанного яркими звездами, сиявшими, словно бриллианты. Интересно, видела ли Отем такое небо у себя в Небраске?

— Отем сказала, что любит мою душу. Вот только моя душа… мне не принадлежит — проговорил Коннор с горечью. Он указал на меня пальцем. — Моя душа — это ты.

Я любил ее. Мое израненное, покрытое трещинами сердце боялось любить, и все же я любил Отем Колдуэлл. Моя душа пела слова, которые я никогда не скажу ей вслух.

Когда мы спотыкаемся и падаем, мы придаём слишком большое значение самому факту падения и неудачи, зачастую забывая о том, что нужно искать выход.

— Но, знаешь, какую клятву я забыла принести? Любить себя и доверять себе. Возможно, у меня ничего не получится, но я не привыкла отступать. Когда мы спотыкаемся и падаем, мы придаем слишком большое значение самому факту падения и неудачи, зачастую забывая о том, что нужно искать выход. Тебе так не кажется?

— И все-таки,— сказала как-то раз Аня Марилле,— мне кажется, что самые милые и приятные дни не те, когда случается что-нибудь замечательное, чудесное и интересное, а те, которые приносят с собой маленькие нехитрые радости, легко и незаметно сменяющие одна другую, словно жемчужины, соскальзывающие с нитки.

Им обоим было известно, как прекрасно царство воображения, и оба знали путь в этот счастливый край. Там, в долине, у ручья, вечно цветет роза радости, ни одно облачко никогда не омрачает солнечных небес, сладкая музыка никогда не звучит фальшиво, а родственных душ там без счета.

Настоящее стихотворение — это душа, скрытая за строфами и рифмами. И здесь перед нами прекрасная частица души ненаписанного стихотворения. Не каждый день можно увидеть душу — даже стихотворения.