Буквально минут за пятнадцать до того они закончили писать в студии радиопередачу на тему «Литературная Родина». Сема, ведущий передачи, спрашивал ее, редактора литературного приложения одной из русских газет, – возможно ли, по ее мнению, дальнейшее развитие русской литературы в условиях Ближнего Востока.

— До свидания, — она мазнула по мне безразличным взглядом. «Ущипнуть и поглядеть — что будет», — подумал я и сказал накрахмаленным голосом: — До свидания.

Как странно вспоминать — все ускользает, и прошлые лица, слова и жесты всплывают порознь и вдруг, как обломки кораблекрушения, не сразу и сообразишь — когда что было, чьи это слова пришли в ум, то ли она обидела, то ли ее обидели… Старость…

...и поскольку руки у Севы вечно заняты книгами и альбомами, очки он подкидывает непроизвольным сморщиванием носа, при этом выражение лица его делается такое, словно он хочет спросить: «Чем у вас тут воняет?» И еще эта милая манера ковырять в зубах. Он всюду носит с собой зубочистки и пузырек с настойкой эвкалипта.

Она не пролила ни единой слезы. Просто влаги этакого рода не оказалось в старом организме ни капли. Сидела на раскладушке многопудовым сиднем два дня и смотрела в окно мастерской. Недоумевала — зачем нужно было пережить свою старую дочь?

— В наше время, — невозмутимо ответила старуха, — художник всегда находил в себе мужество признать, что другой — гений. — В ваше время многое выглядело по-другому, но и тогда были умные люди и такие, как вы, — обладающие гибкостью швабры…

Петя, казалось, развеселился страшно. Он повалился грудью на стол, лбом чуть ли не в сахарницу, всхлипывал и вскидывал головою, как взнузданный конь. Старуха пыталась еще что-то добавить, но он ее не слышал.

Изображения, используемые в рекламе, могут помочь историкам будущего восстановить утраченные элементы материальной культуры XX века, от автомобилей до флаконов духов, но в настоящее время, во всяком случае, они более полезны в качестве источников для изучения отношения к товарам в прошлом.

Читатель, вероятно, заметил, что в предыдущей главе изображения описывались как «говорящие» нам о чем-то. С одной стороны, так оно и есть: изображения предназначены для общения. С другой, они нам ничего не говорят. Изображения неисправимо немы. Как выразился Мишель Фуко, «то, что мы видим, никогда не зависит от того, что мы говорим».

Эта книга в первую очередь посвящена использованию изображений в качестве исторических свидетельств. Она была написана как с целью поощрить использование таких доказательств, так и чтобы предупредить о некоторых возможных подводных камнях.

Я отошел от дел. Вернее, перестал принимать активное участие, занялся другими вопросами. Теперь я осуществляю функцию консультанта, иногда – координатора, но не более того. Программа была слишком ценна, чтобы ее можно было бросить. Поэтому мы постоянно наблюдали и за вами, и за теми, кто наблюдал за вами с целью воспользоваться результатами вашей работы.

Они разговаривали вполголоса, сидя у барной стойки, чтобы не мешать Анне, которая в противоположном углу просторной комнаты сидела за своим компьютером. Дзюба бросил взгляд на Анну и заметил, как напряжена ее спина. Видно, прислушивается, пытается уловить, о чем они беседуют, и злится, что ее не позвали, и боится, что от нее хотят что-то скрыть.

Когда Орлову предложили принять участие в программе Ионова, он без колебаний согласился: к органам внутренних дел у него скопилось множество претензий, и он, бывший следователь, не ужившийся в свое время с силовым предпринимательством, лучше многих других знал и понимал хитрости, при помощи которых гражданам перекрывали доступ к правосудию.

Анна поднялась в комнату – одну из трех спален, достала связку ключей, отделила от нее два ключа от квартиры на третьем этаже. Она очень старалась не производить никакого шума, но когда уже выходила из комнаты, невесть откуда взявшийся сильный сквозняк буквально вырвал дверную ручку из ее пальцев и с силой толкнул дверь, которая захлопнулась с громким стуком. Она была еще только на середине лестни

- Три дня, Костя. Дай мне три дня. И своему капитану Дзюбе дай три дня. Если через три дня дело не сдвинется и шансы по-прежнему будут близки к нулю, я сдамся. Но в течение этих трех дней ты должен действительно поддерживать меня. От тебя требуется только одно: не спорить со мной и не говорить, что я не прав.

Вот так. Еще сегодня утром жизнь была другой, привычной, поддающейся планированию и понятной. Еще сегодня в шесть утра Валерий Олегович, заваривая кофе и с аппетитом поедая поданный женой завтрак, точно знал, что и как будет происходить и сегодня, и завтра, и послезавтра… А сейчас вдруг выяснилось, что ничего-то он не знает и не понимает. И решение нужно принимать немедленно. Альтернатива у Валер

В 1508 году Леонардо зашел в больницу Санта-Мария-Нуова и встретил там старика, который прежде чем оставить земную юдоль, успел пробормотать, что прожил более ста лет и никогда не болел. Леонардо вскрыл его труп и обнаружил, что кровеносные сосуды старожила закупорены и кровь не поступает к ногам. Сам того не подозревая, Леонардо выявил первый случай атеросклероза в истории человечества.

Леонардо стал видным специалистом во многих сферах. «Тайная вечеря» прославила его на всю Европу, он организовывал потрясающие торжества, однако прежде всего наш гений получил известность как инженер. Поэтому Леонардо получил должность «военного советника» и, дабы не упускать открывавшиеся перед ним возможности, не гнушался сидеть на двух стульях.

В «Тайной вечере» рядом с каждым сотрапезником Леонардо изобразил по салфетке для рук и лица — это была первая салфетка в истории живописи. Хотя до нас дошли сведения и о других отвратительных привычках того времени (в том числе и из записок Леонардо): чистить нож об одежду соседа и привязывать к столу живых кроликов, чтобы гости могли вытереть руки об их шкурки.

Леонардо писал в обратном направлении, то есть справа налево, а некоторые буквы — вверх тормашками. «Их можно прочесть разве что с помощью зеркала», — говорил историк Вазари. Это был отличный способ не столько скрыть записи от нескромных глаз, как полагали многие, сколько не испачкать руку в чернилах.

Никто не хотел отставать от моды, и, естественно, все хотели быть запечатленными в облике таинственных волхвов, прибывших издалека. Среди картин на религиозную тематику за «Поклонение волхвов» платили больше всего: в те времена стоимость картины определялась количеством изображенных на ней фигур.

Чума оставила после себя своего рода «наследство». Большая часть населения вымерла, и на руках у выживших оказалось много денежных средств. Людям нужно было что-то делать с таким количеством денег, но что? Многие инвестировали в культуру: картины и редкие книги были отличным вложением.

Я бы простила ему его гордость, не задень он мою.

Барышни любят время от времени разбивать сердце, — почти так же, как выходить замуж. Это дает пищу для размышлений и чем-то выделяет их среди подруг.

Какой стремительностью обладает женское воображение! Оно перескакивает от простого одобрения к любви и от любви к браку в одну минуту.

Выражение «влюблен по уши» настолько избито, обманчиво и неопределенно, что почти ничего не означает. Его одинаково часто употребляют, описывая чувство, возникшее в результате получасового знакомства, и истинно глубокую привязанность.

Это было бы самым большим несчастьем. Найти приятным человека, которого решила ненавидеть!

Разве невнимание к окружающим — не лучшее доказательство влюбленности?

Каким образом природа всею совокупностью своих явлений может влиять на Соловецкого монаха? Какая часть этих явлений доступна для его впечатлений, и каков в общем характер этих явлений? Не более как на два месяца во всем году оживает бедная Соловецкая природа. Всюду тогда зелень, свет, тепло, крики снующих чаек. Оживает тогда и Соловецкий монах...

От него пахнет адреналином, безбашенностью и... сексом. И, святые небеса, какая же это жгучая смесь. Разреши я ему стянуть сейчас полотенце, уверена, что потом мне бы точно было о чём вспомнить в далёкой старости, ибо таких мужчин даже в глубоком маразме не забудешь. Но я не могу. Не могу так подло поступить с Олегом. Спасибо, мама, что воспитала из меня совестливую монашку и лишила лучшего секса.

Ну кто он такой? Гастролёр. Сладкоголосый соловей, который сегодня здесь, завтра там. С такими как он нет будущего. Только настоящее. Яркое, сладкое, но быстротечное... Я давно не первокурсница и не имею права бездарно растрачивать свою жизнь на иллюзии.

Кожаная куртка в заклёпках, рваные джинсы, акцент, щетина и торчащий в разную сторону хаер... Я сошла с ума, раз пошла на всё это, да и он сумасшедший не меньше, раз на это всё согласился.

Дело в том, что в семье я слыву карьеристкой, феминисткой и женщиной абсолютно непригодной для продолжения нашего славного рода. Бабушка давно махнула на меня рукой и называет внуком пекинеса Пуфика, мама между делом подсовывает брошюрки из клиники по замораживанию яйцеклеток, а отец несколько лет к ряду пытается свести меня с кем-то из сыновей своих коллег-медиков.

В течение следующих часов Элоди без перерыва запирала в стеклянном домике всё новых и новых участников. Там вспыхивали фейерверки, сгущался туман, появлялся на секунду огнедышащий дракон, создавались всевозможные иллюзии в виде огненного дождя, шаровых молний и других страшилок.

С каждым шагом я волновалась всё сильнее. Я не сомневалась, что встречусь там лицом к лицу с Элоди. До сих пор этот момент существовал лишь в моём воображении, и я не слишком переживала, но теперь он становился всё реальнее, и сердце у меня колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди.

У меня участился пульс – волнение и нервозность, вызванные мыслями о турнире, не прошли даром. Я вздохнула и подвинулась ближе к Матсу. Его присутствие меня успокаивало. – У нас всё получится, – шепнул он мне на ухо. – У тебя всё получится! Я повернулась к нему и сразу почувствовала себя лучше. У Матса было потрясающее качество – когда надо, он всегда мог найти правильные слова.

С двукратным клацаньем я отперла массивную дверь в конце коридора, заранее предвкушая, какое лицо будет у Эдгара, когда он увидит не только бурление и мерцание флаконов, но и невероятную смесь ароматов. Для меня это всегда был самый любимый момент: я отворяю дверь в нашу аптеку – и мне навстречу устремляется вся магия и очарование её ароматов.

Незримо, словно призраки, ароматы пробуждают в нас воспоминания, а вместе с ними и давно забытые чувства. Ничто на свете не способно действовать так сильно, оставаясь при этом незаметным.

Она была ускользающей. Она была сегодняшним днём. Она была завтрашним днём. Она была слабым ароматом цветка кактуса, порхающей тенью сыча-эльфа. Мы не знали, что с ней делать. Разумом мы пытались прикрепить её булавкой к пробковой доске, словно бабочку, но булавка просто проходила насквозь, а бабочка улетала.

Когда Старгерл плачет, она роняет не слезы, а свет.

Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился, - как-то дико произнес он и отшел к окну.

Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение

Все зависит, в какой обстановке и в какой среде человек. Все от среды, а сам человек есть ничто.

Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку!