Все это было глупо, но он уже не контролировал себя. Вбежал в дом, повернул «собачку» замка и прислонился к стене. Липкий страх расползался по коже, невидимая удавка сдавила горло.

Сухарков умер относительно недавно, снег еще стаивал с его лица, оставляя на нем смешанные с кровью капли. Нос распухший после удара, губа разбита, на щеке ссадина, над глазом шишка, не успевшая растечься в синяк, хотя уже и потемневшая.

Промахнись Лика, киллер бы успел нажать на спусковой крючок, а потом бы уже занялся ею. Так что винить ее не в чем. – Это же будет как превышение пределов самообороны? – робко спросила девушка.

Малахов приготовился умереть, но в темноте за его уже почти состоявшимся убийцей мелькнула быстрая тень. Послышался звук удара, что-то хрустнуло, треснуло, хлюпнуло, и бородач стал падать, разжимая руки. Пистолет с глухим стуком упал на асфальт.

Труп нашли метрах в ста от брошенной «Мазды». Течение прибило тело к берегу, там оно зацепилось за корягу. Труп мог бы и не всплыть, хорошо, что Максим обратился за помощью к водолазам.

Широка река, а вода холодная просто жуть. Искать утопленника в таких условиях - дело сложное, а ждать, когда тело всплывет − безнадежное. В холодной воде труп разлагается дольше, чем в теплой, может пройти месяц, а то и больше, прежде чем трупные газы вытолкнут его на поверхность.

Берег низкий, пологий, удобный для купания, возможно, в летнее время это место использовалось как пляж. В двух-трех километрах вверх по реке дымил и шумел горно-обогатительный комбинат, где работала пропавшая Сухаркова.

— Знаешь, для большого страшного Монстра ты ужасно навязчив, — обратился я к существу, которое скривило губы при звуке моего голоса. — Ты намерен нас убить или просто пообниматься захотелось? Совсем запутал меня своими противоречивыми сигналами.

Мой взгляд остановился на Никс. В отличие от прочих, смотревших на ожидающий нас замок, она стояла с закрытыми глазами, запрокинув голову вверх и греясь в сиянии луны. Ее капюшон был откинут, а мягко колышущиеся на ветру волосы в темноте казались жидким серебром. Она была абсолютно прекрасна. И я не заслуживал ее. Ни на секунду.

В прошлый раз, когда сказал нечто подобное, я очень сильно обжегся, но… не могу же я врать, что это ничего для меня не значит. Если мне суждено закончить свои дни, будучи проткнутым мечом, что ж, я готов на это пойти. Если и ты согласна.

Поцелуи и сопутствующие им действия были настолько обычным явлением в Небыли, что их почти ожидали. А вот любви никто ни к кому не испытывал, даже в ретроспективе. Хотя некоторые фейри и привязывались друг к другу, вплоть до возникновения подлинных чувств, настоящая любовь требовала усилий, жертв и необходимости ставить другое существо превыше себя самого.

— Выходит, ты похожа на оборотня! Что ж, вполне справедливо. Из тебя вышел очень красивый неволосатый оборотень.

Внутри меня все горело, когда я была рядом с Найтом. Старалась не смотреть на него, пока мы ехали. Но в те моменты, когда наши взгляды сталкивались, во мне просыпалось желание прижаться к Найту, заглянуть глубоко в эти черно-карие глаза, чтобы рассмотреть на их дне сокровенные тайны.

А я и ненавидела, так сильно, что практически ослепла. Это сводило с ума. Потому что гораздо больше, чем оттолкнуть Найта, я хотела притянуть его к себе.

Ты же знаешь, что тебе не обязательно быть таким чертовски жестким. Если ты хочешь поговорить с девушкой, ты должен просто, черт возьми, поговорить с ней.

Найт Рид пах как рай, смешанный с чем-то адским. Дьявол в дизайнерских шмотках смотрел на меня.

— Ты не должна спрашивать «почему». — Он ткнул пальцем. — Ты должна делать то, что тебе говорят. Потому что ты хорошая голубка, которая подчиняется мне.

С четырнадцати лет Эовин жила только ненавистью и жаждой мести. И что это ей принесло? Только еще больше боли и потерь.

— Все, что я могу сказать: пока сердце бьется в твоей груди, ничего не потеряно.

Выбирать между Харадом и целой расой людей? Она не могла позволить ему умереть, но также не имела права ставить одного человека превыше всех остальных.

В этом жестоком и несправедливом мире не следовало ни к кому привязываться.

Даже месть вдруг показалась такой ненужной и безнадежной. Она собиралась бросить вызов целой расе, но на деле не могла справиться даже с одним представителем.

Красивые и уродливые люди, точно так же как благородные и подлые, были повсюду. Ни красота, ни моральные качества ничуть не зависели от происхождения.

— Любовь может возникнуть сама по себе — тут у тебя нет выбора, но вот как поступить с этим чувством, когда ты знаешь, что подобное неправильно, — это уже твой личный выбор.

— Нет правильного пути, Пич, и нет неправильного. Есть только путь, который ты сама выбираешь, и то, что ты решаешь сделать из этого выбора.

«Есть вещи намного хуже, чем любить не того человека. Это потерять его».

«Я не знаю, какая боль хуже: потрясение от того, что произошло, или муки того, что уже никогда не произойдет».

Он сказал, что всегда будет защищать меня… но он даже не подозревает, что это он меня и убивает.

Принадлежать кому-то. Я чувствую, что теперь принадлежу кому-то. А после того, как я потерял все, что любил, это так много для меня значит.

Потому что любовь? Она действительно самое великое, что у вас может быть. Поверьте мне. Я — купидон.

Ты для меня самое любимое из всего, что когда-либо существовало, и я нахожусь в постоянном трепете от того, что ты прошла миры и Завесу, чтобы встретить меня.

Любовь — это то, что всегда было нужно людям. Любовь — это то, что всегда было нужно мне.

Тоска, которую я никогда не испытывала раньше, заполняет меня, и, клянусь, сердце болит так сильно, что кажется, я умру.

Иронично, правда? Я — купидон, и мое сердце только что разбили.

Не бывает любви без вероятности, что все пойдет не так.

Адам Карлсен замёл следы, вышел из комнаты доктора и вошёл в ту, что была напротив. Включив свет, он на мгновение замер. В кровати лежало накрытое тело Сары.

Каким было общее удивление, когда показался и прошмыгнул мимо Джеффри Томпсон. Его состояние поразило доктора, мужчина выглядел абсолютно потерянным.

Сейчас его сцапают за ноги! Патрик ни разу не обернулся. Только бы добежать… только бы добежать… Планеты замерли… Звёзды дрожали со страху…

Томпсон снял мокрые ботинки и присел на корточки у самого пламени. Теперь он мог расслабиться. А ведь минутами раньше, оступись он, его тело могло лежать, распластавшись на камнях…

Томпсон поспешил высвободиться. Он скинул с себя руки и ноги женщины, те скатились с него, как дрова. Укус на шее горел адским пламенем.

— Не в этом дело, — Томпсон достал сигареты и начал вертеть пачку двумя пальцами. — Понимаете, я приехал сюда, чтобы покончить с собой.

Шубин чувствовал, как у него из-под ног уходит земля. В тот момент, когда он раздобыл важнейшую информацию, когда их операция, можно сказать, успешно завершилась – в этот момент они потерпели фиаско! Что же теперь делать?

Карл Руэ пытался двинуться дальше по улице Гинденбурга, и уже успел уйти метров на пятнадцать. С этого расстояния Шубин произвел еще два выстрела. Одна пуля попала в грудь связиста, другая – в голову. Ефрейтор рухнул на землю. Для него все было кончено, как и для двоих патрульных.

В этот момент ефрейтор Руэ внезапно обернулся – то ли услышал топот ног бегущего, то ли что-то почувствовал. Их глаза встретились. Шубин вскинул верный «ТТ» и выстрелил.

- Ко мне, на помощь! Тут русские! Внимание, тут русские! Он кричал так, что, наверно, на вокзале было слышно. Было ясно: продолжать схватку не имеет никакого смысла.

На первом же перекрестке он повернул направо и поехал назад – в ту сторону, откуда они прибыли. Но на главную улицу он выезжать не стал – так и ехал по окраинным улочкам. Тут они тряслись по ухабам, зато никто не всматривался в окна машины, не интересовался, кому раньше она принадлежала.

С этими словами разведчик выставил перед собой пистолет и выстрелил в грудь немца. В ту же секунду Мельник распахнул дверь переднего пассажирского сиденья и выстрелил в водителя. Оба немца были убиты наповал.

Ваша первая дочь уже родилась, Атлас. Она ходит по земле точно так же, как мы с вами.

Честно говоря, «Титан» превратился в город-призрак. Все погрузились в чтение.

Я рассказал ей все, начиная с моего рождения в железнодорожном вагоне в 1918 году и до настоящего дня. Я рассказал о моем отце, о жестоких зимах, о звездах и скрипках, о разлученных семьях и голоде. Я рассказал ей о происхождении прозвища «Бо» и назвал свое настоящее имя, которое она не должна была произносить.