Отголосок старого позабытого страха разлился по венам, и Сеп резко сел в кровати. Он будто вернулся в детство; так же вглядывался в черноту, так же мысленно ощупывал углы дома, словно пробуя зуб языком. Где-то на грани тишины пульсировал звук, похожий на биение его собственного сердца.

«Никогда не приходить к ящику в одиночку», — сказали, не расцепляя рук. «Никогда не открывать его после захода солнца», — продолжили, сплетя пальцы. «Никогда не пытаться забрать свою жертву назад», — закончили и отступили.

Мои глаза притягиваются к нему как магнитом, и даже если бы я захотела, то не смогла бы оторвать от него взгляд. Стоит ему войти в ту же комнату, что и я, и вот уже все мои чувства направлены на него, как стрелка компаса.

«Nil sine magno labore» — «Жизнь ничего не дает человеку, если он не приложит большого труда».

Хорошо, я выбрала свой путь, я была смелой, а потом просто провела линию не в ту точку. Слишком много сегодня связано с фразой «С этого момента я соединяю точки так, как я этого хочу». Теперь мне нужно попытаться двигаться дальше, к следующей точке, и надеяться, что когда-нибудь, после миллиона окольных путей, я доберусь до нужного места.

— Ты не знаешь, как это бывает. Ты даже не представляешь себе, каково это. Мое сердце так переполнено. Так переполнено тобой, что, черт возьми, оно уже не принадлежит мне.

Возможно, этот день не был для тебя чем-то особенным. Может быть, я всего лишь строчка в твоей книге, Айви. Строчка или слово. Но ты — больше, чем глава в моей. Ты — моя чертова книга.

Разве это не странно, что одна и та же вещь может выглядеть совершенно по-разному, если рассматривать ее в разной перспективе? Кто-то видит одуванчик, а кто-то желание. Минута жизни для меня означает намного больше, чем для других людей, которые строят заборы из незначительных моментов и прячутся за ними.

Это странно, что один единственный момент может все поменять. И как один человек может перевернуть все с ног на голову. Тебя и всю твою жизнь.

Большие наушники мягко накрывают мои уши, поглощая все, что меня окружает. Они словно усилитель, нет, как микроскоп, в котором можно разглядеть мой внутренний мир. Я слышу лишь свой бешеный пульс и поверхностное дыхание, которые смешиваются со звуками музыки.

У нас у всех есть две жизни. Вторая начинается тогда, когда мы осознаем, что у нас только одна жизнь.

В тот момент, когда мы осознаем, что оставим после себя, когда мы замечаем, что откладывали наши желания, когда понимаем, что не стали теми, кем хотели бы стать, мы начинаем сожалеть о многих вещах. Единственное, что вызывает у меня сожаление, — это то, что необходимо оказаться при смерти, чтобы понять, насколько прекрасна жизнь.

Историк искусства Джорджо Вазари, который на момент смерти Леонардо был ребенком, описывает романтическую историю умирания художника на руках короля Франциска. Это, конечно, чистый миф — король в тот день был в отъезде. И все же слова Вазари дают нам представление о том, как покровители ценили художника. Короли Европы демонстрировали свою власть не только на полях сражений, но и в сфере культуры.

Еще до завершения «Страшного суда» папский церемониймейстер Бьяджо да Чезена заявил: «Позор, что в столь священном месте изображены нагие тела в столь непристойном виде, и фреска эта не для часовни папы, а скорее для общественных бань и таверн». Микеланджело в отместку изобразил портрет Бьяджо среди чертей в аду.

Эротическое искусство присутствовало не только при аристократических дворах, и занимались им отнюдь не избранные. В записках Леонардо мы видим немало эротических набросков, в том числе целый лист разнообразных изображений того, что в итальянском называется cazzo (пенис). В городском доме состоятельного купца можно было найти картины с изображением обнаженной натуры.

Если в карьере Чезаре Борджиа и было что-то хорошее, то это годы правления Романьей. С другой стороны, его дурная слава подтверждалась не только жестокой расправой над сторонниками, но и грязными слухами о его сексуальной жизни. Достаточно вспомнить пресловутый «Каштановый банкет» в Ватикане в канун Дня всех святых в 1501 году: тогда обнаженные куртизанки собирали с пола каштаны.

Поскольку в обществе огромное внимание уделялось религии, члены гильдии могли одновременно быть членами какого-то братства. Многие знаменитые произведения Ренессанса были созданы по их заказу. Через благотворительную и религиозную деятельность члены братства завязывали контакты, от этого зависела доступность кредитов и личная репутация.

В центре экономической жизни городов стояли гильдии. Гильдии регулировали объемы производства, а членство в гильдии часто было связано с политическими правами. Чтобы стать настоящим ремесленником, мальчик должен был сначала стать учеником, затем подняться до статуса работника и лишь затем (если повезет) стать мастером.

Нужно растить любовь к себе, чтобы даже в самые темные времена мы не чувствовали себя ничтожествами.

Прямо как в мелодрамах: рыдать и есть холодное лакомство большой ложкой прямиком из коробки. Классика жанра, как говорится. Банальная отвратительная классика.

Ничего не меняется. Если не менять.

У тебя всегда есть ты.

Чужие проблемы всегда решаются легче своих — один из главных законов вселенной.

Старший лейтенант Собакин опустил бинокль и, положив на бруствер автомат, дал три короткие прицельные очереди по дальним «волнам» атаки. И все они, как ему показалось, были удачными.

Огневой взвод погранвойск и взвод минометной поддержки спецназа ГРУ успешно работали по склону, мешая бандитам подниматься к вершине перевала. Однако, бандиты шли и шли, невзирая на потери.

Быстрее всех считал, видимо, старший сержант Шкадников, потому что первым упал бритоголовый командир группы бандитских разведчиков. Его голова раскололась от крупнокалиберной пули, словно арбуз.

И тут, как назло, в самый неподходящий, как обычно и бывает, момент, у Собакина начался такой мощный приступ головной боли, что глаза почти перестали видеть.

Виктор Алексеевич рассматривал в бинокль первые ряды бандитской колонны, и удивлялся. Согласно слухам, в бандиты подавалась не нашедшая себе месте в социуме молодежь. Но сейчас в первых рядах колонны шли широкобородые зрелые мужчины.

Военным разведчикам требуется минимальное количество времени на развертывание и подготовку к бою. Они могут вступить в бой, едва покинув борт вертолета – они обучены этому - могут стрелять одинаково и с борта вертолета, и даже с каната, по которому спускаются на землю.

– Как ты об этом узнала? – не то любопытствуя, не то обвиняя, поинтересовалась Парит. – Я увидела, как серафцы зачаровывают музыку, и поняла, что могу управлять магией без иглы и ниток. – Серафскую музыку мы испробовали на своей шкуре, – язвительно усмехнулась Вения. – В жизни мне не было так плохо, разве что в те дни, когда я мучилась утренней тошнотой.

Теодор пристально всматривался в мое лицо и ждал. Ему хотелось остановить мгновение, отметить важность грядущего. Словами, зароками, обещаниями… Но я не могла ему это дать. Для меня задуматься о будущем в этот миг означало впасть в панику. Осознать, что, быть может, мы еще недостаточно сильны, что моя магия не в силах помочь, и что все предприятие обречено с самого начала.

– Когда-нибудь я заведу детей, – повторила я то, что говорила самой себе, брату и Джеку много раз. – Раньше это означало отказаться от своего ателье. А без него я себя не представляла. Это была я сама, мои самые заветные устремления. Но теперь у меня появилось нечто большее. И уже давно. Теодор ухмыльнулся и приосанился. – Не ты, напыщенная задница! – засмеялась я. – Я про нашу страну.

Я пожимаю плечами, он в точности копирует меня. Поворачиваю голову, он тоже поворачивает. Я быстрым движением скручиваю пальцами неприличный жест и направляю его в лицо лжепсихиатру. Доктор успевает за мной. Он прочитал мои намерения. Он с той же скоростью показывает мне свой кривой средний палец.

На руке написано – «Иди в полицию!». И я чувствую, что нужно поторапливаться. Иначе случится что-то жуткое, что-то непоправимое. А еще я чувствую страх Аркадия. И уверен, что боится он совсем не напрасно.

Аркадий вырывается. Я не могу его контролировать. Он вытаскивает руки из-за спины. Я больше не могу ему помешать. Он хватает девушку за бедра и раздвигает ей ноги. Он рычит, он себя тоже не контролирует. Он сейчас воспользуется беспомощным положением пленницы.

Это еще не конец, но если я умру. Вернее, когда я умру. Уверен, что почувствую именно то, что испытываю сейчас. Боль… Мне больно слышать, мне больно смотреть. Больно дышать. Мне невыносимо больно быть. Я закрываю глаза. Расслабляюсь. И я исчезаю. Теперь я и есть та черная, всепоглощающая, безграничная пустота.

Я смотрю на отражение Аркадия в костюме, и улыбка растягивает мои обвисшие щеки. Мышцы болят, кожа на лице чешется, до щекотного чешется, но чтобы почесать нужно снять костюм. Нельзя. Нет.

Рита медленно приближает губы к зеркалу. Я тяну ее за плечо, собираюсь поцеловать, пока она в игривом настроении, но она останавливает меня. Выворачивается. Кокетливо извивается и говорит, нет-нет-нет, не торопи события

Хотеть нравиться другим – совершенно естественное и вполне невинное желание, если только оно не становится всепоглощающим и не ведет человека к глупым или нескромным поступкам. Учитесь узнавать и ценить похвалу, которая заслуживает того, чтобы ее получить, и вызывайте восхищение хороших людей тем, что вы настолько же скромны, насколько и красивы.

Пожалуй, я пойду прямо сейчас, прежде чем я успела подумать об этом и испугаться.

Радости быстро идут на смену горестям, и я склонна думать, что перемены уже начались.

Любовь изгоняет страх, а благодарность способна победить гордость.

Когда вы чувствуете, что недовольны своей судьбой, вспоминайте о дарованных вам радостях и будьте благодарны.

Иногда людям кажется, что ад свободнее Олимпа, что он лишен условностей и жесткого этикета.

Мы с моим безумием придерживаемся одного и того же мнения.

Мой взгляд судорожно метался по сторонам. Где мы были? В аду! Тартар все еще открывал рот в ожидании нас. Его зубы сверкали перед нами, как мертвые деревья. Сияющие и зловещие, словно в заколдованном сказочном лесу.

Впервые за семьдесят лет мне снились сны. И в каждом из них была ты.

Магия бушевала в моих венах, будто дикое животное. Сила богини во мне противопоставила себя всем законам природы.

Я посмотрел на оборотную сторону фотки. 1970 год. Желомкиной было уже тридцать лет, но выглядела она неплохо: приятные черты лица, волнистые темные волосы до плеч. Обычная женщина, по виду не скажешь, что опасная преступница.

Она не имеет никакого права прикасаться к общаковским деньгам. Она даже не имеет права расстегнуть сумку с деньгами. Её дело - содержать общак в целости и сохранности. Хранительница общака не принимает никаких финансово-управленческих решений в отношении хранящихся у нее денег.