Убийца завязал множество головокружительных узлов разного вида: выбленочные узлы, рифовые узлы, скользящие узлы, прямые узлы, простые узлы, кровавые узлы. Узлов оказалось так много, что один из детективов сделал фотокопии названий, изображений и описаний узлов из энциклопедии, опубликованной издательством Военно-морского института. «Может быть, убийца — моряк», — подумал Брюс.

Нэнси пришла в сознание, и он склонился к ее уху: — Меня разыскивают, — сказал он. — Я убил четверых из семейки Отеро. И прикончил Ширли Виан. Я — BTK. Ты следующая. Она отчаянно билась под ним, когда он вновь затянул ремень. На этот раз он держал удавку, пока девушка не умерла. Потом взял ее ночнушку и занялся мастурбацией.

Мужчина пытается защититься, отползти в сторону, но у него застряли ноги. – Шеф, это я! – кричит он. – Это я, шеф, это я, это я! Шеф, это я, Бекс! Я! Остановитесь! Положите ключ! Пожалуйста! – Словно только это и может сказать. – Кто такой Бекс, твою мать? – говорю я. – Зачем ты преследовал меня? Мужчина протягивает руку к карману пуховика, и я снова заношу над головой балонный ключ.

Не обращая внимания на ударивший мне в лицо снег, пытаюсь понять, что вижу. Конец улицы исчез. Цепочка домов закончилась в пятидесяти метрах позади нас. Там, где должна была быть входная дверь нашего дома, – большая стройка, окруженная зеленым дощатым забором с воротами из стальной сетки.

Какой-то человек только что хотел меня убить. Но, что гораздо хуже, он знал, кто я такой. От этой мысли меня бьет холодная дрожь, но зато она помогает мне предельно сосредоточиться. Парень с ножом не был каким-то случайно оказавшимся в больнице пациентом, сбежавшим из психиатрической клиники. Это означает, что на меня охотились.

– Скорее всего, это пустяки, – говорит она. – Просто на всякий случай. «На тот случай», чтобы были основания для увольнения с государственной службы. «На тот случай», если она что-нибудь пропустила. «На тот случай», если у меня был инсульт. «На тот случай», если у меня опухоль головного мозга. «На тот случай», если меня разобьет паралич или я умру.

Все дело в ее глазах. Она пристально смотрит на меня с кровати, куда ее отбросило, зажатая в угол у окна. Не может быть и речи о том, чтобы она была жива. – Выглядит мертвой, – снова говорит Райан, стоящий у меня за спиной. Голос у него натянутый, словно он старается не смотреть.

Я не отвечаю. Не могу. На самом деле мне хочется спросить: какой сейчас год? Сегодня воскресенье августа 2008 года или суббота февраля 2010-го? Неужели я потерял восемнадцать месяцев жизни? Я словно держусь за тонкую ниточку. Если ее выдернуть, весь мой мир развалится. Но я даже не представляю себе, куда меня это заведет.

Можно найти в себе силы и справиться с горем, а можно просто пережить очередную ночь.

Что я могла ему ответить? Что лучшая подруга не хочет со мной общаться? Что я боюсь, как бы она меня не возненавидела? Что я не знаю, что сделала не так? Что ни в чем не виновата? Я помнила, что ощущала нечто подобное в школе, когда мы с Винни прекратили общаться на целых шесть недель.

Мой мир перевернулся. Так я чувствовала себя в ночных кошмарах. Жертвой, за которой охотятся, предательницей, полностью омертвевшей и виновной во всех смертных грехах. Мэгги, во всем этом виновата только ты. И все же… Нет, это моя вина. Я привела ее.

Мне трудно было описать словами это чувство – зависть? ощущение опасности? или как это называется – синдром упущенной возможности? Я просто знала, что не стоит позволять женщине, занявшей мое место на работе, занимать его и в доме. Однажды, давным-давно, я оставила Винни с Хелен – и вон как получилось…

Возникло нечто, напоминающее пуповину, накрепко связывающую ее с Марго. Мэгги могла работать, пока та находилась в декрете, а ее возвращение в редакцию зависело от ухода Мэгги. Они повязаны злокачественной данью благодарности, необходимостью и в то же время взаимным недоверием.

Мы уже не подруги, чего уж там. Отношения между женщинами зиждутся на любви вкупе с преданностью, которые неподвластны неизбежным взаимным недовольствам и зависти, но когда привязанность исчезает, а доверие разрушается, зависть и упреки берут верх, и эти отношения быстро приходят в упадок.

Ты бы распяла меня перед этими роскошными женщинами. Издевалась бы надо мной, сделала бы из меня посмешище, а не смеялась бы заговорщицким смехом.

Ройя перечитывала стихотворение Руми и ждала Бахмана. С того дня, когда он впервые увидел ее в магазине, он не пропустил ни одного вторника. Та зима вообще была полна восторга, ожидания, разговоров. «Когда ты влюбилась, сестра? Скажи мне. Ты влюбилась в него, когда он процитировал слово из того стихотворения, да?»

…Это было в 1953 году. Летом. Ей исполнилось семнадцать. Они стояли с Бахманом возле баррикад и кричали во всю глотку. Толпа прибывала, солнце жгло голову, две длинные косы падали ей на грудь, круглый воротничок блузки намок от пота. Собравшиеся вокруг люди вокруг размахивали кулаками и орали. Воздух был буквально пропитан нетерпеливым ожиданием перемен...

– Мне бы хотелось, – сказал за завтраком Баба, когда они ели свежую пшеничную лепешку наан с сыром фета и кисловатым домашним джемом из вишни, – чтобы вы, мои дочки, стали новыми мадам Кюри. Мне бы очень хотелось.

Где жизнь так мало стоит, у правды нет шансов. С некоторых людей такое существование может соскрести внешний лоск цивилизованности, пока единственное, что останется, — это базовый инстинкт выживания.

Возможно, он хочет показать, как выглядит работа адвоката в реальности. Мы не всегда будем знать, что произошло на самом деле. И все, с чем нам придется работать, это ряд интерпретаций, которые нужно рассмотреть, изучить и собрать воедино.

Везде, где есть уязвимые люди, есть те, кто будет их эксплуатировать, и те, кто будет защищать обидчиков, потому что разоблачить их - значит разоблачить свое собственное молчаливое соучастие.

В столь маленьком сообществе, как это, социальная иерархия строга, преданность сильна, а неприязнь усилена. Незнакомцев считают подозрительными, а вас судят по тому, с кем вы дружите. В таком микрокосме обычные правила действуют не всегда.

Одиночество может случиться в любом возрасте и по самым разным причинам.

Похоже, из писем можно узнать далеко не все. Человек может скрывать за словами целый мир.

Она не знает, почему одноклассники ее избегают. Не уродина, с чувством юмора, не дура… Может быть, просто потому, что чувствуют, как остро она нуждается в их обществе. Словно дети, тыкающие палками в слабое животное. В людях это есть, они находят удовольствие в жестокости.

— Ох, Артур, скажу тебе только одно — я влюблена. С ума сойти, правда? Может быть, это глупо, но все так и есть.Мы оба любим друг друга. — Я не думаю, что это глупо. Любовь не бывает глупой.

Любовь с первого взгляда случается чаще, чем думают. Так было и у Артура с Нолой. Он увидел ее у магазинной стойки с конфетами, и внутри вдруг все упало, а потом взлетело — трах-бум-тарарам. «Мисс? — окликнул он девушку, сглотнув комок в горле. Она с улыбкой обернулась. — Я женюсь на вас».

Большинство людей считают кладбище тоскливым местом. Мэдди же чувствует себя тут умиротворенно. Она предпочла бы, что- бы маму похоронили здесь, а не кремировали. Как-то по радио один парень сказал, что города мертвых на самом деле полны жизни, и это прозвучало очень верно. Да, так оно и есть!

Сегодня на обед у него сэндвич с яичным салатом — настоящие яйца, настоящий майонез, и к черту доктора с его правильным питанием! Вдобавок щедрая щепотка соли — гулять так гулять!

Нет в мире ничего лучше ярко-белой страницы с голубыми линиями и запаха только что заточенного карандаша.

Я знаю, что стоит мне захотеть, и я смогу написать что угодно.

Может, где-то и есть другой Нью-Йорк, о котором столько говорят южане. Может, там и в самом деле деньги падают с неба, а тротуары усеяны бриллиантами. Здесь же все напоминает дурной сон...

Эту книгу я посвящаю своим родным: ушедшим, ныне живущим и еще не родившимся.

Я родилась в Огайо, но истории Южной Каролины, словно реки, бегут по моим венам.

Жизнь без мечты - как без полета птица, сломавшая крыло.

И я действительно не имела ни малейшего представления, что нам делать с девятифутовой акулой, поселившейся в нашей лагуне.

Ти Джей давно перестал меня слушаться. Конечно, я была старше, а мой жизненный опыт — намного богаче, но на острове все это не имело абсолютно никакого значения.

Я часто ловила на себе взгляды Ти Джея, но никогда еще он так откровенно не пялился на меня. Он становился смелее и явно прощупывал почву. Если раньше он пытался хоть как-то скрыть свои чувства, то теперь уже не слишком стеснялся. Я не знала ничего о его намерениях, да и вообще, были ли у него хоть какие-то планы, но жить с ним становилось все сложнее.

Я постоянно напоминала себе: если мы не видим все таящиеся в океане опасности, это вовсе не значит, что их там нет. А еще я подумала, что с нами будет, если в один прекрасный день в аптечке закончится жизненно необходимое лекарство.

Здесь, на острове, будет вечное лето.

Возможно, расстаться на время — не самая плохая идея. Наведи порядок в голове и реши наконец, как ты хочешь прожить свою жизнь.

Он вошел в зал с цветами, чему я не удивилась. На сей раз это был небольшой, едва распустившийся ирис в цветочном горшке. Роберт сказал, что сам будет о нем заботиться и сделает все, чтобы цветок расцвел, а потом станет за ним ухаживать. Я обнаружила в его словах вполне адекватную аналогию с нашим браком – вернее, с тем, что осталось от него в виде рахитичного стебелька.

Я знала, что до захода солнца нахожусь в безопасности. Моя жизнь условно делилась на два разных периода. Первый – дневной, с заботливым, внимательным и романтичным мужем. Второй – ночной, с абсолютно другим человеком.

На «Первом», «Втором» и основных коммерческих телеканалах – ничего, что могло бы меня заинтересовать, не было, но когда я переключился на «ТВН24», то понял, в чем дело. Информация в виде бегущей по желтой полосе строки гласила: «В Ополе после 10 лет поисков обнаружилось тело пропавшей девушки…»

Голова моя слегка кружилась, когда я начал открывать дверь в другую комнату; но это было ничто по сравнению с тем, что я почувствовал, увидев Блица. Он лежал навзничь на окровавленной постели. Одна его рука была безвольно опущена на пол, пустые глаза уставились в потолок, а рот был неестественно широко раскрыт, будто на губах застыл безмолвный крик…

– На тысячу процентов это она, – заключил Блиц. – Стоит, вроде бы, на Краковской, недалеко от «Бабы на быке». И выглядит на несколько лет моложе. – На десять, – произнес я. – Что? – Я сам ее фотографировал. – Как это? Когда? Где? – За несколько дней до исчезновения, но… – Но?.. – Никогда и никому я этот снимок не показывал, не размещал в Сети и даже не говорил, что он у меня есть…

Прокоцкий оторвал взгляд от монитора, глубоко вздохнул и с сочувствием посмотрел на меня. – Вы ведь с тех пор ни с кем не связывались? Так? – Нет, не связывался. Но какое это имеет отношение к делу? – Вам ее по-прежнему не хватает. Это естественно, что… – Вы шутите? – Такое случается… Я указал пальцем на монитор. – Вы видите то же, что и я? – Вижу девушку, похожую на Еву. И это всё, пан Вернер.

– Да, мы его все-таки взяли, но я не уверен, что это действительно произошло. Кажется, что хотя его тело физически в тюрьме, его разум все равно продолжает убивать в каком-то его собственном мире. Оперативник все правильно понял. Темная душа Бёндо полностью сохранила свою жестокую силу, и он постоянно рисовал у себя в голове последние минуты жертв, которых убивал, вновь и вновь смакуя испытанное.

Я покрепче стиснул рукоятку лопаты. Никогда не забуду, какое лицо было у моей матери, когда она перевела взгляд с моих глаз на лопату. – Мам, помнишь эту песенку? «Бам-бам, молоточек Максвелла…»

Слыхали про «Битлз»? Ну да, наверняка слыхали. Четверо парней, которые хвалились, будто они известней Иисуса Христа. Одного из них вроде пристрелили, насколько я помню? Родись я чуть пораньше, или будь у меня шанс с ними повстречаться, я наверняка убил бы их своими собственными руками. А перед этим спросил бы, на черта они вообще такую песенку сочинили.