Как сотрудника его ценили, но Хуберу казалось странным, что с него не больший, чем с остальных, а меньший спрос, что его не подвергают положенному для чужака испытанию, что его компетентность принимается бездоказательно, и поначалу это слегка раздражало.

К началу 44-го года все подведомственные ему геологи были на фронте. Хааса все не призывали, и он чувствовал себя неловко перед семьями коллег и сотрудников, перед родными своего научного руководителя Маделя, погибшего на фронте в первые дни войны. Хаас записался добровольцем.

Проснувшись в воскресенье, школьница Тоня никогда не заставала маму дома — та вставала и уходилазасветло, «по хозяйственным делам», и действительно возвращалась всегда с батоном хлеба, или головкой сыра, или с чем-то подобным. К окончанию школы Тоня уже догадывалась, что это за «хозяйственные дела», но понимала также и чем грозит здесь ее излишняя доверительность в разговорах с товарищами.

Клаус Хаас с помощью нарочно провоцируемой бюрократической волокиты, замедления темпов работы и даже, насколько было в его возможностях, сокрытия результатов разведки целенаправленно лишал государство Гитлера выхода на крупные рудные жилы, уже после войны открытые советскими и восточногерманскими геологами.

Папа говорил, что много раз на протяжении жизни ему вспоминались слова Гераклита, прочитанные в отрочестве и взволновавшие: война — отец всему. Веймарская Германия как будто решительно вознамерилась удостоверить эту максиму: многие молодые люди, вернувшиеся с фронтов Великой войны, — ровесники папиных старших братьев, не вернувшихся, — как будто начертали слова Гераклита на своем знамени...

Вы когда-нибудь шли за понравившейся незнакомой женщиной, просто чтобы узнать, куда она идет? Где работает? Как звучит ее голос?

Рождественские каникулы, как и социальные сети, создают одну и ту же иллюзию — будто каждый знает, чем занят другой. Но мы с отцом не такие как все: мы не занимаемся посадками сразу же после зимних заморозков, не читаем как все последний бестселлер, не едим как все индейку на День благодарения. Не знаю — то ли это у нас такая бесконечная прокрастинация, то ли нелюбовь к «командным видам спорта».

В детстве девочки играют в дочки-матери, словно они одна семья. Это забавно, потому что вся прелесть дружбы как раз и состоит в том, что друзья, в отличие от родственников, это не данность, а свобода выбора. И еще: мы заводим друзей или находим их? Эмили Дикинсон считала самым правильным определением слово «сотворение».

Говорят, дружба смягчает течение болезни и делает нас более счастливыми. Если ты находишься среди друзей, у тебя нормализуется давления, уходит депрессия, снимается стресс, утихают хронические боли. Одно исследование доказало, что дружба так же полезна для здоровья, как если б ты бросил курить.

Мне не требуется одиночество для самопознания, хотя многие целый год ждут отпуска, чтобы продумать перемены в своей жизни. Я порядком устала от этой женщины, носившей мое имя. Мне не хотелось перемещать ее в Италию, устраивать для нее длительные пешие прогулки, карабкаться в горы или разбивать лагерь в лесу.

И тем не менее мы приветствуем друг друга лишь легким взмахом руки. Если честно, меня это вполне устраивает, потому что не знаю, надо ли заводить с ними разговор о трудных моментах своей жизни и стоит ли как-то объяснять свою чудаковатость. Может, обойтись вывеской? Точно — давайте развесим по улице вывески, объявляя всему свету о своих трагедиях и разочарованиях.

Возможно, лучший друг, это тот, кто держит в сердце твою историю жизни. Бывает музыка столь прекрасная, что каждая следующая нота в ней ожидаема — ты знаешь, какой она будет даже после длинной паузы. Возможно, так же и в дружбе. Лучший друг держит в сердце твою жизнь, и тебе не нужно играть мелодию заново.

Я вспоминаю о фотокниге, которая имелась в каждом доме, где я росла. В книге Дэвидито, сын Моисея Дэвида, «занимался любовью» с тетями в доме. Там было много страниц фотографий. Дэвидито был обнажен до пояса, и его сексуально ласкали — чтобы уложить спать. Они называли это «Время любви». И затем я вспоминаю день, когда мы сожгли книгу, потому что люди извне «не поняли бы подобного».

Джуд читает: «Будучи девушкой-подростком и оказавшись в подобной ситуации, в фургоне с двенадцатью мужчинами, как поступили ли бы вы? Как справились бы с их желанием заняться с вами сексом? Как христианка, вы могли продемонстрировать любовь Господню. Каким образом? Первым ответом некоторых из вас могло быть — какая гадость! Однако подумайте: ведь тете Кристал на самом деле не причинили боль».

Повседневная жизнь превращается в нечто среднее между монастырем и казармой. Все чересчур, все сильно и остро. Новый режим жесток, жестокость поощряется. Прежде нам говорили, когда наказывали: «Это причиняет мне бóльшую боль, чем тебе», но сейчас ощущение такое, будто взрослые открыли сезон охоты на нас. Они словно стараются овладеть как можно большим количеством инструментов насилия.

В тот день Мэри Малайзия читала новое письмо Дедушки под названием «Занимайтесь любовью с Иисусом». Она объясняла, что у нас есть возможность начать общаться с Иисусом по-новому: занимаясь любовью, взрослые члены группы могли испытать экстаз, и таким образом, фактически это был бы секс с Иисусом. Письмо сопровождалось комиксами, которые изображали людей во всех сексуальных позах — с самим Иисусом.

Меня охватывают воспоминания о том, как дядя Джонатан пытался нас унизить: бить деревянной ложкой, кричать, заставлять молча стоять в углу, пить воду, оставшуюся от мытья посуды, если посуда оказывалась плохо вымыта. И самое худшее наказание: стоять на коленях, выпрямившись, держа руки за головой, — часами, пока руки и ноги не начнут гореть. Если упадешь, отсчет времени начинается заново.

Шед очень умный. Он долговязый, искренний, и у него вечно проблемы из-за того, что он читает запрещенные книги. Не представляю, где он их берет. Совсем недавно его поймали со словарем и опозорили перед всем домом. «Какой солдат Господень станет прятать словарь? Для чего тебе нужны будут все эти длинные слова, когда ты будешь сражаться с Антихристом?»

Мне всегда нравилось примерять на себя разные роли: прокурора, детектива, убийцы, матери. Благодаря чужим словам — чужой жизни — я ненадолго становилась кем-то еще.

По-настоящему крупная драма или серьезное разоблачение оправдали бы все мои поступки и чувства. С трудом принимаю вертикальное положение, мимолетное облегчение сменяется горьким разочарованием. Ладно, я по-прежнему могу написать что-то другое, по-иному представить случившееся, обострить ситуацию...

Сначала я купаюсь в их одобрении, радуясь от осознания, что сделала хороший выбор, но почти сразу же похвала застывает комом в желудке под тяжестью всех противоречий: что, собственно, я творю?

Чувствую, как напрягается челюсть, когда правда проскальзывает сквозь зубы; я выпила слишком много и слишком быстро на голодный желудок; в моем пиве, если верить меню, девять процентов алкоголя, и все же, несмотря на опасность разоблачения, это катарсис — возможность поделиться этой неуверенностью, обнажить свою уязвимость перед Розмари. Это опасно, но так честно.

И все же паранойя дает о себе знать пульсацией в пояснице. Вряд ли кто-то сможет выйти через поддельный аккаунт на меня — ведь я не писала там ничего личного, — но как знать. Я в этом не специалист.

Вздрагиваю, вспоминая эту фразу, пусть даже мои действия были оправданы. Задача моей книги не в том, чтобы предать или отомстить — это всего лишь выражение моей внутренней жизни, моих фантазий и страхов, поэтому можно сказать, что я была честной и открытой, — и скоро, надеюсь, вся эта честность и открытость окажется на печатных страницах и в продаже

Хенли мысленно перебирала все, что должна была сделать. Когда она находилась на месте преступления, срабатывала мышечная память. Осмотри окрестности, отметь знакомые и незнакомые вещи, то, что вписывается в картину, и то, что не вписывается. Рассматривай все как улики. Представь очередность событий. Сохраняй и защищай.

Хенли знала, что умеет забираться людям под кожу. Ей всегда было присуще желание понять, что вызывает у людей реакцию и на какие кнопки надо нажимать, чтобы заставить их оступиться. Она не была уверена, что это: врожденный талант манипулятора или просто дар убеждения.

Она думала, что кошмары прекратились. Жуткие сны и панические атаки преследовали ее на протяжении нескольких месяцев. На глаза навернулись слезы, когда в ванной ее снова охватил страх.

— Я знаю, что ты сейчас делаешь. Пытаешься заставить меня заглотить наживку. И до сих пор пытаешься сложить воедино все эти маленькие кусочки косвенных улик, словно пазл. Но ты и я знаем, что они не складываются друг с другом.

Вначале ей нужно было принять душ и смыть с себя другую пленку — тонкую пленку смерти, которая, как ей казалось, покрывала все ее тело, а также запах неудачи, который преследовал ее с той минуты, как она вышла из дома отца.

Она чувствовала, как он прижимается телом к ее груди. Она ощущала его запах. Сердце начало часто биться у нее в груди, и она стала хватать ртом воздух. Воздуха не хватало. Холодный дождь никак не помогал — к лицу прилила кровь, жар растекался по телу. В ноге начало покалывать, на нее накатила волна страха.

Склянка была не по размеру тяжелая, но содержимого в ней не было ни капли. Феона осторожно потянул носом воздух из открытого горлышка. Уже знакомый запах сирени и плесени внутри флакона нисколько его не удивил.

Стрельцы перевернули начавшее костенеть тело на спину. Чувствительный нос монаха сразу почувствовал очень тонкий, едва уловимый запах сирени и плесени. Приобретшее от времени с момента смерти землистый цвет лицо Преториуса перекосил невыразимый ужас.

Вера в чудесный дар старца у многих была сродни поклонению местночтимым святым, но всё же, по увереньям некоторых самых сведущих и затейливых из присутствующих баламутов, состояние несчастной мало чем отличалось от вечного упокоения.

Удар был совсем свежий и очевидно послужил причиной смерти, ибо никаких других ранений, угрожавших жизни, отец Феона на теле незнакомца не нашел.

Все земля у прострелянной осины сажени на три в округе была измята, истоптана сапогами и копытами лошадей. В некоторых местах земля оказалась столь обильно полита кровью, что мягко просаживалась при ходьбе, а трава нещадно липла к ногам.

В этот момент глаза его неожиданно помутнели, из рта пузырясь потекла обильная жёлтая пена. Сёмка схватился за горло, в кровь раздирая его ногтями. Из глотки вместе с утробным клокотанием наружу вырвались звуки, больше похожие на рёв туманного горна.

За время с вечера пятницы до утра понедельника может вспыхнуть и закончиться невероятная любовь.

Это мода, солнышко. В ней все движется, иногда до ужаса медленно, иногда до одури быстро. Иногда Новое Лицо буквально выстреливает — это как взрыв, — звучит не очень успокаивающе. — Неделя моды — это просто безумие, так будет не всегда, обещаю. Прости, что бросаем тебя на глубокое место, но все это окупится, потом будет намного легче.

А больше всего меня вымораживает, когда женщины называют моду фуфлом, причем фуфлом это считают по той единственной причине, что одежда — то, что обычно ассоциируется с девушками. Мода! Это же так легкомысленно, да? Это несерьезно, поверхностно!

Странная штука эта мода.

Целый квартал, где готовят на продажу мясо — замораживают, фасуют. Мы — наемники, мясо. Нас возят туда-сюда, маринуют, жарят. А мы с этим всем соглашаемся. На самом деле, мне кажется, они предпочли бы иметь дело с живыми трупами: ими управлять еще проще.

— Итак, — говорит Эйми, — как развиваются ваши отношения с Декланом? — Нормально, — нехотя отвечаю я. — Нормально? Не очень-то романтичный ответ для описания отношений с тем, кто предназначен тебе судьбой.

— Я погорячилась, — говорю я в конце концов. Мы сидим на корточках рядом, и я чувствую его дыхание на своей щеке. Я показываю ему содержимое корзинки. — Это просто-напросто кое-какие зелья, которые я купила в костнице для моей матушки. Он почти не смотрит на мою корзинку. — Я просто пытаюсь стать частью твоей жизни, — молвит он. — Но получается у меня не очень-то хорошо.

Я думаю о том, как перед тем, как я взошла на ко- рабль, матушка накинула мне на плечи свой плащ, и в горле у меня встает ком. Тот плащ был точно такой же, как этот. Я думала, что ее любимый плащ — это просто замена ее шелковых плащей, годная для ношения в холодную погоду, однако теперь понимаю, что значил этот ее жест. Провожая меня на учебу, она отдала мне частицу себя.

Когда-то — я тогда была очень мала — я мечтала об этом дне. Мечтала стать Заклинательницей Костей, как мои бабушка и мать. Я чувствую, что где-то в глубинах моей памяти сокрыта та маленькая девочка — она стоит на цыпочках, взволнованная и полная такого же воодушевления, как и остальные ученики. Но затем ее образ вытесняют другие — пылающий огонь, ужасное ощущение безвыходности, — и искорка сладког

Мы приехали сюда, чтобы остаться. Джална будет нашим домом. Знаешь, Бобби, в первый раз я назвала это место Джалной легко и естественно. Сейчас это название принадлежит ему так же, как Филипп и я.

Подумать только! Я дышу воздухом нашей земли. Вон там наша земля — то место, где вырастут наши стены.

Переезд в Канаду возбудил авантюрную натуру Аделины. Она была готова переезжать с места на место, из провинции в провинцию, если понадобится, до тех пор, пока не найдется нечто, идеальное для нее.

Когда Аделина вошла в свою каюту и осознала, что в этой каморке ей предстоит еще одно путешествие, она на мгновение ощутила отчаяние. С чем еще придется столкнуться им с Филиппом? Отправляясь в неизвестность, они оставили позади все, что знали и любили.

Время от времени при виде рваных облаков, способных породить шквал, скука сменялась тревогой. Из всех находившихся на борту Аделина была самой жизнерадостной. В красивых одеждах, совершенно неуместных в создавшейся ситуации, она несла уверенность и радость, где бы ни появлялась.