Парень молчал, но по заходившим под смуглой кожей желвакам и налившимся кровью ушам оперативник понял, что попал в нужное место.

Он был чуть ли не в панике. Рассказал, что работал над монетами, отвлекся буквально на минуту и в этот момент кляссер с монетами пропал со стола. Он был так напуган, что убежал из музея, поймал такси и приехал домой.

Резко прозвучавшая автоматная очередь прервала Цернцица – Пыёлдин, не в силах больше слушать его, не в силах смотреть на свое отражение, себя же и расстрелял в зеркале.

Журналисты начали прибывать в первые же часы после захвата Дома и теперь табором стояли на первом этаже, занимая весь вестибюль, коридоры, площадки и лестницы, ведущие на второй этаж.

Новости всех телепрограмм мира начинались и заканчивались разговорами о нем, о Пыёлдине, который со своей бандой захватил тысячу заложников и сбрасывает их с небоскреба при малейшем неповиновении с их стороны.

И Пыёлдин, бесхитростная душа, не задумываясь, даже с ленцой нажал на курок. Пуля вошла между бровями этого странного типа, который во время всеобщего ликования и единения оставался преступно равнодушным.

Последнюю ночь перед побегом Пыёлдин не сомкнул глаз. Он изо всех сил старался сделать вид, что спит давно и беззаботно, но обмануть своих многоопытных сокамерников не мог.

Пыёлдин знал, что единственный способ убежать из этой тюрьмы – взмыть в небо. В грохоте мотора, в мелькании лопастей, сливающихся в один почти невидимый круг…

Гуров надеялся, что кто-нибудь из соседей вспомнит жильцов квартиры, в которой обнаружили труп, но нашел только одного человека. Странного, одинокого, мало что помнившего о тех, кто жил за стеной.

Нинель утверждала, что они круглосуточно пьянствуют и разбивают о дверь ее квартиры бутылки. Участковый бежал от нее, даже если замечал на другой стороне улицы.

Рядом с телом действительно обнаружилось кое-что еще. Форма для занятий карате, старый фотоаппарат «Полароид», фотография девочки и куча сигаретных окурков.

Тело три раза обмотали плотной черной упаковочной пленкой, но, видимо, торопились, и сработали неаккуратно. Пленка прилегала к телу жертвы не плотно, и человек какое-то время еще мог двигаться внутри этого «кокона».

Труп когда-то был мужчиной, возраст еще предстояло установить. Но навскидку он ушел из жизни не рано, о чем можно было судить по его одежде.

В стене, напротив межкомнатной двери зияла дыра. За стеной действительно был тайник. Вот только спрятан был в нем не ворох купюр минувшего времени, а труп.

Почерк убийц был тот же, что и в случае с Олегом Востоковым: женщина была убита ножом. Ей нанесли три удара в грудь, один из ударов задел сердце.

Выяснилось, что ученый упал в воду еще в пяти километрах выше по течению, в глухом, совершенно безлюдном месте. Все выглядело как несчастный случай.

На обоих убийцах были маски Деда Мороза. Ну, там розовые щеки, седая борода, все такое. Свидетели, увидев такой маскарад, не знали, что и думать.

Третье убийство произошло 7 июня. Впрочем, события начались 9 июня, когда руководство университета обратилось в полицию с заявлением об исчезновении сотрудника университета, известного ученого.

Смертельным стал удар в висок острым предметом, по всей видимости, камнем, лежавшим поблизости от тела.

Она успела издать лишь короткий сдавленный крик, а потом ее тело ударилось о камни, перевернулось, ударилось еще раз… Артистка продолжала катиться вниз, пока не застряла в кустах…

Напротив троицы в сюртуках уселись трое в мундирах. Красовцев, в пику собственной фамилии, природной красотой не отличался. С первого взгляда складывалось впечатление, что мелкие черты его лица, кривобокий нос и слишком тонкие губы нарисовал дрожащей рукой нерадивый ученик художника, а после скомкал испорченный портрет, чтобы не получить нагоняй от мастера.

Посреди ночи к ней в гримерку ввалился странный господин, который сначала выдавал себя за богатого пьянчугу, потом расспрашивал об исчезновении поручика Изместьева. Грозился разоблачить схему, по которой вы обдираете простофиль. Поди угадай, кто таков. То ли полицейский следователь, то ли проныра-газетчик, а может и бандит-шантажист.

Они резко оборачивались, сталкиваясь лбами и раздавая друг другу оплеухи, гости за столиками вывернули шеи, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Певица шла сквозь толпу пьянчуг, которые расступались, отпрыгивали и пятились назад, и даже самые отпетые бузотеры не отваживались прикоснуться к Жи-жи.

Шпион уже узнал и сообщил подельникам в Петербурге о тайной встрече. Отчего бы не вернуть дочку обер-полицмейстера нынче же? К чему ждать до завтра? Мне в голову приходит только одно объяснение: турок попытается сорвать переговоры, а может быть устроить скандал, чтобы предать огласке тайные планы. В любом случае, ему нужно, чтобы г-н Арапов и вся полиция Москвы не вмешивались в это дело еще сутки.

Лавка была угловой. Две огромных витрины у центральной двери заполнили фруктами, пирожными, шоколадом и другими лакомствами. С торца здания располагался отдельный вход, на той витрине красовались шляпки от модистки, а также отрезы заморского сукна и прочих тканей. Внутри же, как убеждался любой посетитель, продуктовая и галантерейная части соединялись.

Анастасия нырнула в платье, слегка запуталась в вороте, но не стала капризничать, как обычно, напротив — засмеялась. В такое утро можно ли быть хмурой? Троицын день! Зеленые святки. Сегодня она будет носить венок, не снимая, а ввечеру бросит в Яузу. Поплывет — счастье ждет, а утонет… Нет, не стоит заранее думать о грустном?

– Ты сидишь слишком близко ко мне, Радов, – хрипло произнесла она. – Я все еще должен бояться, что кто-то заметит это? – не глядя на нее, спросил я. Карина не ответила. Но улыбнулась. И в этот момент я понял, что мой мир померк без ее улыбок.

Гадов был все так же по-мальчишески обаятелен, его темные глаза сверкали, а взгляд лучился озорством. Он ни капельки не изменился. Только стал еще красивее. Ослепительно и бессовестно красив, чтоб его! Настолько, что мне даже пришлось проморгаться, чтобы прийти в себя.

Карина склонила голову набок, и пряди ее волос рассыпались по плечам. Я невольно вдохнул их аромат. Мед и апельсиновая цедра – сумасшедшее сочетание. Может, мне и не хотелось реагировать на ее запах, но мой организм сделал это моментально против моей воли: сердце заколотилось с бешеной скоростью, а кожа на руках и спине покрылась колючими мурашками.

– Хорошо, что я тебе не нравлюсь, – хмыкнул Макс. – Не у всех хороший вкус.

– Знаете, – сказал он, когда Артур приземлился рядом, – я много путешествую, и что меня всегда поражает, это уникальная неповторимость каждого пейзажа. Я недавно был в Мексике – конечно, не сравнить. Такая богатая, знаете, щедрая природа, даже слишком щедрая.

Только неудобное устройство ротовых органов удержало Сэма Саккера от самодовольной гримасы. Он выглядел совсем иначе: он был светло-шоколадной раскраски, с изящными длинными лапками, поджарым брюшком и реактивно скошенными назад крыльями; если изменившиеся лица Артура и Арнольда заканчивались толстым штырем, похожим не то на иглу титанического шприца

…Окажись у этой сцены свидетель, он, надо полагать, перегнулся бы через перила, ожидая увидеть внизу три изувеченных тела. Но он не увидел бы там ничего, кроме восьми небольших луж, расплющенной пачки от сигарет «Приморские» и трещин на асфальте.

Уверенным спортивным движением он вскочил на перила балкона и сел, свесив в пустоту ноги. Двое остальных, вместо того чтобы удержать его, влезли на ограждение сами. Артур проделал эту операцию без труда, а Арнольду она удалась только со второй попытки, и сел он не так, как первые двое, а спиной ко двору, словно для того, чтобы голова не кружилась от высоты.

Долетели звуки органа. Мелодия была довольно величественной, только время от времени ее прерывало непонятное «умпс-умпс»; впрочем, особенно вслушаться не удалось, потому что музыка играла очень недолго и снова сменилась голосом диктора

Главный корпус пансионата, наполовину скрытый старыми тополями и кипарисами, был мрачным серым зданием, как бы повернувшимся к морю задом по команде безумного Иванушки. Его фасад с колоннами, потрескавшимися звездами и навек согнутыми под гипсовым ветром снопами был обращен к узкому двору, где смешивались запахи кухни, прачечной и парикмахерской...

С бокалом вина я иду туда и опускаюсь на траву рядом с единственной клумбой, разбитой в нашем саду. Меня часто сюда тянет; просиживаю здесь часами, пытаясь вспомнить прошлое и предугадать будущее. Я понимаю, почему Мэгги выбрала именно это место. Оно скрыто от посторонних глаз. И отлично подходит для могилы.

Сделав над собой усилие, Нина заглянула мне в глаза. – Я прочитала, в чем его обвиняют. Не могу поверить. Он не был жестоким и не мог так поступить. – Порой мы думаем, что знаем человека, а на деле… – Но я действительно знала Джона! – Я тоже думала, что знаю твоего отца. – Джон не мог убить. Разговор начал мне надоедать. Я отложила столовые приборы. – Полиция и присяжные с этим не согласны.

Рядом с текстом две фотографии Джона. На одной из них он на сцене – такой, каким я его помню, одержимый и прекрасный. На другой, сделанной сокамерником и проданной журналистам, – седой бородатый мужчина с потухшими глазами. Очевидно, длительное заключение высасывает из человека жизнь. Я вижу, как что-то похожее происходит с Мэгги, а ведь она пробыла наверху не так уж и долго.

Он, наверное, один из тех, кто обирает обездоленных, доверчивых, одиноких женщин, обещая счастье и любовь до гроба, как в сериалах. Сидит сейчас в интернет-кафе где-нибудь в Восточной Европе и придумывает, как бы половчее меня облапошить. Честно признаюсь, раньше я считала женщин, ведущихся на такую переписку, полными дурами, но теперь, неделю пообщавшись с Бобби, начала их понимать.

Слова слетают с моих губ вместе со слюной и кровью. Я больше не контролирую себя и бью ее наотмашь по голове кулаками – чем больнее, тем лучше. Когда хватаю с полки бутылку с отбеливателем и откручиваю колпачок, Мэгги руками закрывает лицо. – Ты сама меня вынуждаешь! – рявкаю я. – Ты заставила меня поверить в то, что я недостойна любви и заслужила все, что случилось. Но ты ошибаешься!

Однажды я сказала ей, что еще на этом свете она превратилась в привидение, блуждающее по дому. Ответом был смех и обещание всегда, даже из могилы, следить за мной. Ответ не без злорадства, но, как ни странно, ее слова принесли успокоение. Уж лучше жить в доме с мстительным духом, чем одной. Одиночество пугает меня больше всего на свете.

Как и положено настоящему философу, Бернар-Анри написал мутную книгу на старофранцузском. Она называется «Les Feuilles Mortes», что значит «Мертвые Листья» (сам он переводил чуть иначе — «Мертвые Листы»). Ударные дискурсмонгеры гордятся знанием этого языка и возводят свою родословную к старофранцузским мыслителям, придумывая себе похожие имена.

Оркский бюрократ сперва десять лет этот язык учит, зато потом он владыка мира. Любую бумагу надо сначала перевести на верхне-среднесибирский, затем заприходовать, получить верхне-среднесибирскую резолюцию от руководства — и только тогда перевести обратно просителям. И если в бумаге хоть одна ошибка, ее могут объявить недействительной.

Пилотаж — сложное искусство, похожее на верховую езду; в моих руках изогнутые рукоятки, а под ступнями — оркские серебряные стремена, купленные вместе с седлом и подключенные к контрольному маниту. Сложными, почти танцевальными движениями ног я управляю «Хеннелорой».

Что делать, всякая эпоха придумывает свои эвфемизмы. В древности комнату счастья называли нужником, потом уборной, потом сортиром, туалетом, ванной и еще как-то — и каждое из этих слов постепенно пропитывалось запахами отхожего места и требовало замены. Вот так же и с принудительным лишением жизни — как его ни окрести, суть происходящего требует частой ротации бирок и ярлыков.

Древний поэт сказал, что любое повествование подобно ткани, растянутой на лезвиях точных прозрений. И если мои прозрения в оркскую душу точны — а они точны, — то в этом не моя заслуга. И даже не заслуга наших сомелье, век за веком создававших так называемую «оркскую культуру», чтобы сделать ее духовный горизонт абсолютно прозрачным для надлежащего надзора и контроля.

Бывают занятия, спасительные в минуту душевной невзгоды. Растерянный ум понимает, что и в какой последовательности делать — и обретает на время покой. Таковы, к примеру, раскладывание пасьянса, стрижка бороды с усами и тибетское медитативное вышивание. Сюда же я отношу и почти забытое ныне искусство сочинения книг.

– Слава богу, еще немного и я в безопасности, – уговаривала она себя. Оказалось, напрасно. Распахнув дверцу кабины первое, что она увидела – пустые глаза навалившегося на штурвал охранника, дырка во лбу и залитое черной кровью лицо.

Задыхаясь от ужаса и отвращения, Алиса схватила мужчину за руку и попыталась нащупать пульс. Безрезультатно. Пульса не было. Банкир был мертв. Убит. Похоже, его искупали в кислоте.