Мы выросли с верой в то, что они боги, что наша жизнь идеальна. А потом он все разрушил. Все. Прямо там, в доме. Поэтому я и не могу туда вернуться.

Они были Дикими Цветами, и были так блаженны, так невероятно счастливы — разве нет? А потом она — потому что это ее и только ее вина — все разрушила. Умышленно, шаг за шагом она уничтожила семейное счастье. Счастье своей собственной семьи.

Их называли «Дикими Цветами», и каждое лето они проводили здесь. А люди, люди, что у них останавливались! Вот это шарм! Идешь мимо, возвращаясь с пляжа, и видишь их наверху: играет граммофон, у каждого в руках коктейль, женщины в красивых платьях, дети бегают туда-сюда по ступенькам — мальчик и девочка, слегка младше меня…

Каждый раз, когда он смеется, где-то рождается единорог.

Жизнь без риска – это жизнь без страсти и без любви. А жизнь без любви и страсти – это бездушная жизнь.

На то они и женщины, ведь так? Мужчины делают – женщины берут.

Если что не так, она не намерена доискиваться. Она любила его – вот и все, что ей требовалось знать.

Люди могу быть серьезными и ошибаться.

По-моему, ад это всего лишь политический способ заставить людей делать то, что нужно тебе.

Все время приходится делать то, что кому-то другому нужно, а потом еще и делать вид, будто это нравится.

Я же вижу, что люди просто вырастают из счастья, люди в любом случае против него, потому как без конца заставляют других делать такое, что непременно обрекает их самих на несчастье.

Когда в 2004 году я провозглашал идею плоского мира (не в географическом понимании, разумеется), Facebook ещё даже не существовал, Twitter был просто звуком, «облако» могло лишь мирно плыть по небу, 4G означало номер на парковке, «приложения» оставались бумажными дополнениями к договору, а понятие BigData могло бы стать отличным псевдонимом для рэп-исполнителя.

Как говорила эколог Дана Медоуз о смягчении последствий изменения климата: — Времени у нас достаточно, но только если мы начнём прямо сейчас!

Сегодня мы генерируем больше информации и знаний, чем когда-либо. Но знания хороши лишь в том случае, если есть время их обдумать.

— Способность строить глубокие отношения — любить, заботиться, надеяться, доверять, строить добровольные сообщества, разделяющие общие ценности, — уникальное умение, которым обладает человек как вид, — уточнил Сайдман. — Это самое важное, что отличает нас от природы и машин. Не всё, что быстрее, — лучше. Я создан думать о своем будущем, о своих правнуках. Я не гепард.

Мы сидим рядом, а между нами целый Мексиканский залив

Мужчины любят только тех женщин, которые не могут их затмить.

Пока о проблеме не говоришь, она как бы и не существует.

…не стоит плавать с кровоточащей раной среди акул.

Чтобы родиться храбрецом, не обязательно быть высокого рода.

Она разлюбила его в тот самый миг, когда он отказался от борьбы. Любовь как птица, думает она, взмахнет крылом и улетит, как прилетела когда-то.

Странно, думает она, как близко в жизни расположены самые мрачные и самые светлые моменты. В одно и то же время она и дарит, и отнимает.

Есть два способа воспринимать жизненные испытания: как несчастье и как опыт. Несчастье заточает нас в тюрьму тоски и бессилия, мы становимся заложниками самих себя и отрекаемся от будущего. А можно посреди слез и сомнений видеть мерцание огонька. Давайте поддерживать его, чтобы однажды, благодаря вере и терпению, он превратился в великолепный восход солнца.

Мы не осмеливаемся принимать себя такими, какие мы есть на самом деле. Поэтому мы живем той жизнью, которая кажется нам приемлемой. До тех пор, пока на этой дороге не возникнет развилка: и здесь выбор становится неизбежным!

Мы обязаны чувствовать себя счастливыми, любое другое чувство стало бы признанием нашей слабости.

Все мы гусеницы и можем, если повезет, превратиться в бабочек. А когда мы становимся бабочками, нам остается лишь расправить крылья и лететь к свету.

Лучше твердо верить в ошибку, чем сомневаться по поводу истины. Сомневающихся никто не воспринимает всерьез.

Зачем человеку покорять внешний космос, если он не может покорить свой космос, внутренний? Зачем лететь к какой-то далекой звезде, если не можешь долететь до звезды в своем сердце?

Любовь сводит человека с ума. Из-за любви человек способен на убийство. Любовь часто бывает обманчивой. Зато свет не обманывает никогда. Он вездесущ. Он озаряет. Разрывает тьму. И согревает. Благодаря свету растут цветы и деревья. Он пробуждает наши гормоны, питает наш организм. Без любви можно прожить, а без света ни за что.

Определенно, будущее за женщинами — они куда сильнее всех мужчин, которые только и могут, что убивать друг друга.

Его называли недотепой, а он сам себя называл мечтателем. Его называли увальнем, а он сам себя называл рассеянным. Его называли растяпой, а он сам себя называл фантазером.

С конца 1943 года истории о Шиндлере ходили среди тех, кто еще оставался в живых, наполняя их радостным возбуждением мифа. Ибо не так важно, является ли то правдой или нет, да миф и не должен быть подлинной правдой, ибо он более истинен, чем сама правда.

По всей Европе этим летом миллионы людей, среди которых был и Оскар, мучительно осознавали, что души человеческие уходят дымом из труб крематория Бельзеца.

Мир перевернулся, под давлением вселенской универсальной человеческой злобы обратившись в некое подобие черной дыры, засосавшей и историю, и обычаи людей, и их жизни.

Стоит выпить с дьяволом и после очередной рюмки коньяка удастся уговорить его не злобствовать.

Рай, которым управляет тот, кого можно назвать другом, слишком хрупок и ненадежен. И чтобы свод небес не рухнул, его должен поддерживать кто-то более мужественный и более таинственный, чем он.

Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир.

Сквозь плечи мужчин Магдалена наконец-то разглядела, что же такое лежит на земле. Она вздрогнула, и Барбара рядом с ней тихонько вскрикнула. Мертвые возвращаются… Магдалена в ужасе уставилась в лицо мумии: в пустые черные глазницы падали снежинки, рот был широко раскрыт, словно в предсмертном крике, который так и остался неуслышанным. «Или в проклятии», – подумала Магдалена.

В комнату вошел человек с белоснежными волосами, собранными в хвост, одетый во все черное. Он был широкоплеч, с массивной шеей и лицом, белым как мел; только глаза сверкали красным, как у крысы. У Магдалены мороз пробежал по коже, и она с трудом сдержала крик. Она знала этого человека, но никак не ожидала увидеть его здесь «Двенадцатый палач, – подумала она. – Господи, знал ли отец об этом?»

– Тогда и с медальоном все стало бы понятно, – добавил Дайблер. – Может, она надеялась замедлить действие яда, вот и схватилась перед смертью за амулет… – При таком количестве ягод даже пресвятая дева Мария бессильна. Как бы там ни было… – Куизль снова показал на труп. – Это было не самоубийство, Михль, а четко спланированное убийство. И убийца разгуливает где-то по Ау…

– Боже правый! Выглядит жутковато, – выдохнула Магдалена. – Что это? Деревня для нищих и головорезов? – Почти угадала, – усмехнулся палач. – А вы всерьез полагали, что дюжину грязных палачей пригласят в мюнхенскую резиденцию, угостят вином и фазанами? В Ау палачам самое место. Там всегда есть чем заняться.

Может, поцелуй — он как болтовня? Может, здесь надо не задумываться — а просто действовать?

— Сью, когда я уже перестану ошибаться? — А зачем? — интересуется она. Именно благодаря ошибкам и осечкам мы научились ходить и бегать, узнали, что горячие предметы трогать нельзя. Ты совершаешь ошибки всю свою жизнь, и продолжишь ошибаться.

Друзьям нельзя знать о моем ОКР, о моих мучительных, бесконтрольных мыслях, потому что они — нормальные люди. Можно даже сказать, безупречные. Они ценят в себе эту нормальность и безупречность и даже представить себе не могут, как мне далеко до обоих этих качеств.

Одна жуткая мысль по-прежнему таится где-то на мрачных задворках моего сознания. В отличие от других, она на меня не нападает, но пугает совсем по иным причинам. Она никогда не выходит у меня из головы. И ужасает меня сильнее, чем все остальные. А вдруг я сошла с ума?

Конечно, детектив его не увидела. Он же был «никто». Просто сумма всех тех бед, которые приключились с ним за все эти годы. Он не был личностью со своими собственными симпатиями и антипатиями. В нем жила только ненависть ко всему окружающему. Включая Ким Стоун.

– Если я правильно понимаю, вы подверглись нападению со стороны одной из наших самых мирных заключенных, а теперь требуете, чтобы вас поместили в камеру с самой опасной женщиной во всей тюрьме? Торн медленно кивнула, наслаждаясь его смятением. То, что он думает, будто смог одержать над ней верх, – уже достаточная награда за все ее страдания.

В глазах юноши мелькнула догадка. – Значит, это был кто-то, кого она знала? Слава Богу, он чему-то научился! А теперь пришла пора вправить ему мозги. – Послушай, хочешь быть детективом – будь им, – сказала Ким. – А нет – так занимайся той работой, которой должен. Мы, дознаватели, не очень-то любим, когда нам указывают на то, как нам выполнять нашу работу.

— Пожалуйста, превратитесь обратно и поговорите со мной, — упрашивала Джейн. Но для Ги это уже звучало как «ва-ва-ва» да «ва-ва-ва», и единственное, на чем он мог сейчас сосредоточиться, оставалось благоухание, разлитое в воздухе. «Яблоки», — подумал Ги, закрыл глаза и потряс гривой. М-м-м, и с охапкой сена…

Не приходилось ли вам когда-нибудь жалеть о том, что у того, кого вы любите, – только две ноги?