Мишка глянул на Султана внимательнее. Там было, на что посмотреть. Наколки на руках, шрам на щеке, самоуверенная улыбка, удаль в глазах… Похоже, этот человек и впрямь знал себе цену. А, значит, может подсказать что-то путное и помочь делом.

Скорее всего, убитого и Вороновых действительно связывало нечто общее – некая тайна, о которой Гуров покамест не имел никакого внятного представления.

А затем Мишка Кряк ушел. А вскоре, ничего старухе не говоря, ушел и квартирант. И с той поры Макаровна его больше не видела. Нет, все же видела – убитого под старой ивой на околице.

Держа в руках пистолет, он взглянул на жену, а затем и на Виолетту. И Екатерина Борисовна, и девушка застыли на своих местах, беззвучно и бессмысленно глядя на мертвого Евгения. Каждая из них по-своему пыталась осознать произошедшее.

Преодолевая страх, баба Люба подошла поближе – и тут же в страхе отпрянула. Она вдруг поняла, что этот человек – мертвый.

Как вы умудряетесь жить здесь без книг? Отберите у меня книги - и я приду в отчаянье.

Дорога трудна – как ее одолеть с такою тяжестью на сердце!

У него нет права на мою жалость. Я отдала ему сердце, а он взял его, насмерть исколол и швырнул мне обратно.

При злом сердце самое красивое лицо становится хуже, чем безобразным.

Предательство и насилие — это копья, заостренные с обоих концов: того, кто пускает их в дело, они ранят больней, чем его противника.

Почему вещи писателей мы ценим не меньше, а иногда и больше, чем, собственно, тексты? Ведь лучший — и единственный — способ приблизиться к автору — прочесть его книги, разве нет? Где тут граница между почитанием и фетишизмом? Есть ли она вообще, эта граница?

Мы, люди, далеко не «венец творения», наоборот, мы носим в своих генах множество черновиков и неудавшихся, выдохшихся, устаревших идей; если представить, что ДНК человека — это роман, то это роман с кучей тупиковых, мертвых сюжетных линий и заброшенных, забытых персонажей, которых автор просто не потрудился убрать из финального варианта.

Когда мясник взял сердце в руки — оно забилось. Прямо в руках. Когда же один из охранников попытался поднять его, сердце вдруг засветилось у него в руках. Как лампочка. Надеялись найти там какие-нибудь светодиоды или другие механизмы, но ничего не нашли.

Тяжелые воспоминания — они как ценные породы. Люди кладут их в карманы и так ходят по улицам города. Камни для них как якоря, они не позволяют Ветру Истории подхватить человека и унести в забвение.

Самый распространенный вопрос, который обычно слышат жертвы насилия (физического, сексуального, любого): неужели ты не понимала, к чему все идет? Ответ: нет. В этом весь кошмар насилия сильного над слабым — его невозможно предсказать.

Вы удивитесь, но ваши фото могут рассказать о вас гораздо больше, чем вы думаете; нейросеть видит все.

Гуров вдруг почувствовал неприятную головную боль, и чем она была вызвана, описать бы не смог. Ощущения были паршивыми. Голова не то чтобы болела, она словно наполнилась дымом — глубоким, цвета густого маренго.

Гуров в который раз поймал себя на мысли, что камеры видеонаблюдения знают больше, чем те, на кого они смотрят.

Употреблять алкоголь во время выполнения задания было строго воспрещено, но иногда правила менялись. Стасу предстояла встреча, для проведения которой требовался ясный ум, и пиво он взял, скорее, для вида.

Гуров был благодарен такому подарку: современные напольные и настенные покрытия выглядят чудесно, но гораздо хуже «держат» отпечатки пальцев и любые следы, которых и без того днем с огнем найти сложно.

Льва Ивановича внезапно как холодным душем окатило. Он сделал в направлении оператора несколько шагов и остановился, заслоняя обзор. Парень недовольно вскинул брови: - Отвали, мужик!

Из дверей показались медики с носилками. Лежавшая на них молодая женщина была без сознания, на это указывала ее рука, свисающая с края носилок.

Волшебная сказка в своих морфологических основах представляет собою миф.

Умирает религия, а содержание ее превращается в сказку.

Правильная классификация — одна из первых ступеней научного описания. От правильности классификации зависит и правильность дальнейшего изучения.

Все волшебные сказки однотипны по своему строению.

Можно заметить, что запреты всегда нарушаются, обманные предложения, наоборот, всегда принимаются и выполняются.

Опытный читатель сам сумеет дорисовать наброски.

Первый выстрел прозвучал! Это пушка танка Доброжина. Потом еще один выстрел, и еще. Что он делает? Три выстрела подряд! Сожгут же! А может он и прав, прав, сибиряк, а я не додумался, спускаясь в люк, подумал с досадой Соколов.

В бой танкисты вступили на следующий день после начала войны, 23 июня. После ночного марша они сходу атаковали передовые части фашистов. Атаковали и отбросили. Это был первый бой молодого лейтенанта Алексея Соколова.

Тут же по колонне пронеслась команда «воздух». Ездовые били коней, пытаясь свернуть и укрыться с повозками в лесу, пехотинцы бросались в рассыпную подальше от дороги, падая в траву, забиваясь в овражки.

Русские дрались ожесточенно, до последнего патрона. А когда патроны кончались, они бросались в контратаку. Почему? Этого майор понять не мог.

В результате, корпус был буквально разрезан на части. Бригады и полки дрались в полном окружении, первое время поддерживая связь со штабом корпуса. Потом связь стала прерываться.

В первые же дни войны фашистам удалось во многих местах прорвать оборону развернутых в спешке приграничных частей Красной Армии. В прорыв бросались танковые армады с крестами на бортах, которые ускоренными маршами по дорогам двигались на восток.

Мне хватило для отдыха пары дней, а потом я поехала исследовать остров и жизнь обычных людей. Что же такое настоящие, дикие Кайманы? Три небольших острова в океане с бирюзовой водой. Кайманы — это ры-бацкие деревушки, кладбища на пляжах, шумные босоногие детишки и простые жилища с добродушными жителями.

Это было так непохоже на всю мою прошлую жизнь. Я чувствовала, что стала словно бесплотным духом, наблюдающим за незнакомыми людьми, более удачливыми, более счастливыми, свадьбы которых, в отличие от моей, состоялись. Было в этом что-то щемящее — прилететь сюда на деньги, вырученные от кольца любви, и попасть на праздник любви, пусть и не моей.

Кто угодно может отпустить твою руку: дети вырастают и разжимают свою ладошку, чтобы учиться идти самим, любимые и друзья могут оставить. Но Земля — единственная мать, которая никогда не оставляла своих де-тей, несмотря на жестокость к ней тех, кто живет ее соками каждый день.

Однажды морозным утром, когда шла на автобус в колледж, толь-ко начинало светать, и я увидела оленя. Нежный, грациозный, он внима-тельно посмотрел на меня и ускакал в лес. Но на какой-то момент наши глаза встретились. И только отразившись в его глазах, я поняла, что все еще жива.

Чувствам для проживания нужно безопасное место и время. Их нужно разложить, будто собранную землянику на полянке, рассмотреть, помолчать или прорыдать. Когда чувства очень сложные, другой человек помочь просто не в состоянии. Дикая природа и есть уникальное вмести-лище для наших чувств. Она мудрее и сильнее нас. Неважно, в каком со-стоянии ты зашел в лес, выйдешь ты точно чуть гармоничнее.

Я сидела в самолете, постоянно ощущая на животе молнию от кар-машка на трусах, который мама пришила, чтобы положить туда все мои сбережения — несколько тысяч долларов, оставшихся от продажи квартиры. Их мне хватило бы на обучение языку в Канаде, аренду комнаты и еду на несколько месяцев. Дальше планов не было. Как и денег на обратный билет.

Русалки - жуткие твари, чей разум наполнен тайнами, а губы сотканы из загадок.

Нельзя колебаться. Это ключевая часть моего образа: никогда не расстраивайся, не злись и не медли. Будь в ответе за собственную жизнь и судьбу.

Сердце во мне столь же дикое, как и океан, который меня взрастил.

Люди открывают секреты не потому,что кому-то их нужно знать,а потому,что хотят с кем-нибудь поделиться.

Невозможно оценить, стоит ли дело риска, пока не станет слишком поздно.

По-настоящему опасны только люди. Они непредсказуемы. они лгут и предают.

Сунув пистолет сзади за пояс и набросив на плечи джинсовую куртку, я вышел на набережную. Свет не стал выключать – пусть думают, что в номере кто-то есть.

Вывод первый – обо мне не забыли, меня ищут. Значит, кто-то получил заказ. И намерен этот заказ выполнить. Вряд ли он знает, что заказчика уже нет в живых. Это не имеет значения. Аванс получен – надо отрабатывать.

Уж не я ли единственный и остался? Не исключено... Я да вот еще некто, который шастает сейчас где-то по Багамам или по Канарам, сунув руку в карман и сняв предохранитель. Его глаза за темными очками прищурены бдительно и настороженно – он высматривает меня.

Меня сейчас могут искать на Багамах, Канарах, даже на Ямайке. С единственным стремлением – убрать. Но не в Коктебеле же... Не в сентябре же, когда опустевают пляжи, шашлычные, горные тропы и прибрежные воды.