Раньше, чтобы подбить человека на какую-нибудь гадость, его приходилось долго уговаривать и искушать. Теперь же люди делают все сами, да еще сами на себя и
доносят! Полное самообслуживание!

Дальтоники рулят! Дистрофики торжествуют!

Только не вздумайте падать в обморок.  Вы поставите меня в сложное положение. Я забыл противообморочное заклинание, однако запросто могу материализовать ведро нашатыря

Видите ли, ещё днём Колокольчик сказал, что люди, должно быть, нас ненавидят, потому что мы портим им урожай и в поле, и на огороде, а Ленок перед смертью ему вдруг ответил: "Нет, они уничтожили наш городок не поэтому. Просто мы встали им поперёк дороги. Они убили нас, потому что им так удобней".

В большинстве случаев сложно лишь определить болезнь, а лечение просто.

- Я не жульничал. У меня было несправедливое преимущество.

В этой жизни у нас не меняются только перемены, но это вовсе не просто.

Меньше знаешь - быстрее растешь по службе

– Она шестьдесят рублей приносит, в тепле посиживает, а я, самое малое, сто двадцать – выше нормы вкалываю. Да мне не жалко! Но хоть один-то раз надо же и мне тоже чего-нибудь взять! Они бы хоть носили! А то купят – и в сундук. А тут… на люди стыд показываться.

Вот за что я люблю копье – оно ничем не забивается. И с предохранителя его снять не забудешь.

Если ты гадишь и ничего не случается – ты уже нарвался. Если человека не пинают за совершаемое зло, значит, он уже труп. В нормальном, незапущенном варианте, жизнь возвращает пинки с той же частотой, с какой ты сам их наносишь.

– Нормальные люди дерутся – после драки все спокойно разошлись по домам, радуясь, что будет о чем болтать всю ближайшую неделю. А забреди сюда Арей – повсюду валялись бы отрубленные головы. Он понарошку не может – я проверяла. На него хоть старушка клюкой замахнись – снесет ей клюку вместе с руками

В судьбе у каждого бывают переломные моменты, когда словно стоишь на распутье – и одним словом, одним движением, одной мыслью можешь все изменить. Жизнь потечет или по одному или по другому рукаву реки, и рукавам этим никогда больше не пересечься

– Моя фотография – чужая вещь? – возмутилась Ирка. – И вообще я сейчас ее порву!
– Не порвешь! Куртка моя и фотография моя! – отрезал Багров.
– Порву! Кто на фото – тот и хозяин! – заявила Ирка, решительно шагая к Багрову.
Тот мгновенно спрятал фото за спину.
– А если кинозвезда на обложке журнала – то все журналы ее, что ли? Ходи в метро и выдирай их у всех из рук? – насмешливо поинтересовался он.

Самое трудное понять, что все, что делается, включая боль, которую приходится переносить, – происходит с искренним желанием помочь. В интересах самого человека…

– Не встречали на ночных магазинчиках ксерокс лохматой собаки с пистолетом у уха: «Купите у нас – или мы застрелим этого пса!» Вроде шутка, а не смешно

Он не видел здесь ничего святого. Ужас — да. Чувство одиночества — да. Место, откуда нужно скорее уносить ноги. Место, покой которого внушает странное беспокойство. Но ничего святого.

Когда-то группы людей могли обитать в собственных маленьких жилищах, обособленных от мира. В большинстве своем эти жилища прекратили существование. Их либо смели с лица земли, либо жители были вынуждены, ища защиты, вливаться в более крупные племена, способные ее предоставить.

Молодые были источником силы, старики — мудрости, и все вместе трудились на общую пользу.

Фабричные люди с маленькой зарплатой, которые содержали семьи в основном благодаря домашнему хозяйству (корова, свиньи, куры, картошка), обрадовались: появилось больше времени на хозяйство, еще и оставалось. А оставалось — чаще всего на пьянство.

Мне хотелось привлечь внимание к себе — во что бы то ни стало, любой ценой. Это было свойство эгоистическое, почти патологическое, на грани эксгибиционизма. Когда мои дружки заскучали на «Ревизоре», я на ходу придумал, как Хлестаков трахает городничиху и ее дочку...

...страх и рассудок боролись во мне, мешая прийти к верному ответу. Страх говорил – ДА. Это свирепая хищная громадина. Каждый коготь у него, что острый нож. Рассудок говорил – НЕТ. Брезент крепкий – выдержит, не то что японская ширма.

Выгуливаю Джорджа X. Наши прогулки мне нравятся — бесцельность обретает смысл. Терпеть не могу, когда хозяева общаются с любимцами, точно с людьми, но вдруг ловлю себя на том, что сам беседую с существом, у которого мозг размером с лимон.

Я смотрел не в себя, но наружу, ибо в себе было скучно.

– Первый раз вижу настоящую княгиню! Позвольте дотронуться!

Мысль изреченная есть ложь… Ну как не вспомнить здесь этих слов?! Мы все старались, как могли. Мы лгали публично и друг другу, мы обагрили руки в крови… Но все было впустую. Мы не смогли спасти Россию, как ни старались!
Более того, мы только ускорили ее гибель.

Я молчала, думая: если его это так раздражает, эти пасквили, зачем читает их? И не грех ли желать смерти человеку, которого он никогда в глаза не видел? Ведь по наивности своей я думала, что Феликс бормочет проклятия в адрес очередного журналиста! А в этих словах выражалась смертельная его ненависть к Г.Р.

В характере его, как говорится, не хватало стержня, оттого Дмитрий был подвержен чужим влияниям, причем подпадал под них тем охотней, чем крепче привязывался к тому или иному человеку.

Аглая рассердилась не на шутку и вдвое похорошела.

Дело в жизни, в одной жизни, – в открывании ее, беспрерывном и вечном, а совсем не в открытии!

Трус тот, кто боится и бежит; а кто боится и не бежит, тот еще не трус.

Мягкость и бесхребетность – разные вещи. Мягкость – от силы и мудрости. Бесхребетность – от слабости, вялости и полного отсутствия внятных внутренних ориентиров. Бесхребетного человека можно заставить пойти в магазин и убить молотком кассира. А вот мягкого – не заставишь. Мягкие люди на самом деле очень твердые. Все герои на войне – настоящие, не случайные – были мягкими. Психопаты обычно тихо сидели в окопах и размышляли, как слинять, получив неопасную рану в ногу

ничто так не уничтожает человека, как лишние силы, если они раходуются бестолково

Очень трудно любить того, кто близко. Просто любить того, кто далеко. Допустим, я люблю писателя Чехова, но, живи мы с ним в одном доме, меня бы раздражало, как он смеется, булькает чаем или бросает на полировку мокрую ложку. То есть пока я не научился терпеть кого-то вблизи, нет смысла говорить, что я кого-то люблю.

Воля – маленькая, злая, целеустремленная оса. Она жалит и гонит вперед болтливый, ленивый и самовлюбленный ум.

Похвала так могущественно действует не только на чувство, но и на ум человека, что под ее приятным влиянием мне показалось, что я стал гораздо умнее, и мысли одна за другой с необыкновенной быстротой набирались мне в голову. С самолюбия мы незаметно перешли к любви, и на эту тему разговор казался неистощимым. Несмотря на то, что наши рассуждения для постороннего слушателя могли показаться совершенной бессмыслицею — так они были неясны и односторонни, — для нас они имели высокое значение. Души наши так хорошо были настроены на один лад, что малейшее прикосновение к какой-нибудь струне одного находило отголосок в другом. Мы находили удовольствие именно в этом соответственном звучании различных струн, которые мы затрагивали в разговоре. Нам казалось, что недостает слов и времени, чтобы выразить друг другу все те мысли, которые просились наружу.

Кажется, что, как нарочно, ударяешься все больным местом, а кажется это только потому, что только удары по больному месту заметны.

– Да ты тоже ничего, Марья, не переживай! И потом, разве красота для человека самое главное?
– Для женщины – да! – уверенно утверждала семилетняя находчивая соплюха.

Ты хоть и врач, мамуль, но – ретроград. И мыслишь, извини, немасштабно.

Она гонит от себя все эти мысли, но они не собираются ее оставлять. Да и вообще – как можно запретить себе думать? Смешно, ей-богу!

Помоги другому нести соломинку, и твоя ноша станет легче на пуд.

Кошмар, какие бреши проделывает этот Пуп-пер в женском коллективе! Самого матча еще нет, а их уже колбасит!

Человеческий глаз неспособен вычленить то несчастливое сочетание линий и ландшафта, которое придает дому зловещий вид, и все же некое безумное соседство, неудачный угол, случайное соединение неба и ската крыши превращало Хилл-хаус в приют отчаяния. Фасад как будто жил своей жизнью: пустые глаза окон пристально смотрели из-под злорадно изогнутых карнизов-бровей. Почти всякое здание, застигнутое врасплох или в непривычном ракурсе, глядит на зрителя с добродушным юмором; шаловливо торчащая труба или слуховое окошко — ни дать ни взять ямочка на щеке — сразу располагают к дружбе.

...она тоже была уязвлена шипом любви, но любви неразделенной.

— Слово чести?
— Слово врага, — сказал Хосе Аркадио Буэндиа. И добавил с горечью: — Потому что я хочу сказать вам одну вещь: вы и я — мы остаемся врагами.

Душа часто бывает как колено: ударишь сегодня, а болеть будет завтра.

...сомнения – страшная штука.  Теперь и я вглядывалась в Яшу и даже пришла к выводу, что он – вовсе не Яша. Черепах изменился, совершенно точно.
Наш прошлый Яша предпочитал на завтрак зеленые вонючие палочки и креветок. Этот же воротил морду даже от сушеных кузнечиков, которые вроде как считаются изысканным лакомством. Более того, он вообще не понимал, что его кормят! Креветки падали ему на голову, а он прятался в свой панцирь и притворялся подводной лодкой. Я измучилась, поскольку корм был моей заботой, а Яша наотрез отказывался от еды. Скупив весь ассортимент кормов, которые предлагались в магазине, я выяснила, что этот Яша предпочитает такие кругленькие оранжевые гранулы. И, собственно, все. Кузнечиков я могла теперь есть сама. И креветок тоже. В общем, этот Яша оказался еще более привередливым и капризным, чем наш родной Яша.

Теперь я знаю секрет повышения успеваемости! Достаточно сказать, что всем, кто закончит школу без золотой медали, отрубят голову, чтобы рвение учеников возросло раз в сто!

Представь, что ты комар, единственный на планете, а где-то рядом живет лошадь, тоже единственная на планете. Добывать из лошади кровь опасно и трудно. Шкура толстая, поди прокуси, а еще есть хвост. Хлестнет лошадь хвостом, и уноси готовенького... И вот ты прикидываешь: а не убить ли тебе лошадь? Крови тогда будет - залейся. И никакого хвоста. В общем, радужные перспективы. Мечты поэта. И вот - не знаю, каким уж образом, ну положим, опустив хоботок в яд, смертельно опасный для копытных, но безвредный для комаров - ты убиваешь лошадь. Первое время лафа, радуйся - не хочу, но вскоре от лошади остаются только кости, и ты внезапно понимаешь, что кровушки больше не-будет! Обеда то есть. Убив лошадь, ты фактически убил себя. Сидишь на костях и горестно жужжишь. А потом брык! - протянул лапки. Так вот: комар - это мрак. Усек?

Именно в кроватях люди почему-то особенно охотно умирают или совершают мерзости...