Ты чертовски взбалмошна, но приносишь мне больше покоя, чем кто-либо другой.

Когда ты со мной, я хочу, чтобы ты была сама собой. Это включает в себя возможность показать людям, насколько ты чертовски умна. Не нужно потакать дерьмовым мужчинам. Не нужно быть тихой и покладистой, когда ты со мной.

Я читаю любовные романы. У меня слабость к придуркам.

Я вошел в квартиру и осознал свою ошибку. Они были правы – она сногсшибательна, и меня это бесит.

Райан Шэй очень сексуален. Может, он и робот, но он самый сексуальный робот, которого я когда-либо видела.

Переезд к брату моей лучшей подруги звучит как сюжет, взятый прямиком из одного из моих любимых любовных романов.

На заснеженном плацу кто-то стоял. Стоял жутко и неподвижно. В фигуре было что-то неестественное. «Снег!» — пронеслось у него в голове. Как бы густо тот ни шел, за фигурой должна была тянуться цепочка следов! Но ее не было.

Церковь стояла у самого обрыва, казалось, готовая рухнуть под натиском стихии и времени. Рядом с ней возвышались серые, покрытые лишайником могучие валуны, непонятно какими усилиями здесь поставленные.

Сегодня утром я отдал приказ проверить особняк. Внутри было пусто. Восемь людей, вошедших в него, включая нашего знакомца, словно исчезли с лица земли.

Ему нравилось, как в погожие летние деньки солнечный свет, льющийся из витражных окон, освещает огромные, уходящие к высокому потолку шкафы.

Там, впереди, среди заросших густым лесом холмов, приютился городок, упрямо карабкающийся вверх по отвесным скалам. Над городом нависал утес, увенчанный исполинскими валунами и старой деревянной церковью.

Уже через двадцать минут дверь камеры Волковской открылась. Дарья в это время уплетала принесённую мной еду. – Жрановский, если ты решил забрать у меня вкусняшки, то я тебя стукну, – проговорила она, увидев меня. – Волковская, я пришёл забрать тебя отсюда. Минуту Дарья смотрела на меня в молчаливом недоумении, потом достала эклер и засунула его в рот целиком. – А можно я сначала доем?

– Ессли-с-с не уверенна-с, то не обращайсся-с-с к магиии-с. – Марик появился на террасе. – Спасибо, – прошептала я. – Ссила-с-с не любитт-с сслабоссть. – Мне страшно, – призналась я. – Магия-с-с чассть тебя. – Марик сидел неподвижно, как изваяние, только глаза фосфоресцировали в темноте. – Ты ше-с-с не боишьсся-с ссвоих рук-с? А они тоше-с-с могут убить-с-с.

В студенчестве казалось, что учёба – это самое сложное и трудоёмкое, что можно придумать. Теперь стало понятно, что сложно – это когда конец. Когда ты не можешь ничего изменить. Когда нет преподавателя, за которым можно бегать со своим курсовым полгода и всё-таки получить зачёт. Наверное, поэтому я так стремилась в Комитет. Чтобы иметь возможность менять жизнь к лучшему.

Бывает так, что магия вырывается из людей сама по себе. Она годами копится в человеке, и, если волшебник не использует магию слишком долго, её плотность становится больше, чем плотность человеческой воли. Тогда она вырывается наружу и сносит всё на своём пути. И горе тем, кто окажется рядом.

Дракон смеялся и смеялся. Я топнула ногой, не увидела от этого какой-либо реакции у дракона и вышла из комнаты. «Странное существо», – подумала я. «Сказала девушка, которая сначала слышала голоса, а потом беседовала с драконом о своей принадлежности к человеческому виду», – тут же ответил внутренний голос.

Воздух стал твёрдым, как камень. Сбоку послышался тяжёлый вздох. Магическая сила оттянулась в сторону звука, освободила дыхание. Смяла человеческое тело, как бумагу, переломала кости, высушила вены. Тёмно-карие глаза закатились. Их блеск потух навсегда. Автомобиль медленно развернулся и уехал. Руки вцепились в смятое тело – ещё тёплое, совсем недавно бывшее человеком. Другом.

Не давай обещания, которые не сможешь сдержать.

В тот день Рэйден выбежал под дождь в одной футболке и протянул мне стакан двойного латте, который согрел не только мои озябшие руки, но и замерзшую от одиночества душу. С того момента, что бы ни происходило в моей жизни, какие бы трудности ни вставили у меня на пути, Рэйден всегда был рядом и протягивал руку.

Я тосковала по нему настолько сильно, словно у меня вырвали клочок души, и теперь там зияла черная дыра — холодная и беспросветная.

Плейбой-бариста, вне всяких сомнений, освоил магию вне Хогвартса. Ну или припрятал где-нибудь кольцо Всевластия. Иначе я отказываюсь понимать, почему не могу выбросить из головы его нахальную улыбку с проклятой ямочкой.

Прости, мама, но сегодня я хочу побыть той, кем ты постоянно меня называешь. Глупой и наивной Айви.

Каждым словом, действием и взглядом он доказывал свою любовь ко мне и не требовал ничего взамен.

Забавно, правда, Андре? Всю жизнь создавать себе имя, чтобы под конец забыть, как тебя зовут…

– Знаешь, чем хороша наша память? Она бестелесна. Её невозможно убить. Нам только кажется, что она внутри нас, но это мы внутри неё. Мир представлений – отдельный мир.

Этот звон уже не успокаивал как раньше, он разрывал на части: моё тело, мою голову, меня в моей голове.

– Хорошо, но вы уже в деле, а значит, не выберетесь отсюда, пока не спасёте их. – Спасу? Кого, всех? – Именно. Каждый из них на пороге греха.

Знаешь, что делает розу такой красивой? Шипы. Она — самое прекрасное из того, что ты не можешь сжать в руке.

В глазах того, у кого в душе весна, мир всегда утопает в цветах.

«Нельзя обманывать Творца Слез», — шептались по ночам дети. Они вели себя хорошо, чтоб он их с собой не уволок. И Ригель знал, все это знали: обмануть его — все равно что обмануть себя. Творцу Слез ведомо все: кажая эмоция, от которой тебя бросает в дрожь, каждый вздох, разъеденный чувством.

Любовь кроется в самых незаметных жестах.

Как было бы здорово закупорить свои радостные ощущения в бутылку и сохранить их навсегда. Или спрятать их в наволочку и наблюдать в ночном сумраке, как они сияют, словно перламутр.

Когда живешь одними мечтами и фантазиями, учишься радоваться самым простым вещам: случайно найденному четырехлистнику, капле варенья на столе, мимолетному взгляду. А предпочтения… это непозволительная роскошь.

Я люблю, когда ты танцуешь. Но только со мной.

Любовь – самое универсальное чувство. Не всем довелось ее испытать, но все этого хотят – даже те, кто утверждает обратное.

Ты заполнила ту часть моей души, которую я всегда считал пустой, и исцелила шрамы, о существовании которых я даже не подозревал. И я понял… дело не в том, что я не верил в любовь. Дело в том, что я хранил все это для тебя.

Я тебя не брошу. Если ты в Эльдорре, то и я в Эльдорре. Если ты в Антарктиде, Сахаре или посреди гребаного океана, я рядом. Я твой, а ты моя, принцесса, и закон меня не удержит. Мне плевать, что написано на клочке бумаги. Если понадобится, я сожгу весь гребаный парламент.

Как бы я ни желал Бриджит безопасности, еще сильнее я желал ей счастья.

Самый большой страх? Неудача. Самое большое сожаление? Бездействие.

Последнее, что я поняла: он основательно подготовился. Думаю, он уже делал это. От него исходила уверенность, решимость. Спокойствие. Даже когда я начала сопротивляться. Он знал, что в итоге я сдамся. Что мир подчинится его воле. Последнее, о чем я подумала: он похож на воина. Того, кто идет до конца, покуда соперник не перестанет дергаться.

Порой тебе придется сидеть без ужина: ни один квартирант, каким бы общительным и нуждающимся он ни был, не станет все время столоваться с арендодателем и его дочерью. Спать будешь прикованной наручниками к кровати. Он, как и прежде, будет приходить к тебе. В этой части ничего не изменится.

Он широко распахнул глаза. Мои закрылись. На его лице застыло изумление: неужели он действительно смог и мое тело отреагировало должным образом? Неужели и правда, если сжать чье-то горло с достаточной силой, человек перестанет двигаться?

Итого две. Он убил двух, тогда как ты еще жива. Две добавлены к правилу, из которого ты стала исключением.

Он сделал то, за чем пришел. Окрыленный. Слегка ошалелый. Потом он рассказал тебе. Немного. Что она не сопротивлялась. Она была идеальна. До последнего не догадывалась, а когда поняла, стало уже слишком поздно.

Ты стараешься отогнать тревогу, потому что тревога мешает оставаться в живых.