– Лучше совсем не раздеваться, чтобы потом не тратить столько времени на торжественное натягивание чулок или штанов,…

Неужели этот гадкий гусенок так расцветет, что сможет затмить красавиц из благородных семейств? Ни для кого не секрет, что не только в спальню короля, но вообще к нему поближе не попадают вот такие дочери не слишком состоятельных матерей.

У меня теперь появилась, так сказать, своя религия: я заново учусь дышать, лежать на солнышке, загорать, впитывая солнечные лучи, слушать музыку и читать книги. А что мне может предложить ваша цивилизация?

Дерево, чего-чего только оно не может… Оно дарит краски природе, простирает тень, усыпает землю плодами. Или становится царством детских игр – целый поднебесный мир, где можно лазить, играть, висеть на руках… Великолепное сооружение, несущее пищу и радость, – вот что такое дерево.

Провидению не задают вопросов. Если действительность недоступна, чем плоха тогда мечта?

Как будто меня двое суток держали под ливнем без зонта и плаща.Я насквозь,до костей пропитан впечатлениями...

— Вечно ты надо всем смеешься.
— Жизнь слишком мучительна, чтобы не смеяться.

Вы, ребята, думаете, что если я не услышу плохих новостей, то они перестанут существовать. Но знаешь что? Они все равно никуда не деваются, и мне в конце концов все равно приходится их выслушивать. Богом клянусь, я хотела бы услышать их сначала от тех, кого люблю.

Я просто утратил способность наслаждаться разрушением — а я слишком ленив, чтобы разрушать впустую.

Я нарочно погублю себя и разобью им обоим сердца, разбив свое.

Я сказала ему, что его рай - это что-то полуживое, а он сказал, что мой - это что-то пьяное.

Врождённая верность и простота вкуса ведут по правильному пути.

Однако к Марианне ... он навсегда сохранил ту нежность, которая пробуждала в нем живой интерес ко всему, что с ней происходило, и превратила ее для него в тайное мерило женского совершенства.

Для меня одобрять – значит любить. На более слабое чувство я неспособна.

Если бы я только могла узнать его сердце, все остальное было бы просто!

Она опять вздыхает, наклоняется, быстро, словно клюет, целует его в губы: я водружаю здесь свой флаг. Это моя земля.

Ну ничего у меня не выходит с именами. Будто целое облако мух жужжит в голове.

...я скажу вам, что такое современный сатир. Это тот, кто изображает женщину на бумаге, чтобы заставить ее говорить и делать такое, чего ни одна реальная женщина в здравом уме и твердой памяти в жизни не скажет и не сделает.

Так испортить прощание – что может быть хуже?

Но религия – больше, чем обряд или ритуал. Она – то, ради чего существуют обряды и ритуалы.

Крайняя нужда и делает человека смелым.

Смерть всегда ходит за жизнью по пятам, и причина тому не биологическая необходимость, а самая обыкновенная зависть.

Защищать Бога надо не снаружи, а внутри себя.

Сказав гадость о ком-то, ты сказал её о себе.

Если ты богатый, то ходишь в оригиналах, а если ты бедный, тебя же объявят психом и запихнут в психушку.

Я хотел нравиться, а не чтобы меня любили. С любовью шутки плохи. Любовь калечит людей, любовь убивает.

Мы не разговаривали друг с другом, мы говорили каждый о своем.

Первородный грех стал для меня истинным откровением. Я наконец осознал, что можно чувствовать себя виноватым, даже и не совершив никакого конкретного проступка, что это жуткое, неотступное,изматывающее ощущение непосильной ответственности может быть отнесено на счёт того, что ты попросту живёшь. Чёткое логическое объяснение.

Стратегическое мышление: находясь в неблагоприятной ситуации, старайся убрать это «не».

Пить вредно. Алкоголь — наркотик. Виски — яд, береги ребят. Да знаю я все это, кто же не знает. Просто так уж вышло, что спиртные напитки не запрещены законом, легкодоступны, считаются чем-то вполне нормальным, что существует почтенная традиция употреблять их гордо и с удовольствием, а затем страдать от неизбежных последствий, даже бахвалиться этими последствиями.

Послушайте, мой друг, я еще верую в то, что на свете можно хорошо пожить. А это самая лучшая вера, потому что без нее даже и худо-то жить нельзя: пришлось бы отравиться.

– Не вздор – это личность, это я сам. Все для меня, и весь мир для меня создан.

Кандалы упали. Я поднял их… Мне хотелось подержать их в руке, взглянуть на них в последний раз. Точно я дивился теперь, что они сейчас были на моих же ногах.

Я - хороший. "Знаете что, скрипка? Давайте - будем жить вместе! А?"

Я все молчал, а она ужасно тараторила. Наконец я рассмеялся, и тем дело и кончилось, то есть сперва она подумала, что я дурак, а под конец остановилась на мысли, что я очень хороший и складный человек. Одним словом, я имел счастие решительно заслужить под конец полное благорасположение этой достойной девицы.

Без мужчин они пропадут как мухи — вот моё мнение. Весь их женский вопрос это — один только недостаток оригинальности. Уверяю же вас, что женский этот весь вопрос выдумали им мужчины, сдуру, сами на свою шею, — слава только Богу, что я не женат!

Вообще в каждом несчастии ближнего есть всегда нечто веселящее посторонний глаз - и даже кто бы вы ни были.

Я не признаю судей над собою и знаю, что я теперь вне всякой власти суда. Еще недавно рассмешило меня предположение: что если бы мне вдруг вздумалось теперь убить кого угодно, хоть десять человек разом, или сделать что-нибудь самое ужасное, что только считается самым ужасным на этом свете, то в какой просак поставлен бы был предо мной суд с моими двумя-тремя неделями сроку и с уничтожением пыток и истязаний? Я умер бы комфортно в их госпитале, в тепле и с внимательным доктором, и, может быть, гораздо комфортнее и теплее, чем у себя дома. Не понимаю, почему людям в таком же, как я, положении не приходит такая же мысль в голову, хоть бы только для шутки? Может быть, впрочем, и приходит; веселых людей и у нас много отыщется.

— ничему не удивляться, говорят, есть признак большого ума; по-моему, это в равной же мере могло бы служить и признаком большой глупости...

Князь изложил далее несколько своих взглядов, своих собственных затаенных наблюдений, так что всё это было бы даже смешно, если бы не было так «хорошо изложено», как согласились потом все слушавшие.

...они замечательно любили друг друга, и одна другую поддерживали. Упоминалось даже о каких-то будто бы пожертвованиях двух старших в пользу общего домашнего идола — младшей.

Да неужели же, князь, вы почитаете нас до такой уже степени, дураками, что мы и сами не понимаем, до какой степени наше дело не юридическое, и что если разбирать юридически, то мы и одного целкового с вас не имеем права потребовать по закону? Но мы именно понимаем, что если тут нет права юридического, то зато есть право человеческое, натуральное, право здравого смысла и голоса совести, и пусть это право наше не записано ни в каком гнилом человеческом кодексе, но благородный и честный человек, то есть всё равно что здравомыслящий человек, обязан оставаться благородным и честным человеком даже и в тех пунктах, которые не записаны в кодексах.

О, нет-с; вчера мои мысли были в беспорядке… но сегодня я уже не предполагаю контрекарировать хотя бы в чем-нибудь ваши предположения.

- Прочесть фразу и понять ее - одно и то же; это как со сгибанием пальца: нет ничего между.

Жаль, конечно, что у него такая внешность: верхняя половина лица похожа на захламленную мебелью спальню.

Зачем я хочу жить? Я не должен, а хочу.

Что говорят и что на самом деле — это обычно две разные вещи.

Ночные слова лживы и тревожны, однако именно ночью власть слов сильнее всего.

– Да, подчинять себе женщин Лиху труднее, чем мужчин. Женщины заставляют его нервничать, потому что они своенравные и часто непредсказуемые создания.

Морган — мерзкий тип, это уж точно. Одевается как ведьмак, и некоторые легковерные люди думают, что он ведьмак и есть. Однако ему не хватило собранности и упорства, чтобы освоить наше ремесло. К тому же он ленился и любил ловчить. Прошло уже почти восемнадцать лет с тех пор, как он ушел от меня, а ничего толкового из него так и не вышло.