Выстрадай судьбу. Все остальное — заблуждение.

Тот, кто ищет боли, находит ее повсюду.

Смерть – не единственное наказание для человека. Ведь можно подарить ему ночные кошмары.

Других можно использовать вместо ножей. Нужно лишь смекнуть, как с ними обращаться. И все же лучшим твоим оружием должен быть ты сам.

Как бы ты ни старалась оставаться прежней, ты все равно будешь только такой, какая ты сейчас, сегодня.

Надо только хорошенько выспаться, или пореветь минут десять, или съесть целую пинту шоколадного мороженого, а то и все это вместе, – лучшего лекарства не придумаешь.

Возьми лето в руку, налей лето в бокал – в самый крохотный, конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий глоток, поднеси его к губам – и по жилам твоим вместо лютой зимы побежит жаркое лето…

Первое, что узнаешь в жизни, – это что ты дурак. Последнее, что узнаешь, – это что ты все тот же дурак.

Когда человеку семнадцать, он знает все. Если ему двадцать семь и он по-прежнему знает все – значит, ему все еще семнадцать.

Доктор Лектер развлекался, его феноменальная память в течение многих лет позволяла ему находить себе развлечения, стоило только захотеть. Ни страхи, ни стремление к добру не сковывали его мышление; так физика не смогла сковать мышление Мильтона . В мыслях своих он свободен по-прежнему.

Бывают такие дни, когда просыпаешься совершенно другим человеком. Сегодня был именно такой день – Старлинг это четко понимала. То, что она увидела вчера в похоронном бюро Поттера, вызвало тектонические подвижки в самом ее существе.

Клэрис Старлинг, стоя у раковины, почувствовала, что сейчас ей понадобится гораздо больше мужества, чем парашютисту, ожидающему команды прыгать. Ей сейчас нужен был пример из прошлого, воспоминание, которое помогло бы ей собрать всю свою волю. И такой образ возник в памяти, помогая ей и одновременно пронзая болью все ее существо.

Старлинг заставила себя просмотреть и фотографии. Из всех мертвецов, с которыми приходится иметь дело, утопленники – с физиологической точки зрения – хуже всего. Кроме того, в них есть еще и что-то глубоко трагичное, как и в любой жертве убийства на улице. Унизительность положения, в котором оказалась жертва, разрушительное воздействие стихий, неделикатность чужих равнодушных глаз – все это вызыва

Теперь Старлинг принялась анализировать собственные ощущения. Она была довольна. Она была радостно возбужденна. На мгновение она задумалась: достойные ли это чувства.

Поиски смысла перед лицом своей собственной незначительности — одно из величайших приключений человека в этой жизни

Чем больше времени я вкладываю в занятия, которые наполняют душу, тем меньше мне хочется тратить его на все остальное

Вам никогда не понять, насколько вы уязвимы в эпоху соцсетей, – пока кто-нибудь не обратится против вас, а тогда… тогда будет слишком поздно. Вы можете удалить свои аккаунты из «Фейсбука», «Твиттера», «Инстаграма», можете сменить номер телефона и адрес электронной почты, можете переехать в другое место. Но для увлеченных гонителей это не преграда. Они наслаждаются тем, что наносят вам удары.

– Алло? – Ответом мне служит мертвая тишина, потом треск статики, и мои защиты мгновенно включаются снова. – Майк? – Майк? – переспрашивает голос на другом конце линии, и я замираю. Я забываю, как двигаться, хотя мне ужасно хочется отшвырнуть телефон прочь, как будто я случайно взяла в руки паука. – Кто такой Майк? Ты изменяешь мне, Джина? Я накажу тебя за это.

– А каково прятаться, словно загнанная в угол крыса? – О нет, я не прячусь, милая. – В его тоне звучит что-то слегка пугающее. – Такой человек, как я, не станет скрываться в темноте. Такой человек, как я, управляет темнотой. А у тебя за окнами сейчас очень темно. Я смотрю на теплый квадрат света в них. Если ты выключишь свет, то увидишь меня. Отдерни шторы, Джина, и присмотрись как следует...

– «Хвоста» нет? – Нет, – говорит Сэм, вылезая с водительского сиденья. – Ни впереди, ни позади. И ни одного дрона. Я поднимаю брови и переглядываюсь с братом поверх багажника машины – мы уже вылезли наружу. «Дроны?» – одними губами произношу я, а вслух интересуюсь: – Мы что, оказались в каком-то дурацком шпионском боевике? – Нет, – возражает Коннор без единого намека на улыбку. – Это фильм ужасов.

Я сижу в оцепенении. Не в силах сказать ни слова. Потрясенная ощущением абсолютной неправильности. Потому что я не делала этого. Такого никогда не было. И все же я узнаю этот дом. Эту машину. Мэлвина. Себя. Фонари с датчиками движения, которые вспыхивают, когда я помогаю своему мужу нести жертву в наш дом.

Человеческая фигура подвешена за руки на цепи и прикована к полу. Распятая и беззащитная, способная лишь кричать и истекать кровью. «Это не человек, – говорю я себе. – Это эхо. Набор света и тени». Я низвожу страдающего человека к горстке пикселей. Убираю все человеческое, потому что лишь так могу смотреть на этот невыразимый ужас – и сохранить рассудок.

Как бы ты ни старалась оставаться прежней, ты все равно будешь только такой, какая ты сейчас, сегодня.

Надо только хорошенько выспаться, или пореветь минут десять, или съесть целую пинту шоколадного мороженого, а то и все это вместе, – лучшего лекарства не придумаешь.

Возьми лето в руку, налей лето в бокал – в самый крохотный, конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий глоток, поднеси его к губам – и по жилам твоим вместо лютой зимы побежит жаркое лето…

Первое, что узнаешь в жизни, – это что ты дурак. Последнее, что узнаешь, – это что ты все тот же дурак.

Когда человеку семнадцать, он знает все. Если ему двадцать семь и он по-прежнему знает все – значит, ему все еще семнадцать.

Вас помнят из-за правил, которые вы нарушаете.

Дело не только в том, что впереди нет финишной черты, а в том, что ты сам определяешь, где ей быть.

Все обочины вдоль дороги завалены осторожными, консервативными, благоразумными предпринимателями. Я хотел, чтобы моя нога выжимала газ до отказа.

Я хочу, чтобы ты встретила много интересных людей, чтобы вляпывалась во всевозможные идиотские истории, о которых ты потом обязательно мне расскажешь, договорились? Не бойся любить, Банни, а главное — не бойся принимать любовь.

Скольким еще людям мне придется разбить сердце, прежде чем ты соберешь осколки моего?

Чувства к Кэмерону — словно хорошая порция дорогого виски: сначала ты чувствуешь приятный, терпкий и слегка пряный запах, затем делаешь глоток и ощущаешь резкий вкус. Время будто замирает, а через несколько секунд этот виски обжигает все внутри, разливаясь пламенем где-то в области сердца.

Я с легкостью дружу с парнями, но как только они проявляют симпатию, я ощущаю себя уязвимой и начинаю злиться. Я боюсь разрешить себе чувствовать, Кэм, боюсь, что как только сделаю это, меня тут же оставят.

Когда ты любишь, а тем более когда видишь, что это взаимно, то чувствуешь, что начинаешь жить. А если тебе разбивают сердце, это значит, что до этого кто-то заставил его биться, понимаешь?

Девушки любят таких парней как Кэмерон. Он — нечто вроде прыжка с обрыва. В таких влюбляются сильно, окончательно и бесповоротно.

Но, может, именно так влияло разбитое сердце на богов и богинь Судьбы? Может, от неразделенной любви Мойры не становились страдающими, одинокими или ужасно несчастными? Может быть, боги и богини Судьбы с разбитым сердцем становились более бесчеловечными?

«Она будет и простолюдинкой, и принцессой одновременно, беглянкой, несправедливо обвиненной, и только ее добровольно отданная кровь откроет арку».

— Но жизнь — это нечто большее, чем счастье, Джекс!

Ее сердце отбило несколько лишних ударов. Она не делала ничего дурного или неправильного. Напротив, пыталась сделать что-то правильное, что-то благородное. Но ее сердце, должно быть, чуяло угрозу, продолжая колотиться все сильнее, когда дверь кареты распахнулась и она проскользнула внутрь.

Эванджелина верила в любовь с первого взгляда, верила в любовь, как была у ее родителей, в любовь, что живет в сказках. В любовь, которую она надеялась встретить на Севере.

Он чего-то лишился с тех пор, как она видела его в последний раз: будто раньше в нем была частица человечности, а теперь не осталось и ее.

Неизвестность — это не ад, это гораздо хуже. Ожидание, не имеющее конца, предела, конечной точки.

Все наши действия продиктованы либо страхом за благополучие наших детей, которых мы стараемся ог радить от опасностей, либо желанием искупить грехи собственной юности. И хотя сами мы уже взрослые, а наши тела успели состариться, внутри мы все те же испуганные, страдающие дети.

Они оба молчат. Стоят, не сходя с места, упиваясь друг другом. Во всяком случае, такое впечатление, что он не прочь выпить маму. Потом он протягивает руки и останавливается перед ней. Берет ее маленькие ручки в свои большие и почтительно целует их, словно святыню. Фу, как пошло. Не хочу смотреть, но не могу отвернуться.

Не замечая леденящего снега под ногами в чулках, Хелена пробежала через двор, потом под купольной аркой и наконец выбежала на улицу. Сквозь стук крови в ушах она смутно слышала позади мужской голос, кричащий ее имя. Она не оглянулась.

Я знал, что хорошее долго продолжаться не может. Чудесный день с любимой на пляже – это значит, что дома ждет беда.

Почему люди ненавидят карту своей жизни, которая появляется на их телах, морщины, но при этом восхваляют дерево вроде этой оливы или выцветшую картину, или почти заброшенное, необитаемое здание за их древность.

Если мы теряем человека, которого любили всей душой, вместе с ним уходит и наша жизнь.

Когда судьба стучится в двери, необъяснимые трагедии часто оказываются произнесенной когда-то шуткой.