За пластиковой пленкой на мостках лесов прямо напротив окон ее квартиры ей чудится некий силуэт. Но если это человек, то смотрит он точно на нее…

Тулин изо всех сил жмет на кнопку сирены, находит зазор в пробке и бьет по газам. Хесс же, сидящий рядом с ней, в это время читает эсэмэску на дисплее своего телефона. Каштановый человечек, входи, входи. Каштановый человечек, входи, входи. Есть у тебя каштаны сегодня для меня? Спасибо, спасибо, спасибо…

Два темно-коричневых плода каштана насажены друг на друга. Верхний совсем маленький, нижний – чуть побольше. На верхнем еще прорезаны два отверстия в качестве глаз. А в нижний воткнуты спички, обозначающие руки и ноги. – Каштановый человечек… Может, его допросить?

– Думаю, мы еще успеем добраться, – говорит он. – Придется, – соглашается она. – Почему они по Денверу-то ударили? – Если они ударили всем боезапасом, этого хватило бы на каждый крупный город Америки, там тысячи боеголовок. Наверное, надеялись, что повезет и они накроют кресло. – Может, им и повезло.

Барри достает из кармана складной нож, а Хелена снимает куртку и закатывает рукав серого свитера. Берет у него нож, садится в кресло. – Что вы делаете? – спрашивает он. – Сохраняюсь. – Что? Ткнув кончиком ножа в левое предплечье над локтем, Хелена проводит лезвием по коже. Больно, брызжет кровь...

Она вновь сидит за своим старым столом в затхлых глубинах лаборатории, застигнутая в самый момент перехода. Боль от смерти в капсуле еще свежа – горящие от кислородного голодания легкие, мучительная тяжесть остановившегося в груди сердца, нарастающая паника и страхя. И затем, когда наконец запустилась программа реактивации памяти и сработали стимуляторы, – облегчение и чистый восторг.

– Твоя дочь жива, и вы снова вместе. Не все ли равно, как? Больше мы не встретимся, но сейчас я должен кое-что тебе объяснить. Есть несколько главных правил, очень простых. Не пытайся извлечь что-то большее из своего знания о том, что случится в будущем. Просто живи своей жизнью. Проживи ее чуть лучше, чем раньше. И никому ничего не рассказывай – ни жене, ни дочери, ни единому человеку.

Барри пытается кивнуть, однако теперь не может двинуть головой. – Я коп, – предупреждает он. – Я знаю. Мне много чего о вас известно, детектив Саттон, включая тот факт, что вы очень везучий человек. – Почему это? – Из-за вашего прошлого я решил не убивать вас.

Она как наяву видит перед собой кресло за пятьдесят миллионов долларов, которое мечтает сконструировать с тех самых пор, как мама начала все забывать. Странно, но раньше оно никогда не представало перед Хеленой полностью готовым, только в виде чертежей в заявке на патент под давно придуманным заглавием «Система для проецирования долговременных всеобъемлющих воспоминаний с эффектом погружения».

В этот миг он понял, что его ждет смерть, и даже смирился с ней. И тут под ним пронеслась Неффа, все еще путаясь в обрывках порванной упряжи, и подхватила его на спину. Даал едва успел ухватиться за кожаное седло, прежде чем она погрузила свой рог в волны и глубоко нырнула, отчаянно работая хвостом и плавниками-крыльями, чтобы спастись.

Он обернулся, и лицо его превратилось в маску боли и страха. – Как и Баашалийя, ошкапиры видят сны о прошлом. Это старая память. Их и наша. Общая. Наши мертвые кормят их. Нашей плотью. – Даал куснул себя за руку, чтобы продемонстрировать свои слова. – И нашими снами.

Фрелль с ужасом осознал цель этих увечий – внешность, которую они стремились передать. «Их изуродовали так, чтобы они походили на летучих мышей». При виде этих фигур, кольцом окружавших его, Фрелль съежился от ужаса. Именно с их губ и исходило то поначалу еле слышное пение, которое становилось все громче. Он попытался зажать уши, но руки по-прежнему не слушались. Фрелль понял, что именно слышит.

Заплетающимся языком она настаивала на том, что на самом-то деле у клашанцев не тридцать три, а тридцать четыре бога. Фрелль попытался это оспорить, но вид у нее вдруг стал задумчивым. Он до сих пор помнил, что Гейл сказала дальше. «Некоторые боги слишком уж хорошо упрятаны во тьме, чтобы свет мог добраться до них, особенно когда похоронены они под садами Имри-Ка…»

За все семнадцать лет жизни нога его ни разу не ступала в Кисалимри. До него, конечно, доходили слухи, ему показывали карты. И все же ничто не подготовило его к тому, что он увидел воочию. Принц считал огромной и родную Азантийю, королевский оплот Халендии, но в этих стенах могла поместиться сотня Азантий.

– Трехпалый, с белым мехом… Похоже, твой братец прикончил одного из мартоков. Хотя, судя по небольшому размеру ноги, это был годовалый теленок. – Джейс потянулся к уцелевшим ошметкам шкуры и отщипнул кусочек мха, который слабо светился в темноте. – Любопытно… Надо отнести эту ногу Крайшу и посмотреть, что еще мы сможем узнать об этих гигантах, которые бродят по Ледяному Щиту.

Я очень хорошо понимала его чувства. Он казался совсем одиноким на всем белом свете, но никогда не проявлял никаких признаков злобы или агрессии.

Она снова упала в обморок, пока я нес ее до машины. Меня больше не волновали возможные последствия. Я даже не думал об именах, о легенде или о тюремном сроке, который меня ждет.

Но теперь я припомнила, насколько необычным полицейским показалось то, что мое первое воспоминание — это празднование седьмого дня рождения. У других людей бывают более ранние воспоминания?

Еженедельные поездки за покупками всегда были настоящим мучением. Иногда я притворялась глухой или сознательно избегала беседы, но слышала, как школьники шепчутся: «Вон она идет, странная Салли Даймонд, чудила».

Несмотря на то, что после расследования отца оправдали, он понимал, что его репутация в узком мирке ирландской психиатрии безвозвратно утрачена. По взаимному согласию сторон он покинул свой пост.

Я разочаровалась в себе. Отцу нужно было оставить более подробные инструкции. Мы регулярно жгли органические отходы. Трупы — это же органические отходы, верно? Может быть, в крематориях жарче. Потом почитаю об этом в энциклопедии.

И вообще милые дамы очень чувствительны. Правда, и мужчины обладают чувствами, они всегда хотят есть.

Женщины интересные создания, у них своя логика. Дама часто выбирает мужчину, думая не о том, нравится ли он ей, а о том, нравится ли он ее подругам.

Как все люди, я могу солгать, но тешу себя мыслью, что плету небылицы только в случае необходимости. Чаще всего барон Мюнхгаузен просыпается во мне в тот момент, когда я работаю над каким-нибудь делом. В обычной жизни я стараюсь говорить правду, но это не всегда получается.

Сначала конфета с коньяком, потом коньяк с конфеткой, затем коньяк без конфет. И пива нельзя. Оно вообще-то смерть для печени. А она у вас одна! И жизнь одна. Продолжишь пить? Умрешь. Ну, да и ладно, зачем дураку на солнце греться.

Не на все заданные женщиной вопросы надо отвечать честно. «Дорогой, мне идет это платье?» Мужчины, когда услышите эти слова, не вздумайте заявить: «Ты в нем похожа на батон языковой колбасы, плотно запакованный в синюгу». В этом случае правда никому не нужна. Дама оделась для выхода, она сама себе кажется прекрасной.

«Если вы вернулись домой в три утра, в рубашке со следами губной помады, а жена вместо радостного возгласа: «Дорогой, как я рада тебя видеть», шипит змеей: «Немедленно убирайся», то не следует хватать тряпку и начинать мыть пол».

Мы, женщины, не особо капризны, нам доставят радость самые обычные презенты: брильянтовые серьги, машина, отдых на островах, с нами все просто и понятно. А вот мужчины, вечно они недовольны ароматом пены для бритья, которую им купила на Новый год жена.

Роль дурочки удалась ей на все сто процентов, а такую роль может играть только умная женщина.

У каждой кастрюли есть своя крышка, единственная, которая ей подходит. Если горшок нашел свою крышку, это прекрасно. И нечего остальной кухонной утвари сплетничать на сию тему. Горшок нашел свою крышку, и все успокоились.

Понять не могу, почему мне не дают приз за лучшее исполнение роли человека, у которого все в порядке?

Народная мудрость подобна морю, а народная глупость – бескрайний космос.

Только после свадьбы мужчина узнает, как надо правильно ставить ботинки в прихожей.

Если супруг обещал вернуться домой в восемь вечера, но пришел под утро, а жена мирно спит, не отправила мужу тысячу сообщений с вопросом «ты где?»; если она не обзвонила все морги, не довела до истерики дежурного полицейского; если супруга не стоит у входной двери со скалкой в руке, намереваясь опустить ее на голову спутнику жизни - то это означает, что ее любовь к мужу иссякла.

Один раз Олеся сказала мне фразу, которая рассмешила меня. Думала, она пошутила, но сейчас понимаю, что нет, это было всерьез. Что произнесла Воротникова? «Мне пару раз хотелось убить своего мужа, но ни разу не хотелось развестись с ним!»

Я дернула рукой, но конечность осталась на месте. Меня это удивило. Пришлось повторить попытку, но и она тоже не увенчалась успехом. Через некоторое время до меня дошло, что дырка узкая. Я сейчас лежу в багажнике на животе, правая лапка оказалась в салоне. Разговор Валеры с Ксенией длился не одну минуту, скорее всего, моя верхняя конечность опухла от долгого нахождения в одной позе. Я застряла!

- Да исполнятся твои желания, - запел мошенник, - да будет так, как хочешь. Теперь лучшая подруга должна взять коробку, войти воду и бросить сундук пожеланий в топь! Если он утонет сразу, прямо сейчас разлучницу понос прошибет и ничем его не остановишь. Если на поверхности останется и завтра ко дну пойдет, то в день утопления коробки бабу скрутит. Давай, барышня, шагай.

Услыхав вопрос, я поняла, что Мария Алексеевна сумасшедшая. Почему ее держат в штате? Вероятно, женщина только что лишилась рассудка. Она отправилась на обед, ела с двенадцати до двух и слегка поехала умом от обилия пищи.

Совет мужчинам. Если хотите, чтобы жена молча и очень внимательно слушала все, что вы говорите, возьмите свой телефон и тихо скажите: «Привет, дорогая!»

– А я и не собираюсь стрелять, – спокойным, даже веселым голосом произнес Серьга и нажал на спусковой крючок. Короткая автоматная очередь отшвырнула Петлю к другому краю ямы.

У кошары раздались крики, оттуда звонко щелкнули несколько винтовочных выстрелов. Серьга еще раз полоснул длинной очередью наугад, Жених сделал то же самое. А вот Петля не выстрелил: ни очередью, ни даже одиночным.

Взрывы, хотя диверсанты их и ожидали, прозвучали неожиданно. Первый, второй, третий. Чуть погодя, ахнули еще два взрыва. У кошары замельтешили чьи-то тени. – Стреляй! – скомандовал Серьга и первым дал очередь.

Диверсанты – расходный материал. Смертники. А, значит, никто и доискиваться, в случае чего, не будет отчего погиб диверсант Петля. Погиб и погиб. Как погибают все прочие диверсанты.

На приисках творилось горе горькое. Развороченные взрывами бурты и склад – это первое, что бросилось в глаза смершевцам. А еще – люди, которые смотрели на Белкина и Эмиралиева, и в глазах этих людей читались страх и отчаяние.

Коменданту удалось успокоить женщин, и они рассказали, что минувшей ночью в селе произошло сразу два убийства. Зарезали двух женщин и подбросили угрожающие записки. Так, мол, и так, то же самое будет со всеми, кто добывает соль для Советской власти…

Улица мне крайне понравилась с профессиональной точки зрения: на такой очень трудно поставить соглядатаев, при здешнем безлюдье и роскоши особняков любой шпик, как бы он ни маскировался, издали бросится в глаза. Так что явка устроена грамотно...

В эту пору я оказался единственным посетителем – точнее, единственным, кто пришел позавтракать без спиртного. За сдвинутыми столами разместилась та же компания – только уже не развеселая, а поголовно олицетворявшая собой вселенское уныние похмельного происхождения.

Он открыл обе невысоких двери в дальнем углу комнаты, показал, что за ними и кратко объяснил, как этим пользоваться. И ушел. Оставшись в одиночестве, я сел к столу, набил трубочку и стал разглядывать комнату – в таком номере-люкс мне еще не приходилось останавливаться.

Мне стало интересно, где это они с Грайтом ухитрились побывать, и я стал расспрашивать – как тот город выглядел, какие дома она запомнила, были ли там какие-то памятники. Она упомянула, что видела «такие экипажи без лошадей, которые звенят и ездят по железным полоскам» – но это не привязка, трамваи могут ездить где угодно.

Не прекословя, я направился туда, отпер кованую щеколду. В самом деле, сортир, только крайне благоустроенный: безукоризненная чистота, не полированные, но на совесть ошкуренные каким-то здешним наждаком темные доски.