Эовин попыталась перехватить его взгляд. Очень хотелось посмотреть ему в глаза. Хотелось снова почувствовать их особую связь, дать ему понять, как сожалеет, и убедиться, что Харад понимает ее. Понимает как никто другой.

Она ненавидела чувство, когда не знаешь, чего ожидать. Чего ждут от нее самой.

Эовин слушала и не верила собственным ушам. Это не имело никакого смысла, и она поражалась, как кто-то в здравом уме хотя бы на мгновение мог принять за чистую монету подобную историю. Не находилось слов, чтобы комментировать эту глупость.

Казалось, в этот миг замедлилось само время. События развивались так неудержимо, и при этом Эовин видела все настолько четко и ясно, что от нее не ускользнула ни одна подробность жуткого происшествия.

И пусть в замке девочке ничего не угрожало, здесь у нее имелись крыша над головой и достаточно пищи, однако Эовин и сама понимала, как быстро эти блага теряют ценность, когда человеку одиноко и он будто сам себе не принадлежит.

Жизнь слишком коротка, и не стоит тратить ее на то, чтобы лелеять в душе вражду или запоминать обиды.

И вот, сидя с книгой на коленях, я была счастлива; по-своему, но счастлива. Я боялась только одного – что мне помешают.

Иногда одно слово может прозвучать теплее, чем множество слов.

Быть вместе – значит для нас чувствовать себя так же непринужденно, как в одиночестве, и так же весело, как в обществе.

Уважай себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они не нужны и в ком это вызвало бы только пренебрежение.

Мне говорят: «Ты девочек балуешь, они на голову тебе сядут». Отвечаю: «Это их вопросы. Я даю им то, что нужно, чтобы быть чемпионками».

Увидела, какие дети талантливые, как слушают музыку, как искренне стараются. Поняла, что теория и диссертация — ерунда в сравнении с тем, что они могут делать.

Что бы мне ни говорили, как ни стремились подчинить, я ни минуты не сомневалась: путь, которым должна идти художественная гимнастика, я представляю верно.

Делать людям добро доставляет мне удовольствие. Не потому, что хочу получить дивиденды от Господа. Я радуюсь, когда забочусь о ком-то.

Нет конкурента, нет соперника никакого, кроме тебя самого. Соревнуемся мы не друг с другом, а с самими собой. Не получается — надо дорабатывать.

Сама себе я – никто. Не сестра, не подруга, не знакомая. Всё, что у меня получается, - благодаря свету и любви Творца.

Игумен монастыря на Синайский горе святой Иоанн написал эту книгу 15 веков назад для братии своего монастыря. Книга стала по сути инструкцией восхождения на Небо. За этот труд святой Иоанн остался в истории и в святцах с именем Лествичник.

Не понимаю, почему сначала все идеально — жизнь и люди совершенны и прекрасны... А потом все кончается. Все становится уродливо. Жизнь, любовь и люди. Все превращается в воду.

Это я должна следовать за тобой. Так уж у нас повелось: ты твердый, я жидкая. Ты разрезаешь волны, а я — всего лишь след твоего корабля.

Когда я осознала, что значил тот поцелуй на самом деле, во мне что-то растаяло. Нечто холодное, твердое, облаченное в броню — обратилось в воду. Я вся обратилась в воду, а вода ведь не может встать и уйти. И я остаюсь.

Внезапно хочется одуматься и сбежать, но вместо этого я киваю, потому что согласна на все. Рядом с ним я больше не Тейт. Я вода, а жидкость не способна проявить твердость. Вода просто течет. Именно этого я и желаю — просто плыть с ним по течению.

Все, что делало этот бесформенный белый сосуд моим отцом, исчезло — его мысли, убеждения, его тепло. Это тело было лишь временным папиным убежищем, которое он обжил с помощью упражнений в качалке, стрижек и глупых улыбок, но теперь оно утратило свое назначение. Так где же мой папа?

Сам по себе сценарий — лишь предположение. Задача продюсера, моя задача как продюсера фильмов, в которых я иногда и сам снимался, интерпретировать его и найти людей, которым лучше других удастся воплотить его в жизнь. Сценарий — это не эмбрион, будущие черты которого предопределены ДНК. Это кусок глины, и для того, чтобы придать ему форму и цвет, оживить его, нужна целая армия мастеров.

Некоторые мои друзья были патологическими лжецами. Они заводили романы, прятали наличные, которые потом спускали на ипподроме, за карточным столом или на проституток. Большая часть их жизни была надежно скрыта от жен, и они мастерски умели держать в тайне свои похождения. У них это называлось «зонированием». То, чего она не знает, говорили они, не может ей навредить.

По ее лицу скользнула печаль, и на мгновение я решила, что она расплачется. Мне стало не по себе. Новая соседка пригласила меня на домашние булочки, а я допрашиваю ее как в дешевом детективе. Какой же я стала бессердечной стервой!

Я пыталась не думать о папе, как он велел бы мне быть осторожной, не спешить, не бросаться в омут с головой. Я всегда закатывала глаза, когда он заговаривал со мной о мальчиках, но сейчас отдала бы все на свете за один такой дурацкий разговор, в этот день или в любой другой.

Я заметила, как в его глазах мелькнуло изумление. Он ожидал увидеть беспомощную маленькую девочку, а я разрушила его планы получить легкие деньги. Я была уверена, что он уберется, но нет. И тогда я надавила сильнее.

Воображаемые предметы, которые не прошли через ощущения, остаются пустыми и не порождают истины, один только вымысел. Подобные рассуждения рождаются от скудости ума, а значит, такие умозрители бедны и, если они родились богатыми, умрут бедными, потому что природа мстит тем, кто претендует на возможность творить чудеса.

Истинными науками следует признать те, которые при помощи опыта прошли через ощущения и заставили умолкнуть споры. Такая наука не питает своих последователей сновидениями, она постепенно продвигается к цели от первых истинных, простых и доступных пониманию начал при помощи верных заключений.

Не без причины писатели не облагораживали живопись и не восхваляли ее, ибо она сама себя облагораживает, без помощи со стороны. Точно так же, как делают это совершенные творения природы.

Идя путем альпиниста и первооткрывателя, я скрупулезно изучал наследие предшественников, чтобы чувствовать и понимать, куда направляюсь. И здесь постараюсь и для себя, и для других рассказать об этих приключениях, чтобы они не канули в небытие...

Это так круто и одновременно волнительно – кокетничать в переписке с парнем, который тебе небезразличен.

Люди не придают значения вовремя сказанным нужным словам.

Мир — не черно-белый, а люди не роботы. Всегда можно оступиться, наломать дров, обидеть, сожалеть, просить прощения, простить... А еще влюбиться и стать лучше.

Как здорово, что у каждого из нас есть свои заморочки, которые делают нас счастливыми. Мы ведь состоим из них – таких вот тараканов в голове, мечтаний, планов, фантазий, желаний, предпочтений. И когда что-нибудь задуманное осуществляется – мы становимся теплыми и радостными…

Счастье - это когда тебя понимают.

О чувствах говорить сложнее всего.

Теперь я отчетливее видела его лицо. Оно было не таким угрожающим, как тон, но язык тела внушал ужас. Он насмешливо хмыкнул, глядя на нож. – Ты на многое способна, Лора Моррис, но тебе не хватит духу убить кого-то собственноручно. Ты делаешь это посредством телефона или клавиатуры. А вот я... что ж, я неизвестная величина, верно? Ты не знаешь, на что я способен.

– Горько это говорить, но ближе к концу я хотела повесить трубку, – созналась Мэри. Снова захотелось дать ей пощечину, на этот раз такую сильную, чтобы зубные протезы улетели через всю комнату. Не услышать финального вздоха самоубийцы – это все равно что часами ждать концерта, а потом уйти, как только певец выйдет на сцену.

Через двадцать два дня после того как я спасла Шантель, мы наконец-то оказались в одном помещении. Бархатный занавес окружил гроб, прежде чем тот отправился в печь. Я взяла экземпляр распорядка траурной службы и положила в черную сумку, которую брала на все похороны. Именно в ней я хранила остальные распорядки служб. Шантель была пятнадцатой. Моя коллекция становится довольно внушительной.

Я знаю о том, что им требуется, больше, чем знают их братья, сестры, родители, супруги, лучшие друзья или дети. Я понимаю их, потому что знаю, что для них лучше всего. Если они даруют мне доверие, я вознаграждаю их, доходя хоть до края света, чтобы помочь. Я облегчаю их страдания. Пресекаю все плохое, что случилось в их жизни. Спасаю от себя самих. Вот кто я такая: спасительница заблудших душ.

– Я собирался спрыгнуть прямо перед поездом, и все было бы кончено. Но его не было слишком долго, и я передумал. – Пока вы ждали, думали о том, как может ощущаться смерть? – Никак, потому что после смерти ничего нет. – Она даст вам покой? – Жизнь не дала, поэтому могу только надеяться. О чем бы я его ни спросила – он уже задавал себе этот вопрос прежде. Он принял это решение отнюдь не в спешке.

Здесь считается, что каждый имеет право жить или умереть на своих условиях. Каждый сам должен решить, покончить с собой или нет – если, конечно, это делается не под угрозой и не вредит никому другому, – и мы не пытаемся отговорить от подобного шага. Нас обучают нужным эмоциональным приемам – как оставаться с ними до последнего вздоха, буде таково их желание. Мы слушаем, но не действуем.

– Нас не представили друг другу должным образом. Я – Зои Бентли, криминальный психолог, – сказала она. – Я надеялась, что мы сможем поговорить.

Офицер Вероника Марсен. В принципе, назваться можно было и Ежевикой Фигарсен. Слабо верилось, чтобы полиция штата была так мало осведомлена о стрельбе в магазине. Шеф давала им апдейты буквально по часам. Кто сейчас был на проводе?

– Мистер Хоффман, где вы были вчера вечером? – Здесь, – кашлянув, ответил Аттикус. – Один? – уточнил Лонни. – Ну да. – Прямо всю ночь? – упорствовал детектив. – Ну а как же. – И чем занимались? – гнул свое Лонни. «Пил и плакал». – Работал, – ответил Аттикус. – Работы уйма.

– Да не спеши, Фред, – мирно сказал Джейкоб. – Ну подумаешь, простой серийный убийца, ищет сейчас свою очередную жертву… Ничего страшного, можно и подождать.

Иногда Митчелл видел себя кем-то наподобие гончей. Когда вынюхиваешь след, ловишь запах, преследуешь по пятам, настигаешь… Бывает, что запах иногда рассеивается, и тогда гончая обнюхивает все вокруг, пытаясь поймать его снова, делает несколько неверных выпадов, но наконец возвращает след и устремляется в погоню.

– Что за парни? – Да так, всякие разные, – Дебби пожала плечами и отерла глаза. – Вы же знаете, как она выглядела. – Между прочим, нет, – сказал Митчелл. – Интересно было бы узнать. Дебби растерянно моргнула. – Как же вы тогда… – Нам неизвестно, как она выглядела при жизни, – деликатно пояснил Митчелл.

– Джек, – невозмутимо произнес Хакер, – помнишь, раньше я говорил тебе, что на каждое из твоих действий последует противодействие с моей стороны? Что ж, когда я прошу тебя не делать чего-то – скажем, не трогать мои камеры, – тебе лучше прислушиваться. Без предупреждения авто Виктора взорвалось...