КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Почему вы приехали в Эджвуд? Разве нельзя создать портрет убийцы по докладам или пообщавшись с полицейскими по телефону? РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Да, в принципе, можно. Однако учитывая характер этих преступлений, я решил приехать. КАРЛИ ОЛБРАЙТ: Что вы имеете в виду под «характером преступлений»? РОБЕРТ НЕВИЛЛ: Нападения в Эджвуде становятся все более жестокими и извращенными.

И вот я стоял у подъездной дорожки, вцепившись в крышку мусорного бачка, как в спасательный круг, а во рту разливался вкус первобытного страха. Глаза метались по теням. Ничего необычного я не видел, но знать-то знал. Он там, в темноте. Где-то там. Рядом.

– Полиция! Мистер Макгвайер, вы здесь? Мы замерли, едва ступив на кухню. Кровью воняет невыносимо, нас окружают мерцающие тени. Теперь, вблизи, мы мгновенно понимаем: это не человеческие тела, это манекены. Но манекены-то кровью истекать не могут, так откуда же запах? А по дому расставлены десятки и десятки этих кукол.

Во-первых, хотя информация и представляла интерес, она не содержала ответа, почему кому-то понадобилось отрезать уши Наташе Галлахер и Кейси Робинсон. Во-вторых, от слов, которые я только что прочитал, во рту стоял гадкий вкус, и я понял, что мне необходимо почистить зубы и принять душ. И наконец, в-третьих, черта с два я дам маме прочитать эту статью.

И вдруг умолк и обомлел. Впереди, метрах в шести, в бледном круге света уличного фонаря лежал кед. Мистер Робинсон быстро подошел, поднял ее, не задумываясь о том, что передвигает вещественное доказательство, да и вообще ни о чем не задумываясь. Он видел перед глазами милое лицо дочери и молился, чтобы кед оказался не ее. Молитва не помогла.

Руки – словно палки застывшие, висят по бокам. Волосы – короткая темная щетина. Глаза – черные щелки, а рот – мрачная прямая прорезь. Зубов никто никогда не видел – никто из тех, кто выжил и рассказал, конечно же.

− Официально она называется «Liber Noctem», − сообщил он ей скучающим голосом. – А в просторечии, «Книга мрака», потому что, предположительно, содержит связанные с этими сущностями ритуалы. Некоторые сумеречники полагают, что ключ к бессмертию в том и заключается – получить возможность продолжать существование в качестве мрака.

Когда собираешься что-то украсть или кого-то обмануть, некогда думать о своей ожившей тени и о том, покормить ли ее кровью или уморить голодом, чтобы она оставила тебя в покое.

Дыра в голове, дыра в сердце или дыра в кармане – таково семейное проклятие всех, кто носит фамилию Холл.

С Чарли Холл всегда – с самого рождения – что-то было не в порядке. Любая плохая затея в ее исполнении становилась в два раза хуже. Ее пальцы будто специально были созданы для того, чтобы нырять украдкой в чужой карман, а язык – для лжи. И вместо сердца у нее в груди высохшая вишневая косточка.

– Я настолько искусная воровка, что мне по силам даже у башни украсть тень, − сказала Чарли ему. – Сумею похитить и твое сердце, даже не сомневайся.

Раз уж Чарли не суждено быть ответственной, осторожной, хорошей или любимой, раз она обречена быть пылающей спичкой, значит, нужно отыскать, что бы такое поджечь!

Выпускать из клетки намного приятнее, чем сажать в нее людей.

Что в XIX веке, что в наши дни, преступники и мотивы преступлений не изменились.

В Петербурге в первой половине 70-х годов не было ни одного большого и сложного уголовного дела, в розыск по которому Путилин не вложил бы своего исследования преступлений.

Факт остается фактом, Корея довольно безопасная страна, где не страшно отпускать детей одних играть во дворе.

А на самом-то деле в России просто во всех помещениях тепло. Но корейцам этого не понять. Они вообще ребята закаленные. В минус 15 ходят в пальто нараспашку и пьют американо с кусочками льда. Младенцы с голыми ногами, дети без шапок и в кроссовках. Зимние детские комбинезоны и обувь на меху – невиданная диковинка. У меня от одного взгляда на них мороз бежит по спине. Наших бы бабулек сюда…

«Умный человек освоит хангыль всего за одно утро, но даже глупому понадобится не более 10 дней». Седжон Великий

Корея – это страна, в которой невероятный симбиоз запада и востока родил новые религиозные веяния. Где церкви стали доходным бизнесом, освобожденным от уплаты налогов. И при этом Корея смогла сохранить свою яркую национальную идентичность. Настолько яркую, что отголоски шаманизма можно встретить даже в христианской церкви.

Квентин Тарантино полюбил кино с детства. Еще будучи школьником, он проводил свободное время перед телевизором, поглощая сериалы, киноклассику (фильмы с Эбботтом и Костелло), а также произведения авторов Нового Голливуда (Николс, Бурмен…). Первым рабочим местом Тарантино — и как тут не подумать о провидении? — стал кинотеатр.

В конце 1950-х — начале 1960-х годов французский кинематограф пережил период обновления. Словно весенний дождь прошел над крышами Парижа. Появились молодые режиссеры, влюбленные в кино и страстно жаждущие перемен — как в искусстве, так и в жизни. Как правило, они придерживались левых взглядов, а потому весьма скептически относились к буржуазии и любым проявлениям буржуазности в культуре.

При производстве фильмов Голливуд, как и положено фабрике, следовал четким правилам и алгоритмам. Отсюда ориентация на жанровое кино, клише и актерские амплуа — героев-любовников, роковых красавиц и т. д. Если в Старом Свете художники предпочитали не связывать себя жанровыми условностями, то их голливудские собратья всецело на эти условности опирались — и ощущали себя вполне комфортно.

Выбрали хороший денек, отправились в Фили с Брестского вокзала, где находилась старая профессорская дача. Взяли все необходимое – сачки, столики раскладные, стульчики, пледы толстые на земле расстелить, инструменты кое-какие, банки для пойманных бабочек, еды, всякого еще по мелочи – и поехали. С лаборантом и сторожем университетским для помощи. Ехали весело, звонко, заняли полвагона и все щебетали

Ведь если зеркало не было разбито, значит, ничего страшного не происходило, правильно?» — спрашивала она сама себя, скорее даже не спрашивала, а пыталась приободрить и успокоить.

Произошло некое раздвоение личности — один я сидел, не шевелясь, перед зеркалом, другой вошел в зеркало и перемещался там в плотном сером тумане, сталкиваясь с необъяснимыми даже ученому звуковыми и визуальными явлениями.

Там, внутри зеркала, пахло чем-то знакомым, вернее, это была смесь запахов, и я довольно долго потом старался эти запахи проанализировать. У меня не получалось, пока я не стал проводить эксперименты дома.

Зеркальная поверхность изменилась в момент хлопка и становилась все более и более тягучей и темной. Я пишу это сейчас вполне хладнокровно, но в тот момент я не знал, останусь жив или нет.

Зеркало тоже что-то распознало, не почувствовало, а именно распознало. Ему было знакомо такое ощущение, оно много раз принимало человеческое излучение, которое в быту просто называлось счастьем.

– Нас не представили друг другу должным образом. Я – Зои Бентли, криминальный психолог, – сказала она. – Я надеялась, что мы сможем поговорить.

Офицер Вероника Марсен. В принципе, назваться можно было и Ежевикой Фигарсен. Слабо верилось, чтобы полиция штата была так мало осведомлена о стрельбе в магазине. Шеф давала им апдейты буквально по часам. Кто сейчас был на проводе?

– Мистер Хоффман, где вы были вчера вечером? – Здесь, – кашлянув, ответил Аттикус. – Один? – уточнил Лонни. – Ну да. – Прямо всю ночь? – упорствовал детектив. – Ну а как же. – И чем занимались? – гнул свое Лонни. «Пил и плакал». – Работал, – ответил Аттикус. – Работы уйма

– Да не спеши, Фред, – мирно сказал Джейкоб. – Ну подумаешь, простой серийный убийца, ищет сейчас свою очередную жертву… Ничего страшного, можно и подождать.

Иногда Митчелл видел себя кем-то наподобие гончей. Когда вынюхиваешь след, ловишь запах, преследуешь по пятам, настигаешь… Бывает, что запах иногда рассеивается, и тогда гончая обнюхивает все вокруг, пытаясь поймать его снова, делает несколько неверных выпадов, но наконец возвращает след и устремляется в погоню.

– Что за парни? – Да так, всякие разные, – Дебби пожала плечами и отерла глаза. – Вы же знаете, как она выглядела. – Между прочим, нет, – сказал Митчелл. – Интересно было бы узнать. Дебби растерянно моргнула. – Как же вы тогда… – Нам неизвестно, как она выглядела при жизни, – деликатно пояснил Митчелл.

Ох, не зря говорят, что украв чужое, ты никогда не станешь счастливым. Если вора поймают, то лишат его свободы, но даже когда ему все сойдет с рук, то и тогда ничего хорошего не получится, за него ответят его дети и внуки.

– А ведь когда-то мы завидовали иностранцам, – произнесла она, – все, кому удавалось прокатиться за рубеж, потом слагали хвалебные оды не только о ста видах губной помады, платьев, сковородок, короче всего, но и о приветливых торговцах, которые не злились, если покупательница просила принести другой размер, подсказывали, что лучше купить, и вообще вели себя с посетителями, как бабушка с внуками.

«Тушь для роскошного объема глаз, открытого взгляда и вечеринок», – прочитала я. – Составители рекламных текстов порой удивляют. Краску наносят на ресницы, сами глаза не советую ею мазать. И «тушь для открытого взгляда и вечеринок» тоже странно звучит. Может, лучше так: «С нашей косметикой вы станете королевой любого бала».

Вот некоторые люди кричат: «Я всех люблю». Неправда! Не получится каждого любить. По-другому надо. Если каждый человек будет заботиться и прощать тех, кто рядом: детей, внуков, мать, отца, деда, бабку, тетку, семью, – короче, вот ежели каждый так себя вести начнет, то и детские дома навсегда закроются, и все приюты для инвалидов, стариков, кошек-собак, тоже не понадобятся.

Никогда не говорите жене: «Ты не права», хуже только объявить супруге, когда та приехала из салона с новой прической: - Тебе такое не идет, вот соседку классно постригли, попроси у Тани телефон ее мастера.

Если звезда школы не пригласила тебя в детстве на свой день рождения, потому что у одноклассницы старое, давно немодное платье, то не надо начинать дружить с этой женщиной, когда став взрослой, ты покупаешь себе десятое брильянтовое колье!

Грядет Хаос. Он разрушит привычный мир. Уничтожит все, чем ты дорожишь.

Понятия не имею, как будет происходить церемония, но воображение рисует поистине эпическое зрелище. С музыкой, песнопениями, алтарем, купающимся в свете северного сияния… А может, валькирии решат обойтись шампанским с тортом, воздушными шариками и конфетти. Кто знает, как потомки древних нордических богов отмечают свои праздники? Наверняка пьют много медовухи…

Хаос неминуем. Совсем как смерть. Люди могут сопротивляться, игнорировать ее или проклинать, но смерть всегда была и будет с нами. И хаос тоже.

Проснувшись сегодня утром, я знала: этот день навсегда изменит мою жизнь и жизнь моей семьи. Но я и представить не могла, что все обернется именно так. Что из всей семьи останусь я одна.

Они — наследницы самых могущественных скандинавских богов. Они существуют испокон веков.

...без черных сумерек для нас не наступил бы рассвет.

Сегодня это место умиротворения и молитвы, однако не нужно вглядываться слишком пристально, чтобы увидеть кровь и страдания.

Не так-то легко сдвинуться с места, где прожил всю жизнь.

Кому-то воздвигнут прекрасный памятник, который поможет живущим помнить причинённое ему зло. Кому-то достанется грубый деревянный крест или раскрашенный камень, а кому-то суждено затеряться во мраке времён.