«Деньги — ценность, а значит, они лежат под замком и взять их можно, только имея ключ».

Корней вышел на балкон, перемахнул через ограждение, одна нога сразу зацепилась за выступ плиты перекрытия, другая повисла в воздухе. Железный поручень опасно заскрипел. Корней уперся грудью в кирпичный выступ, попробовал перекинуть руку на соседний балкон, но пальцы упорно хватали только воздух.

Корней кивнул, приготовил удостоверение. Открыв дверь, предусмотрительно отошел на два шага. И правильно сделал. Плотного телосложения парень с широким приплюснутым носом протягивал к нему руку, чтобы схватить за грудки.

Корней плавно шагнул навстречу опасности. Нельзя смотреть зверю в глаза, но у него свои методы. И руку он поднял, призывая оппонента к спокойствию. Загипнотизировать Енисеева он при всем желании не сможет, но, возможно, собьет наступательный порыв.

Корней с досадой цокнул языком и повернулся к видению спиной. Возможно, это всего лишь сон, да и в любом случае не нужно бить тревогу. Ну явилась Мила и явилась. Он-то знает, что с его психикой не все в порядке. Спокойствие, только спокойствие.

Давыдов привык к таким подлым ухмылкам, даже забыл, когда воспринимал их всерьез, но в тот день не сдержался. Набросился на ублюдка с кулаками, жестоко избил. Пострадал сотрудник, который охранял арестанта. Досталось даже медперсоналу…

Караваев душил ее, даже в темноте Давыдов успел заметить, как девушка сучила ногами, пытаясь вырваться. Он выстрелил, садист оторвался от жертвы, кинулся на него. Давыдов прострелил ему коленку, бросился к Миле, но увы, девушка уже не дышала.

Убийство произошло в ночную смену 26 сентября 1978 года. Труп молодой женщины обнаружили около двух часов ночи в подсобном помещении главного корпуса завода «Химволокно». Начальник смены, узнав о происшествии, тут же позвонил в милицию. В третьем часу утра дежурный по Машиностроительному РОВД доложил о преступлении начальнику милиции.

Абрамов вынес тюк на площадку перед входом в бомбоубежище. В нем оказались мужские вещи: болоньевая японская куртка, пиджак, брюки, рубашка, нательная майка, носки, трусы и почти новые туфли черного цвета. Прохоров всмотрелся в вещи и воскликнул: - Кажется, я знаю, кого тут раздели! В переднем правом кармане брюк лежало служебное удостоверение на имя Алексеева.

- Верхний шпингалет был открыт. Напрашивается вывод, что нижний шпингалет открыл взрослый человек, и он же посадил ребенка на подоконник. Мальчик сидел спиной к улице. Когда он опрокинулся назад и полетел вниз, то зацепился штанами за гвоздик в штапике. На его штанах сзади есть разрыв материи, а на гвоздике в раме остался клочок точно такой же ткани.

Чиркнув спичкой, Федоров подпалил запал. Он бы попал по банке, но тут раздался крик случайного прохожего: «Я вот сейчас вам дам, стервецы!» Пацаны бросили «поджигу» на месте стрельбы и помчались сломя голову в родной двор. Пуля из самодельного пистолета пролетела на удивление большое расстояние и врезалась в край оконной рамы на четвертом этаже.

Иван не стал ввязываться в бессмысленный спор и ушел на вахту. Поле боя осталось за Свиридовой. За несколько месяцев до этой встречи Свиридова проделала точно такой же номер с инспектором уголовного розыска Алексеевым. Встретив милиционера в коридоре, она не стала поворачиваться к нему спиной, а распахнула полы халата, под которым ничего не было.

Описание места происшествия уложилось на половине листа, так как описывать, собственно говоря, было нечего. По идее, Абрамов должен был измерить линейкой длину плода, но это было выше его сил. От одной мысли, что ему придется прикоснуться к зародышу со сморщенным личиком, Абрамову становилось дурно.

Всем не терпится посидеть немножко в настоящей тюремной камере. Ведь это не всегда было делом добровольным. В девяностых у моего мужа там в подвале находились настоящие э-э-э… посетители.

Но это не значило, что Калачик не лаял. Он лаял ей вслед и еще как. И его лай мешал женщине сориентироваться. Потому, когда рядом с ней справа и слева из темноты выступили какие-то фигуры, она толком не поняла, что нужно кричать и спасаться. А когда поняла, то было уже поздно.

- Завтра… До завтра может много воды убежать. И мы не можем рисковать благополучием жителей поселка. Если между нами затесался опасный маньяк, который отправляет на тот свет женщин… - Только своих жен!

От жителей поселка требовалась безупречная репутация. И всем новичкам, кто заезжал на жительство в «Лесную сказку», как назывался их поселок, предстояло пройти подробное, почти рентгенологическое исследование их моральных качеств и жизненных установок.

Одна ложь обычно влечет за собой другую.

Я потерял свою женщину, но по крайней мере ее любовь принадлежала мне.

Он не желал подвергать тебя опасности, и отправиться за ним – все равно что предать его.

Она не могла наивно довериться будущему, которое пророчили ей боги и звезды, но все ж душа ее затрепетала.

А вдруг я первой ступлю в загробный мир и не узнаю тебя, когда и ты окажешься там, Лин? Или встречу там тебя, кому отдано мое сердце, а ты меня не узнаешь? А вдруг мы позабудем друг друга? К чему тогда все время, что я потратила в попытках тебя отыскать?

Она была сильнее и быстрее, чем когда-либо, и у нее было преимущество, о котором никто не знал: она сражалась так, словно на кону стояла ее судьба. И это было правдой.

«Будет больно, но я не доставлю ему удовольствия. Я устою на ногах. Не заплачу», — сказала она самой себе.

— Я думаю, что никогда не встречал человека, который бы настолько сильно выводил меня из себя… Человека, из-за которого кровь вскипает так, что хочется одновременно тебя убить и поцеловать.

У нее перехватило дыхание, она осознала, что все поцелуи до этого — лишь жалкое подобие того, каким должен быть настоящий поцелуй. Она могла лишь гадать, что же ждало ее дальше.

В этом возрасте ей суждено умереть. Всего три года — и смерть настигнет ее. Будущего Тея не боялась, но ее переполняли злость и чувство несправедливости. Три года — ничтожный срок для того, чтобы женщина добилась того, что хочет.

Мировая слава — ничто, когда ты не можешь спасти брата от ужасной участи.

В отличие от произнесенных слов, которые просто слетают с губ, написанное подчиняется жестким правилам. Оно становится правдой и может стать твоей удачей либо погибелью.

— Давай начнем. — Зачем мне учиться писать? — Затем, что дьявол всегда пишет все черным по белому. — Да, но что это значит? — Откуда мне знать?

Моим первым словом стало «убийца».

После тяжелых испытаний судьбы остается только одно — стать жестче и продолжать жить дальше.

Закон — как кожа на барабане: тянется во все стороны.

Конечно, Макс должен был вернуться домой, но он ужаснулся этой мысли. Не потому, что он не хочет туда идти (как раз наоборот), а потому, что боится вернуться туда, где его помнят и знают другим, где от него будут ждать, где за ним будут наблюдать, бояться его, и ему ничего не останется, кроме как соответствовать этим представлениям.

Они знали, что стóит им только остановиться, прекра- тить усилие быть счастливыми, на один лишь миг за- быться в своих собственных мыслях, которые убивали эту, кажется, только что обретенную непосредствен- ность, и они потеряют все, чем живы, и уже никогда смогут повторить все снова.

Как только Саша поняла, что не сможет победить ненасытное эхо, не сможет заткнуть раны на обоях, как только прошел ее первый запал забыть, изменить и уничтожить прежнюю жизнь, вернее, как только она приняла, что бессильна перед ней, все изменилось.

Стиснув зубы, Циян парировал каждый удар Ло Хэяна[…]он напоминал ветер, быстро меняющий направление, и в то же время гору, неподвижную и стойкую, потому ни капли не уступал бессмертному противнику. Это была словно битва дракона и тигра, случившаяся наяву.

— Ну а ты? — язвительно спросил Циян, вырывая кувшин из чужих рук, чтобы не присасывался. — Ты чего-нибудь боишься? «Уверен, что нет. Ты же бессмертный глава пика Мечей — безумец, жадный до битв». — Да. У Цияна чуть вино не пошло носом. Прищурившись, он посмотрел на Ло Хэяна, и когда его взгляд из недоверчивого стал выжидающим, мечник пояснил: — Потерять того, кем дорожу.

Тебе нужно взять себя в руки. Ты способен выжить в этом мире: ты прекрасно владеешь мечом и духовной силой, как посмотрю. Понимаю, тебе страшно, — и мне тоже, — но бегать всю жизнь мы не сможем. Беды этого мира рано или поздно настигнут нас, если не будем противостоять им.

Как говорится, волк и в овечьей шкуре не укроется.

У колдовства есть цена, и у каждого действия — тоже.

А ещё говорят, что луна – это солнце утопленников.

Её кудри — совсем как мягкое руно. Её глаза — <…> кроткие, тёмные и доверчивые, как у агнцев, которых десятилетиями закалывали жрецы на здешних капищах. У неё маленькое трепещущее сердце и сложные отношения с волками.