А после я услышала первое слово. Голос был древним, он как будто звучал из-под слоя пыли. Когда я услышала его, то подумала, что он давно уже пытается сказать мне это. Нечто очевидное, хотя умещалось в одно-единственное слово. «Славная». Меня бросило в жар. Я подобралась поближе к нему и прошептала: – Ты тоже славный, Неро. Снова послышалось шипение, а затем еще одно слово: «Лив».

– Ибен что, вышла куда-то? – Я силилась говорить беззаботно, но голос меня не слушался. Тур смотрел на меня – мышцы у него на шее напряглись, глаза вытаращены. – Ты что, не знаешь, где Ибен? Осознание пришло ко мне одновременно с его словами. Часы на микроволновке показывали 22:23. Торговый центр закрылся несколько часов назад. Где моя дочь, я не знала.

– Как думаешь, есть смысл спрашивать его о Тарпе? – спросил Бернард. Ханна пожала плечами. – Можно и… Остаток фразы потонул в грохоте выстрела. – Ложись, ложись, ложись! – заорал Бернард, прежде чем успел осознать происходящее, и толкнул Ханну на землю.

– Где вы были прошлой ночью? – спросил Бернард. – Какая разница? Не дома. – Фрэнк Джульепе был найден мертвым в своей квартире прошлой ночью. Тарп вытаращил глаза, а потом расхохотался безумным смехом, полным злобы и удовлетворения. – Правда? Сдох, значит?! Отличные новости! Мир стал лучше! Он мучился? Надеюсь, что да!

– Вы знаете, что у осьминога на вашей шее всего шесть ног? – спросил Митчелл, убирая фото в карман. – Ага, – ответил бармен. – У осьминогов восемь ног. Губы бармена дрогнули. Не глядя на Лонни, он ответил: – У этого – шесть.

Джейкоб совершенно не помнил, как арестовывал Блейза за кражу со взломом и писал рапорт. Скорее всего, это было не особо интересное дело… Получите, распишитесь – тюремный срок. К тому же с тех пор прошло больше пяти лет. Выслушав это пояснение, Митчелл поинтересовался, не забывает ли Джейкоб принимать таблетки от Альцгеймера. Уязвленный, тот лишь сухо усмехнулся.

– Любил, значит, повеселиться… – протянула Ханна. – Ага. Ящик оказался набит секс-игрушками. Здесь были фаллоимитаторы, вибраторы, наряды для ролевых игр, включая несколько пар наручников, тюбики смазки, мужские мастурбаторы… Презервативов Ханна насчитала пачек восемь. То ли Фрэнк Джульепе был оптимист, то ли правда вел очень активную половую жизнь.

– Почему вы упорно зовете меня Дэвином? – Потому что это твое имя. – Меня зовут Майки! – Не заливай! Мы прекрасно знаем, что ты – Дэвин Деркинс. – Дэвин Деркинс? – удивленно переспросил арестант. – Это ж мой приятель! Так вы думаете, что я – Дэвин? Ха! Вы не того взяли! У Дэвина грипп, вот он и попросил меня помочь. Я не ваш клиент! Отпустите меня!

Мое сердце колотится все сильнее. Ярость, вот что на самом деле неуправляемо. Адреналин начинает зашкаливать, и ты вспыхиваешь, как сухая ветка. Я чувствую, как моя ярость возрастает с каждой секундой.

Вести двойную жизнь очень сложно, тем более когда ты известная личность. Все думают, что я обычный бизнесмен, который в свободное время пишет романы. И мне, черт возьми, это льстит. А все потому, что люди слепы. Под их носами я ворочаю колоссальные суммы. В каждом городе находятся те, кто продает мне душу, чтобы стать богатым. И таких с каждым годом становится все больше и больше.

Любовь делает людей слабыми, особенно мужчин. Когда рядом нет человека, из-за которого можешь дать слабину, жить проще.

Надеюсь, у нее хватит ума прийти вовремя, иначе ее репутация может пострадать. Она совершила уже одну оплошность, наивно подумав, что я испытываю к ней какие-то чувства. Чушь собачья! Отправляя обнаженные фотографии тому, кто имеет дело с криминалом, будь готова к шантажу.

Продолжая молчать, я просто мечтаю выйти из ЕГО машины и смыть с себя запах ЕГО сигарет. И, по возможности, никогда больше ЕГО не видеть. Однако, увы, последнее желание невыполнимо.

Женщину очень легко подчинить себе. Стоит лишь понять, чего она хочет, вот и весь секрет. Желает ли она быть подчиненной или сама доминировать. В каждом из нас сохранился животный инстинкт, и как бы его ни заглушали СМИ, психологи и прочие активисты, он всегда останется с нами, хотим мы этого или нет.

Тело отказывалось повиноваться. Руки застыли, словно приклеенные к телу. Ноги дрожали и казались ватными. Горячая кровь стремительно неслась по жилам, стуча в висках. София попыталась взять себя в руки. Попыталась добраться до этой внутренней силы – последнего резерва, на который всегда могла положиться. Но у нее не получилось. Внутри все оборвалось – беззвучно и болезненно.

В телефоне снова звякнуло: новая фотография. София открыла ее, силясь понять, что это, потом уронила телефон на газон. Но снимок уже отпечатался в ее сознании. Лицо, закрытое так, что виднелись лишь глаза. И сообщение большими буквами: «БУДЕМ ОТРЕЗАТЬ ПО КУСОЧКУ ОТ ТВОЕЙ СОБАКИ КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ТЫ БУДЕШЬ РАСПРОСТРАНЯТЬ О НАС ЛОЖЬ».

София не успела даже разглядеть предмет, заброшенный ей в квартиру, потом что всю прихожую тут же окутало дымом. Тело сработало на автопилоте – София кинулась вперед, схватила собаку и кинулась сквозь дым наружу, остановившись только на улице. Она была босиком, в одном халате, и держала под мышкой пса, продолжавшего лаять.

После той поездки на пароме, когда Мадлен заговорила о создании новой группы, Симон подумал, что эти люди будут встречаться на материке – предаваться воспоминаниям, писать трогательные письма Освальду в тюрьму… Ему и в голову не пришло, что они могут вернуться на остров. И ему не нравилось, что они снова появились там. Совершенно не нравилось.

Когда Освальд наконец прижался к ней всем телом, Анна-Мария застонала от страсти. Франц поспешно зажал ей рот рукой, а второй сдавил горло. – Пока еще рано нарушать здешние правила. Придется тебе потерпеть, – шепнул он ей на ухо. – Мне нравится… – выдавила она. – Тсс! – шепнул он и еще сильнее сдавил ей горло. – Я знаю, как тебе нравится…

В последние несколько лет она не тратила свою энергию на отношения. Мужчины в роскошных костюмах по большей части оказывались неудачниками. Многословные идиоты, у которых едва вставал. Но Франц Освальд не такой. Это человек, у которого есть план. Дьявольский план.

Не прошло и суток, как мы приземлились в Испании. За несколько часов наши с Аароном отношения изменились сильнее, чем за последние почти два года. Разве такое может быть?

Публичное проявление чувств пробуждало в сердце острую тоску, тревожило и вызывало странные вопросы, о которых не хотелось думать. Все они сводились к одной теме. Найду ли я себе такого же мужчину? Повезет ли мне, как сестре? Полюблю ли я когда-нибудь настолько, что забуду обо всех вокруг?

Я склонила голову набок, осененная неожиданной идеей. – Ты ведь знаешь, что если женщина тебе нравится, не надо морозить ее убийственным взглядом?

Надо было срочно найти мужчину, а я совершенно не представляла, где его взять. Подойдет кто угодно. За исключением Аарона Блекфорда, разумеется.

Исключительно голые факты. Реальность как она есть. Мы не друзья. Мы друг друга еле терпим. Что Аарон Блекфорд, что я. Мы вечно тыкаем друг друга носом в ошибки, постоянно критикуем и работу, и стиль жизни, и поведение. В общем, не переносим друг друга на дух.

— Поэтому предлагаю выпить, заказать доставку и посмотреть «Реальную любовь», или, если хочешь, «Гордость и предубеждение», или еще что-нибудь. — Нет настроения смотреть романтическое кино. — Тогда «Властелин колец»?

Но что она действительно хотела получить на рождество в тот год, чего жаждало ее девятилетнее сердце, — об этом она не имела ни малейшего понятия. Но тогда Джози еще верила в Санту. И только на следующий год, когда он не исполнил одно-единственное ее желание, отправленное, как обычно, почтой, правда, теперь за руку ее держала не мама, а бабушка, она перестала верить.

— Мне не нужно закрывать гештальт, — Джози хотела сказать, что эта идея представляется ей абсурдной. Она ведь на самом деле знала, что Макса не будет на выставке. И на что она вообще-то надеялась? Что он порвет с Эрин, заявится с цветами, конфетами и шампанским и будет умолять ее дать ему шанс, говоря, что она – любовь всей его жизни?

Она взяла Макса за руку, и он сжал её. Не говоря ни слова, она повела его к тому самому почтовому ящику, куда бегала в детстве отправлять письма Санте. На мгновение ей подумалось, а вдруг это новая рождественская традиция – каждый год отправлять письма с Максом – но при этом она знала, что надежда, от которой замирало её сердце, — потенциально опасная штука.

Высокомерие – замена достоинству, единственное, что остаётся у жертв.

Отец хотел, чтобы я стал врачом. "Нет важнее профессии, - говорил он, - даже в войну ты будешь тем, на кого учился. Когда у других отнимут всё и дадут в руки винтовку,у тебя никто не отнимет скальпель, это единственное оружие, спасающее людей".

Не знаю, как по мне, так чужие родители всегда кажутся лучше своих.

Чарли любил высокие напольные зеркала, в них был весь он, весь целиком, с головы до пят, а не по частям, по частям можно выносить трупы, а в зеркале нужно видеть себя во весь рост.

Тогда Морис понял, сколько длится секунда- она бесконечна, нет времени, когда тебя нет в нём...

Нет никаких сроков для траура, как и для любых других чувств.

Он – не плохой. По этой причине она не может решиться на развод. Вот если бы он был злой… Тогда Саэ, вероятно, посчитала бы себя свободной от клятвы верности, которую принесла, выходя замуж.

Мигель полез было в карман за пачкой сигарет, но остановился. – Хочешь жвачку? – Давай. – Я же говорил, что душа у тебя еще не сгнила. Харми беззаботно рассмеялся.

Бедность, испытания, страдания… И, кроме семьи, надеяться больше было не на кого.

Тамон был совсем другой. Доверял человеку, который вел его на поводке, но сохранял чувство собственного достоинства, не считая себя полностью подчиненным хозяину. Они были как партнеры, хорошо понимавшие друг друга.

Болезнь матери постепенно прогрессировала. Ему это было известно. Но она впервые не узнала собственного сына.

Он погладил пса по спине. Легонько, чтобы не разбудить. Ощутил живое тепло. И на душе стало спокойно.

Нет. Невозможно. Невыносимо и дальше быть в этой пьесе статистом, невыносимо вернуться сейчас домой, где твоя жизнь валяется на полу, как изношенная рубаха, которую ты скинул. Вернуться, и что? Подобрать ее, как она есть, и снова напялить, вонючую, отвратительно пропахшую тобой?

Когда черные забрали себе страну, она думала, ее хватит удар, люди запасали еду и покупали огнестрел, казалось, все, конец. Ан нет, ничего особенного не случилось, все продолжали жить, как жили, и даже милее как-то стало, потому что прощение и никаких больше бойкотов.

Мы вскарабкиваемся из природы в культуру, но за свою высокую жердочку надо сражаться, иначе природа стаскивает тебя вниз.

Па сказал… Что я сказал? Ты сказал, что отдашь ей дом. Дал обещание. Ее отец ошеломлен такой новостью. Когда я это сказал?

...питаться-то людям надо, жизнь продолжается. После вашего ухода тоже вскоре начнутся возлияния и зазвучат сальные шуточки.

Астрид — боязливая душа. Среди прочего она боится темноты, бедности, гроз, потолстения, землетрясений, приливных волн, крокодилов, чернокожих, будущего, разрушения общественных устоев. Того, что ее не полюбят. Того, что ее никогда не любили.

Вспыльчивый нрав при остром уме — опасное сочетание.

Но никакая роскошная машина не скрасит путешествия туда, куда ехать не хочешь.

Стоит собраться с духом, чтобы что-то сделать, и все начинает получаться очень быстро.