«Моя мечта — вернуть планете ее жизнь. Наконец вытащить из носа эту противную трубку и без страха и последствий глубоко вздохнуть», — сказал профессор на одном из собраний перед Советом Синтеза. — Я тоже мечтаю об этом, — тихо произнесла Зои и поправила трубку, закинутую на ухо.

— Он был другом моей бабушки много лет и постоянно бывал в Архиве. Я думаю он здесь искал что-то. Возможно, пытался понять, как избавить человечество от трубок. — Это и так всем известно. — Я рассуждаю, — нервно сказала Зои. — Мне продолжать? «Почему с парнями так сложно? Вот он милый и приносит пирожные. Но как только что-то идет не по его сценарию, он тут же становится противным и резким».

«Почему они убивали друг друга? Зачем? Сейчас мы только и делаем, что пытаемся выжить, а раньше... Люди прошлой эры были такими беспечными и глупыми, у них было всё, но им и этого казалось мало. А у нас даже кислорода нет, я уже не говорю про все остальные блага, которыми они владели. Почему так?»

Она сжалась, стараясь унять уже укоренившееся в ней чувство предательства. Рука потянулась к трубке, но она остановила себя. Пусть эта боль будет в ней, напоминает, что у нее никого нет и никому нельзя доверять. Так ей будет проще осуществить то, что она собиралась. «Рискнуть жизнью намного проще, когда знаешь, что никто не будет оплакивать тебя».

— Зои, послушай меня внимательно, — сказала тогда бабушка. — Все будут ломать голову, придумывая сложные комбинации и формулы для решения той или иной задачи. Но обычно ключ всегда прост и банален. Тот, кто откидывает в сторону гордыню, забывает про свои гениальные способности, самый первый находит ответ. Такие всегда побеждают. Ты, Зои, можешь побеждать.

«О святой фотосинтез, дай мне побольше кислорода. Убийство! Убийство профессора. Нет, как такое вообще могло произойти! Так, чтобы не просто смерть… К смерти, которая повсюду, мы привыкли еще с детства. Но намеренно отнять жизнь — это же совершенно другое. Да еще и в моем Архиве, где никогда ничего не происходит, где покоится история прошлых веков».

Ана кивнула. Она сходит в приют, чтобы увидеть детей, принятых ею в блоке 24 и сумевших выжить. Закрывая глаза, она всегда видела грубую кирпичную печь, на которой рожали эти женщины, видела счастье и покой в глазах каждой, кто держал своих детей, и муку тех, у кого Вольф и Майер детей вырывали. В каждом таком татуированном младенце осталась частичка ее самой.

Эсэсовцы в толстых шинелях, шапках и перчатках хлыстами гнали заключенных из ворот на замерзшие поля. Минус десять градусов — даже свирепые собаки поджали хвосты от холода. Но охранники не знали милосердия. Всех упавших ждала пуля. Несчастные узники жались друг к другу. Их дыхание поднималось в темное небо, как первобытный крик о помощи.

Ана осторожно подняла ручку Оливии, крепко прижала ребенка, а Эстер взялась за иглу и нанесла номер Зои: 58031. Ну почему это не мог быть какой-то простой номер, думала она. Она вспомнила ряд цифр на руке мертвой женщины, сделала глубокий вдох и наклонилась. Сосредоточившись и закусив губу, Эстер медленно набивала цифры, мелкие и аккуратные, прямо в подмышке ребенка.

Единственное, что ее подруга-акушерка могла предложить своим пациенткам, это грязные, вшивые одеяла, грязная вода и ржавые маникюрные ножницы. Каждый младенец, рожденный в лагере, был маленькой победой — пузырьком воздуха в затхлом пруду. Даже если крохотная жизнь сразу же угасала, у женщин все же была минутка радости.

— Почему вы убиваете младенцев? Женщины на нарах затаили дыхание, услышав такие слова, но доктор, похоже, задумался. — Это рабочий лагерь, — ответил он. — Следовательно, здесь все должны работать. Мать с ребенком работать не может. — Она может. Вы наверняка видели на полях женщин с привязанными к спине младенцами. Похоже, такая мысль не приходила доктору в голову.

. Ане приходилось поддерживать на поверке рожающих женщин, с трудом сдерживающих крики боли, чтобы не попасть под эсэсовские дубинки. Одна женщина даже родила на поверке. Ее ребенок упал прямо в грязь. Женщину избили за то, что она осмелилась поднять крохотного младенца.

В этой жизни очень важно встретить человека, который будет принимать тебя таким, какой ты есть. Без вечной критики и попыток исправить под себя.

Это преступление — быть таким. Это преступление — смотреть так. Это преступление — одной улыбкой просто брать и разбивать Суа на тысячу маленьких девочек, ноющих, что так нельзя.

Тэхён действительно оказался таким мужчиной, о каком Суа не смела даже мечтать: надёжным, внимательным, и, что самое важное, он всегда был рядом в нужный момент. С ним Суа чувствует себя спокойно, как никогда ни с кем раньше. Так, словно она дома.

С тех пор, как в моей жизни появились секреты Одри и Итана, часть меня – та, что верит в правосудие – навсегда изменилась. Можно подумать, что я отказалась от собственных убеждений, но это не так. Правда всегда была и будет на стороне закона, и, возможно, однажды я сама стану частью этой системы, прямо как мой отец.

– Тебе повезло, – заявила Одри. – Почему повезло? – Потому что ты не была знакома с ним. – Что ты имеешь в виду? – Не нужно тратить свое время на этого человека, Лидия. Тебе не нужно узнавать его. Он этого просто не стоит. Ни живой, ни мертвый.

Виновато опустив голову, я взглянула на сложенные на коленях ладони. На запястье остался небольшой красный след после того, как мы с Итаном держались за руки. Заметив мой сосредоточенный на руках взгляд, он наклонился. – Ты не до конца смыла улики, мисс Мур. Из-за тебя нас поймают и арестуют.

Раньше у меня было одно неоспоримое преимущество – моя выпечка. Как бы ко мне ни относились, все разногласия отходили на второй план, когда у меня в руках оказывался чизкейк. Теперь же я не только не обладала этим козырем, но и заработала репутацию девчонки, на чьем дворе нашли череп убитого учителя.

Три месяца в городе, – и вот во что оказалась втянута моя семья. Как долго соседи, проходя мимо нашего дома, будут вспоминать, что именно на нашей лужайке обнаружили череп? Даже не представляю, через что придется пройти, если он и впрямь принадлежит мистеру Фоксу. И одно я знаю точно: друзей после такого у меня точно не прибавится.

Поднявшись, я пригляделась к забросанным на земле оранжевым ошметкам и заметила среди них кое-что еще. Белоснежное, выделяющееся среди тыквенной массы. Раздался визг, и толпа вокруг меня хлынула в разные стороны. Я всем телом ощущала начавшийся вокруг хаос, но не могла оторвать взгляд от глазниц в черепе, смотрящих прямо на меня.

Светлая нить слегка дрожала, и стажеру стало казаться, что он ощущает вибрацию мироздания. Слышит его тихое жужжание. Видит колебание вселенной. Юноша будто очутился в глубине загадочного механизма, стал его частью, маленькой шестеренкой, винтиком, от которой, тем не менее, зависит работа всей гигантской машины под названием Мирѣ.

— Возьмите себя в руки, друг мой, во-первых, вы маг, а не размазня. А во-вторых, время действовать, а не лить слезы, — и Игнат Исаакович шагнул к переходному зеркалу, висящему на стене. Несколько пасов, и по ту сторону, задрожав, появилась улица. Заснеженные дома, спешащие по своим делам прохожие, кошка, распушившая хвост и устроившаяся ровно напротив зеркала.

— О как ты завернул, «низшие слои»! Так и говори, лазали с дуру в трущобы, так ведь? — Игнат хлопнул по колену. — Так, а откуда вы… — замялся Митя. — Откуда, — передразнил его Игнат и, тут же став серьезным, добавил: — помни, Дмитрий, что у Зеркальщиков всюду есть свои глаза и уши, даже там, где нет отражений, всегда найдутся блики.

Он даже хотел возмутится, но тут в комнату заглянул Пахом и, будто не чувствуя разразившейся в этих стенах грозы, поинтересовался: — Чай вам, сударыня, с мятой али с малиной подавать? Катерина удивленно взглянула на денщика и, шумно вздохнув, прошептала: — С коньяком, Пахом. Да смотри, не жадничай.

— Митенька, у нас что, пожар? Митя, увидев начальника едва не расплакался от радости, но все же справился и коротко шепнул в ответ, тыча в сторону своего кабинета: — Хуже, Игнат Исаакович, хуже. У нас ревизор!

— Как же вы могли причинить вред человеку, девушке?! А заповеди Зеркальщика — «не убий»?! Я считал, что вы их чтите! А ведь еще и Агриппину пытались подставить — конечно, вы, как старший маг, наверняка имеете возможность попасть в тот чуланчик. Эх, Игнат Исаакович! — Дмитрий, ты дурак? Митя обмер.

Старый покерный блеф – показать, что у тебя хорошая карта, которой на самом деле нет. В работе оперативника случается этот блеф применять на особый манер: намекнуть на допросе, будто ты что-то разнюхал. Если намекать правильно и правильному человеку, то можно добиться самых неожиданных откровений.

Как вариант, убийство мог совершить неизвестный следствию подельник, полагавший, что двести на два не делятся. Рассуждать о подельнике «без лица и фигуры», этаком поручике Киже криминального мира, пока преждевременно, хотя мистера Икс нужно держать в уме.

Теперь, по крайней мере, точно известно, что человек действительно был убит, а не умер от естественных причин, скажем, от сердечного приступа. Кроме того, нельзя забывать, что убийца мог воспользоваться ножом или ядом, которые бы не оставили следов на костях, а значит, причину смерти выяснить не удалось бы. Так что надо сказать «спасибо» тяжелому тупому предмету.

Гуров задал еще ряд вопросов, но получил в ответ вновь невнятные телодвижения. Чем жила «карга», мало кто представлял. Между тем полковника терзали сомнения. Неужели истлевший мертвец – обычный вор, убитый хозяйкой гаража, когда та застала преступника за хищением добра?

Во-первых, череп в затылочной части раздроблен, как от удара. Вряд ли травма возникла при падении тела. Во-вторых, скелет лежал на видном месте, так что не заметить покойника было невозможно. Тот, кто закрывал «ракушку», прекрасно видел перед собой тело мужчины. То есть перед нами как минимум несообщение о смерти.

Никаких ценностей в «ракушке», само собой, не нашлось. Зато обнаружился полуистлевший труп неизвестного. О чем враз протрезвевший Максимов и сообщил участковому.

Съемки постельных сцен всегда казались абсолютно нелепыми - сложно чувствовать себя сексуальной, когда камера находится в пятнадцати сантиметрах от твоего зада, а тебе нужно выгибаться определенным образом, чтобы свет правильно падал на твою грудь.

Ты справишься. Думай о капибарах.

- Вы двое точно влюблены. - Мы точно не влюблены. И это точно не повторится. - Но почему нет?

Двое власовцев с винтовками добежали до двери, один рванул ее, открыл настежь, и тут же раздался выстрел. Солдат упал на бок и покатился с крыльца, беспомощно размахивая руками как тряпичная кукла. Второй сразу отпрянул за угол дома и сорвал с плеча винтовку. Отто выстрелил в него дважды, но не попал.

И вдруг немец сделал резкое движение рукой – его пальцы схватили рукоятку «вальтера», торчавшего из кармана брюк. Поспешность подвела, да и алкоголем этот человек был накачен прилично. Сосновский коротко ударил автоматом немца в висок и тот обмяк в кресле, выронив пистолет, который со стуком упал на пол.

Штурмбанфюрер, видимо, отличался меньшей выдержкой или был более пьян. Он начал было угрожающе подниматься из своего кресла, когда грубым толчком Буторин приставил дуло автомата к его затылку и сквозь зубы процедил по-немецки: «Сидеть!»

Враги вскакивали, озирались и падали, скошенные автоматными очередями, две гранаты разорвались на дороге, а из леса, перебежками стали появляться люди в форме немецких десантников. Не прошло и нескольких минут, как на дороге остались лишь трупы и корчившиеся раненные немецкие солдаты.

Шелестов посмотрел на спину пилота, который пытался удержать планер. И тут же он услышал треск рации, а потом под потолком загорелась красная лампочка! - Отцеп! Буксировщик получил повреждение! Второй он тоже сбросил!

И тут планер дернуло в первый раз. Да так, что Шелестов едва не прикусил язык. Оперативники закрутили головами. В темноте ночного неба среди мрачных клубов туч виднелись вспышки разрывов. Значит, облачность поднялась и какой-то немецкий пост наблюдения все же заметил самолет и планеры.

По ее словам, если из ста заявленных великих дел человек выполнит хотя бы одно, все уже будут считать его молодцом. Вот поэтому она была убеждена, что важно постоянно говорить о своих целях, закладывая основы будущего. Я спросила ее, чем это отличается от обычного хвастовства, а она подумала немного и признала: — Ничем.

Ты разбрасываешь множество семян, и хорошо, если хоть одно даст цветок. А если даже цветка не будет, сам опыт того, что ты бросила вызов, станет плодородной почвой.

— Почему ты решила туда ходить? — спросила я. Нарусэ, поправив маску, ответила: — Наверное, чтобы запомнить это лето.

Алексей не понял, что поразил цель. Пламя на срезе ствола подняло пыль с песчаного грунта в лесу. Но он успел заметить, что Хряк упал. Было это попаданием, или же расчетливый хитрец успел за доли секунды среагировать на огонь, он не знал. Для верности юноша тут же выстрелил из пулемета еще.

Громкая очередь ударила по лесу. Хряк успел заметить, как вырвало щепу из ствола дерева, на которое он повесил ремень, как разметало пухлую ветку в стороне от него, как вышибло из его пальцев мокрую куртку. И что-то острое и жгучее очень больно рубануло его по бедру. Он вскрикнул и упал навзничь.

Мужчина упал, словно сраженный тяжелым предметом. Алексей и Гаврила вздрогнули от неожиданности. Краем глаза первый из них заметил стоявшего поблизости Петра с оружием в руках. Тот тяжело дышал и не сводил взгляда с корчившегося на земле Гада, под телом которого по земле растекалась лужа черно-красной крови.

Увидев перед собой беспомощно лежащего на земле юношу, полицай встрепенулся. Выражение его лица изменилось. На нем появилась широкая злая улыбка, глаза исказились. Хряк начал вскидывать перед собой оружие. В глазах у Алексея помутилось.

Неожиданно где-то впереди загрохотали выстрелы. Спустя секунды они слились в единую, почти непрерывную оглушающую трескотню. Били, казалось, из всех видов оружия. Гремели винтовки, карабины, автоматы и пулеметы. Почти сразу эти звуки стали смешиваться с криками и воплями идущих в колонне людей.