"Первое, что я бы предложил, — это провести осознанный и глубокий анализ своей личности"

"Многие исследователи, изучавшие образ жизни окинавцев, сходятся во мнении: привычка выстраивать прочные, устойчивые связи в рамках моаи — одна из главных причин их знаменитого долголетия".

"Они реже всех в мире страдают хроническими западными заболеваниями, такими как диабет или рак. Суицидов здесь почти не бывает, а слова ≪пенсия≫ и вовсе нет в местном диалекте"

"Но одно стало для меня настоящим откровением: я обнаружил, что средняя продолжительность жизни в Японии заметно выше, чем в остальном мире"

Пара слов об инспекторе: Лестрейд внешне чем-то очень напоминает хорька — такой же быстрый, ловкий, нервный, всегда в движении, вечно готовый куда-то бежать и кого-то ловить, а его длинный нос на острой, любопытной мордочке постоянно к чему-то принюхивается.

Я — собака-детектив, и в этом мое призвание. А другие пусть живут, как хотят, лишь бы не нарушали закон. И им так будет лучше, и нас беспокоить по пустякам не будут, а для расследований останутся только самые сложные, необычные и интересные дела.

Да, у меня есть все, о чем может мечтать любая кошка или собака: свой теплый, уютный уголок, покой, хорошая еда, любимая хозяйка, которая обо мне заботится… Казалось бы, живи и радуйся! Но нет, без настоящих приключений я быстро начинаю хандрить, киснуть, скучать и, как следствие, толстеть. И из шустрой, ловкой охотничьей собаки мгновенно превращаюсь в неуклюжую толстую сосиску на коротких лапках

Он смотрел на нее, как на богиню, которой он желал поклоняться и одновременно отвергал ее власть.

— Все-таки взятка. Прекрасная идея. Миссис Парсон засомневалась. — Разве у вас есть такие деньги? — Я не сказал, что мы на самом деле их выплатим.

— Неужели? Вам ни разу не разбивали сердце? — У меня же нет сердца, — сказал Озрик. — Я в полной безопасности.

Не задавайте вопросов, и я не стану вас обманывать.

Этой поцелуй значил слишком много и слишком мало, он был и нечестивым, и священным.

— На принцесс потянуло, Клим? А ты знал, что чаще всего они сами превращаются в драконов? Разобьешь ей сердце, и она выжжет твое.

Люди, отвечающие за свои слова, заслуживают уважения.

— Если тебе нравится жалкое одиночество, продолжай в том же духе. Не давай никому шанса, суди по шелухе, осуждай за фантики. Придумывай вместо того, чтобы узнавать. Жалей себя и убеждай, что вокруг одни монстры, вместо того, чтобы отрастить уже настоящие клыки, а не мармеладные. Удачи, она пригодится.

— Я хочу уйти сейчас, — отвечаю строго, хотя сама даже пальцем пошевелить не могу. — Сейчас я тебя не отпускаю, эта поправка действует только через полчаса. — Ты — диктатор. — Спасибо. — Это не комплимент. — Разве?

С недавних пор черный — мой любимый цвет, в нем комфортно и достаточно спокойно, ведь в черном мире можно спрятаться, только приняв его правила.

Все хотят быть спасенными, но проблема в том, что так бывает только в фантазиях, в жизни же все совершенно иначе. Монстры остаются монстрами, кобели — кобелями, и никто… никто никого не спасает, потому что чужие проблемы всем до лампочки.

Васильков снова удивил спутников, проявив недюжинные командные способности. Отдавая четкие приказы командиру отделения охраны, он за считанные секунды окружил бойцами участок с домом. Потом на минуту исчез внутри дома и вернулся, ведя под руку сильно хромавшего паренька лет двадцати трех ‒ двадцати пяти.

Наступившую тишина разрезал звон падающих на булыжники гильз. На ходу снаряжая барабан револьвера патронами, Васильков шел к грузовику. В ветровом стекле большого автомобиля зияли пробоины от пуль.

Этот удар не был похож на тот, когда рядом рванули артиллерийские снаряды. Тогда пронзительную боль почувствовала каждая клеточка, каждый миллиметр организма. Сейчас что-то тюкнуло по темечку. Тюкнуло так сильно, что молния прошибла от головы, через позвоночник и ноги до самых пяток.

Рядом с печью лежал Алоиз, устремив в потолок наполненный болью взгляд. Его грудь несколько раз судорожно вздыбилась, наполняя легкие воздухом и… навсегда успокоилась. Побелевшие пальцы левой ладони впились в березовое полено. Правая ладонь медленно прочертила по полу кровавый след и остановилась.

Васька вздрогнул, распрямился. Настороженно вглядываясь в темноту, прислушался… И вдруг почувствовал, как в бок уперлось что-то твердое. ‒ Не дури, ‒ послышался строгий мужской голос. ‒ Одно резкое движение и получишь вторую пулю.

До тротуара оставалось метров пять, когда коротко огрызнулся один из милицейских автоматов. Веер свинца полоснул по серой штукатурке здания, задев спину парня. Тот вскрикнул, разжал ладони и полетел вниз. Удар о землю был не сильным, но парень так и остался лежать на асфальте в расползавшейся луже крови.

Все произошло настолько неожиданно и стремительно, что никто не успел ничего понять. Миг – и все шестеро телохранителей оказались поверженными, а вместе с ними и сам Амулу. Амулу скрутил лично Костров.

Белокобылин подошел вплотную к пленнику, играя ножом. Походка у него была легкая и пружинистая, как у зверя, который готовился сделать смертельный прыжок. Действительно, все здесь было понятно.

Все произошло почти мгновенно – путник-одиночка не успел даже опомниться, а значит, не оказал никакого сопротивления. Будучи обезоруженным, связанным и опрокинутым на песок, он таращился на неизвестных ему людей, и крутил головой.

В том месте, где дорога делала крутой изгиб, а россыпи валунов подбирались к самой обочине дороги, вдруг возникли человеческие силуэты. Силуэтов было семь – это спецназовцы сосчитали мгновенно. А в том, что это были враги, а не друзья, не было никакого сомнения.

При слове «Мали» Белокобылин победно улыбнулся, ткнул кулаком в бок Гадюкина и выразительно щелкнул пальцами по своему горлу. Жест был понятен: мы с тобой спорили, ты проиграл, значит, за тобой долг, бутылка французского коньяка.

Сражению этому не видно конца, и идет оно с переменным успехом. Вот совсем недавно Модибо Тумани одержал над повстанцами победу. Это была громкая, впечатляющая победа. Шутка ли – взять в плен Амулу – одного из вождей, да еще и обезоружить целый повстанческий отряд!

Он поравнялся с раскидистым дубом, когда сзади, совершенно бесшумно, на шею ему накинули удавку. Кулумбетов инстинктивно попытался просунуть пальцы между горлом и верёвкой, одновременно резко отшвыривая сумки назад, чтобы сбить нападавшего с ног. Он изо всех сил рванулся вперёд, но тут же почувствовал, как на него наваливаются ещё двое.

- Всё, Антон, тянуть больше нельзя, - сказал он так, будто это Равчеев оттягивал операцию. - Банда становится всё наглее. Завтра Кулумбетов должен выехать из гостиницы. И пусть сделает все, чтобы эти недочеловеки клюнули на приманку! Готовьте операцию.

- Можете описать, кто на вас напал? Это очень важно! Мужчина попытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь хрип. Равчеев повторил вопрос, но пострадавший только покачал головой и снова закрыл глаза от боли.

Равчеев присел рядом, внимательно осмотрел землю: трава примята, в песке отпечатались глубокие следы. Рядом – пуговица, кусок ткани, похожий на подкладку от пиджака. - Били здесь, - тихо сказал он, - потом волокли к опоре. Видишь, кровь на гальке? А вот тут, - он указал на темное пятно, - добивали.

Костюм на мужчине был дорогой – серый, с легким блеском, явно не местного пошива. Галстук аккуратно завязан, рубашка белоснежная, отчего пятна грязи и крови на груди выглядели неестественно. Обувь, черные кожаные туфли, начищены до блеска. Туфля с левой ноги слетела и валялась в метре от тела.

На влажной земле, почти у самой опоры, лежал человек. Сначала Сергей решил, что это очередной пьяница. Но, подбежав ближе, он замер: мужчина лежал на спине, в неестественной позе, лицо было странным, будто восковым, вокруг головы темнело пятно, уже подсохшее, но еще заметное даже на сыром песке.

Титов добрался до одного из гитлеровцев раньше Шубина и, обхватив того рукой за шею, повалил на землю, одновременно ударив ножом под ребро снизу вверх. Немец, охнув, кулем свалился на землю.

Еще час ушел на то, чтобы пробраться до намеченного кустарника. Глеб оказался прав. Едва он подполз к кустам чуть ближе, как заметил шевеление веток, и подал знак Артемьеву и Титову о том, что впереди залег немецкий дозор. Те поняли, и, разделившись, стали обходить опасное место, намереваясь зайти с тылу и напасть на дозорных сзади.

Фашисты наседали, не давая окруженным со всех сторон бойцам расслабиться хотя бы на секунду. Натиск длился минут двадцать, затем накал боя стал снижаться, а вскоре атака и вовсе захлебнулась. Немцам не удалось застать красноармейцев врасплох, как они это задумывали, и потому запал энтузиазма у них быстро иссяк.

Глеб вернулся и снова спрыгнул в окоп. Бежать дальше, даже по подлеску, было опасно, а в планы Шубина не входило погибнуть, так и не установив, вышли ли немцы им в тыл и на правый фланг.

Не заботясь, что его могут увидеть, Глеб запустил в небо сигнальную ракету, предупреждая об опасности. Потом бросился в сторону подлеска и выскочил как раз в том месте, где стояли два орудийных расчета, прикрывающие фланги. – Разворачивай стволы! – крикнул он.

Глеб передал стоявшего немца Артемьеву, кивком приказал отвести его в сторону и убить, а сам, присел возле второго дозорного на корточки. – Вы не должны меня убивать. - испуганно залепетал немец. - Я все расскажу. Спрашивайте.

И вдруг выстрел - и рядом с головой поднялся фонтан. Бац - второй! Плеснуло у плеча. Бац - третий! У ноги. Мелькнула отчаянная мысль нырнуть. Но это конец: на глубине течение было еще сильнее, его немедленно засосет в водоворот. Колька пытался не паниковать, греб упорно, отчаянно, но сносило еще сильнее.

Колька жаждал крови рыжего, Швах – Колькиной. Орудовал быстро, удары острые, подлые, четкие – ребра, пах, подбородок. Колька отражал, ловил, увертывался, но уже пропустил один, второй, и из рассеченной брови полило, закрывая глаз.

Пельмень привычно ушел с линии атаки – мелкий на разгоне пролетел мимо, открыв путь к защищаемой зазнобе. Опомнился, ринулся снова – Андрей снова увернулся и снова ухватил дурачка за поросячью мордочку. Тот заорал, размахивая своим дурацким ножиком, пытался пинаться.

Яшкина пятерня, потом вторая, сама его глупая голова появилась. Андрюха ухватил его под микитки, помог взобраться, потащил подальше от края, а тот лишь хрипел, хватался руками и сучил ногами. Вывеска у него была попорчена капитально, из носа кровило, один глаз смотрел в сторону, второй заплыл до полной невидимости.

Мертвецы остались на снегу, а Александр, стуча зубами, переоделся - и лишь потом понял, что палят уже по нему, что вокруг на снегу места живого не осталось, все взлетали фонтаны снега – а ему хоть бы хны. Он, блаженно отходя в тепле, ощущал себя на небесах, где ни болезни, ни печали.

Ослепший мехвод сквернословил, плюясь, командир орал: «Назад! назад!», скрежетала коробка. Танк пытался дать задний ход, но гусеницы буксовали на нарастающей ледяной каше. Заливало машину - и вода с облегчением тотчас останавливалась и замирала.

На улице послышалась возня удары и сдавленный стон, что-то упало. Лариса взволновано встрепенулась, вознамерилась встать со стула и пойти посмотреть, но Ватагин остановил ее. - Я закричу, - сжав губы предупредила Первак. - Лариса Ильинична, - спокойно ответил ей Николай. – Успокойтесь. Все, кто мог прибежать на ваш крик о помощи уже здесь.

- Нужен труп, обнаруженный на подъезде к городу в период до появления здесь Кротовицкого, - не заметив скепсиса капитана, продолжил Николай. - Правда это маловероятно, поскольку трупов наших подмененных офицеров мы так и не нашли. Но у нас над этим работала целая группа немецких егерей.