Вместо гудков в сотовом оператор сообщил, что абонент недоступен. Ирина испугалась по-настоящему, еще сама не зная чего, но сердце заныло от нехорошего предчувствия. Валентин побежал до магазина, но продавец сказала, что Миша не заходил.

А потом Игоря подкараулила около дома красавица Злата, которая обратилась к нему за помощью в поисках пропавшей сестры-близнеца, и отдала журналисту флешку. После просмотра Воронин сразу же обратился к знакомому оперативнику в Москве, а тот немедленно в отдел, где работали Гуров и Крячко.

Сквозь заиндевевшее окно светит уличный фонарь, больше никакого освещения в комнате нет, но даже так я вижу, что выдвинут ящик с документами. Он второй сверху, тот же самый, в который Роберта убрала мое личное дело на той неделе, что может быть просто совпадением… Но, проверив, я вижу, что мое дело пропало.

Особняк огромен, весь из камня, скорее черного, чем серого, и будто сам вырублен из утеса. Одинокая башня возвышается на фоне неба, в точности как та, где Джен увидела призрак Кровавой Бесс. Сейчас на башне никого нет, но стоит мне сделать несколько шагов, как снова появляется ощущение, что за мной следят. А когда я снова поднимаю голову, вижу, что в окне появился огонек.

Читатель, я согласилась. Что еще мне оставалось, когда он предлагал мне возможность встретиться с моим кумиром и первой из всех желающих прочитать — услышать — продолжение «Секрета Ненастного Перевала»?

— Я сожалею, что написала ей, — снова говорю я, чувствуя опасно близко подступившие слезы. — Я пойму, если вы теперь не захотите давать мне рекомендации… — Нет, никаких рекомендаций, — сообщает он, подтвердив мои худшие страхи, но потом продолжает, — потому что тебе не нужна другая работа. Вероника СентКлэр предложила нанять тебя в качестве личного секретаря, чтобы… — Писать под ее диктовку.

Я читала все воскресенье, до поздней ночи — меня затягивало в эту историю так же, как волны неумолимо тянули корабль Джен к берегу, и следом за ней я пришла в величественный готический особняк под названием Ненастный Перевал, которым управлял обаятельный, но властный ректор, Сент-Джеймс.

Вероника Сент-Клэр сошла с ума много лет назад. Вот почему она ведет затворнический образ жизни. Какой-то ассистент написал ей письмо с просьбой о продолжении, и Сент-Клэр потребовала, чтобы его уволили.

– Если мы надеемся предотвратить обрушение луны, королевство Халендия и клашанская империя просто обязаны объединиться. Вот почему я приложил столько усилий, чтобы свести друг с другом Канте и Аалийю. Если нам этого не удастся, все будет потеряно.

Часто по ночам он просыпался от боли и шока, когда меч Микейна будто вновь отсекал ему руку. Этот, с позволения сказать, поединок имел место прошлой зимой, но казалось, что буквально вчера. Микейн тогда не хотел, чтобы увечье стало смертельным. Он лишь намеревался лишить брата того, что украшало его левую руку. Во время поединка на пальце у Канте было кольцо, некогда принадлежавшее их матери.

В рубке воцарилась тишина. Все знали, что Ифлелены держали у себя отрубленную голову Элигора, предводителя орд ревн-кри. На протяжении бессчетных веков орден проводил над ней тайные эксперименты. Именно этим артефактом должны были завладеть их союзники в Западном Венце.

Кезмек в коридоре исчез из виду, вновь став призрачным и сбросив с себя ее огонь. Похоже, талант твари к маскировке распространялся и на способность избегать любых прикосновений обуздывающего напева. Никс лишь мимолетно подивилась, как столь скользкое создание вообще могло быть привязано к своему хозяину. Тем не менее ущерб уже был нанесен.

Увы, но в неспокойные времена Забытого Века в рядах та’винов случился раскол. Большая их группа отошла от пути своих создателей, придя к убеждению, что Урт принадлежит им, а не тем, кого они были призваны защищать. Именовали они себя ревн-кри, и возглавлял их та’вин по имени Элигор. В конце концов им дали достойный отпор, а их предводителя разбили на куски.

– Отдельные стычки между Халендией и Южным Клашем по-прежнему продолжаются. Но после большой битвы прошлой зимой обе стороны в основном притихли и ищут союзников в других землях, чтобы пополнить свои ресурсы – вынуждая и своих соседей принять ту или иную сторону. Так что война понемногу распространяется по всей ширине Венца.

Из этого я довольно быстро сделал вывод, что те самые «женские чары», которыми мы так восхищаемся, на самом деле вовсе не женственны, а лишь являются отражением мужского взгляда, и были развиты, чтобы нам угодить, потому что таково требование общества, а вовсе не потому что это необходимо для истинного достижения главной цели.

Мы чувствовали себя мальчишками, пойманными за шалостями в приличном доме какой-нибудь славной госпожи.

— Нам бы этих дамочек вывезти в Соединенные Штаты и поручить им разбивать парки, — сказал я. — Как здесь всё прекрасно устроено!

— Но там всё такое... вы же видели, это цивилизованная страна! — запротестовал я. — Там должны быть мужчины!

Когда уважаемый в обществе врач, да ещё и собственный муж, уверяет друзей и родных, что с вами всё в порядке, за исключением временной нервной депрессии и лёгкой склонности к истерии — что тут поделать?

— Обитель, как же! Эти твои сестринские общины, Джефф, дают обеты безбрачия и послушания. Нет, там будут женщины и матери, а материнство и сестринский союз — вещи почти несовместимые.

— Ты понимаешь, что последние несколько дней я не могу думать ни о чем, кроме тебя. Моя голова не работает, если тебя нет рядом. Мои сны, мои кошмары, мое подсознание, мое сознание… ничто из этого в последнее время не функционирует без тебя.

Мысли путались, сердце скакало в груди. Слишком много эмоций, надежды и любви. Он любил меня. Хотел получить все мое сердце. А оно уже принадлежало ему.

— Один год — и ты можешь принадлежать чему и кому угодно... Но на этот год, Эверли, ты станешь моей.

Мне хотелось, чтобы все ее тревоги растворились в моих руках. Она слишком собрана, черт возьми, всегда — слишком идеальна, слишком чиста, и ей нужен был спусковой крючок. Я был, черт возьми, лучшим. Не вечеринка. Не Уэс. Я.

Он был моим боссом. Моим запретным плодом, человеком, которого я ненавидела и хотела одновременно.

Воспоминания равноценны яду, убивающему быстрее, чем укус змеи.

Может быть, все мы лишь пыль в небе, голоса на ветру?

Мертвые всегда возвращаются к тем, кого любили!

У того, кто забыл свое прошлое, нет будущего.

— Волосы этого мальчика предвещают пожары, вот увидите!

Каждый человек приходит в мир с ангелом на левом и чертом на правом плече.

Мы орудие не заметили. Мины ложились рядом. Вот-вот накроют нас. Где-то в соседних кварталах городских расположились. Видать, корректировщик с какой-то крыши работал, наводил их. А тут и пушка… Противотанковая, 75-миллиметровка. Это я уже потом рассмотрел. А в тот момент… Аккуратно они высунулись. Ну, и вдарили…

Он сначала из пушки и ударил. Но выстрел выше ушёл, в стене склада дырень проделал. А пулеметчик-танкист по точке нашей строчит, мешки в клочья дербанит. Видать, решили гусеницами нас разутюжить. А тут Кирчик хватает своего фашистского «Шрека» и – через мешки прыгает. Прямо перед танком. Думали, сейчас его в клочья разнесет. А он за «Шреком» своим укрылся.

Ветер поднялся, волны… И всё от берега. Вроде лиман, а волнение поднялось такое, точно в открытом море штормило. Никак причалить не могли. Мокрые все, до нитки. Пару раз лодку чуть о пирс не расшибло. Да только если уж приказ поставлен, то хочешь не хочешь, а причалишь.

Эти двое везде ходили со своими карабинами в руках – на построении, возле походной кухни, на ночь возле себя на нары укладывали. Ни на минуту с оружием не расставались. И постоянно возились со своими карабинами, как с самой любимой игрушкой. А игрушки у ребят были, действительно, стоящие. 98-е «маузеры» - сверкающие, будто только с заводского конвейера, тщательно смазаны, ухожены.

Но удача сегодня была явно не на стороне русских. Стало понятно, что они не рассчитали силы в борьбе с мощью речного течения. Их сносило вниз, не смотря на все попытки как можно быстрее пересечь реку. Стремительное течение в самой середине, как река в реке, держала плоты и лодки русских в своих тисках.

Тут, Трошка, видимо, понял, что главное успокоиться самому и утихомирить устроенную рекой и плотом свистопляску. Он попросту замер, что-то прокричав Кренделю. Скорее всего, что-то насчет того, чтобы тот тоже не шевелился. Все это длилось какие-то доли секунды. Вот, наконец, он обрел точку опоры. Согнувшись над пулеметом, прижавшись головой и лицом к линии прицела, он начал стрелять.

Суд — это такое место, где каждый день кто-то кого-то приглашает выпить, однако Дун Сяньфа это не касалось.

Похоже, убить человека бывает легче, чем сначала найти его.

Когда тебя дурачат другие, не так обидно, обиднее, когда ты попадаешь в свою собственную ловушку.

Давайте-ка оставим ресторан в покое, а лучше разберемся с историей о моих кишках. И пока сегодня не докопаемся до сути, пусть никто даже не думает покидать эту комнату!

Софии потребовалось чуть меньше месяца, чтобы разрушить абсолютно все, во что я верил! Она залезла мне под кожу и будто пробудила от долгого сна. Просто ураганным ветром ворвалась в мой серый мир и окрасила там каждый уголок всеми существующими цветами.

Я не мог себя сдерживать, не мог контролировать, не могсо противляться желанию прикоснуться к ней. Она девушка мечты и совершенно точно станет моей погибелью.

Я всю жизнь убеждал себя, что не существует таких чувств, как любовь и влюбленность. Я говорил себе, что это бред, женские причуды и сказки. А сейчас не знал, как назвать иначе все, что чувствовал и ощущал к Софии. Я хотел ее всю.

Иногда людям нужен год, чтобы узнать друг друга, научиться доверять; а иногда достаточно недели, а то и нескольких часов, чтобы убедиться – человек достоин тебя.

Мы были друг у друга, и этого всегда было достаточно.

– Я буду несчастен всю жизнь, если вы не скажете, как вас зовут, – вымолвил он, протяжно выдыхая. От меня не скрылось, что он тоже задержал дыхание. – Меня зовут София, – улыбнулась я, – и теперь вы обязаны быть счастливым всю жизнь.

Я снимала со стен его картины — те, что он создал после переезда в этот городок. Первой в руки мне попалась та самая, с обнаженной женщиной. Сдернув ее со стены, я вышла на террасу,охваченная внезапным порывом уничтожить, с силой ударила полотно о спинку кресла, и оно треснуло посередине. Одна из частей упала, перевернувшись, и на обратной стороне я заметила надпись черным карандашом: “Господство"

«Второго октября, открыв двери зала суда для общественности, я стремилась вовлечь людей в обсуждение этого дела. Я не сожалею о своем решении и убеждена, что совместными усилиями мы сможем создать будущее, где мужчины и женщины будут жить в гармонии и уважении друг к другу»

Те времена, когда я могла готовить, бегать по делам, читать, смотреть фильмы или слушать музыку без единой слезы, казались мне совсем далекими. Та Каролин была папиной дочкой, и ее больше нет.