Начало мая всегда ассоциировалось у меня с цветением мальвы. Эти нежные бело-розово-сиреневые цветки напоминают мне о моей робкой юности, о тех временах, когда я уже вышла замуж за Норимицу.

Да, Мурасаки. Мы повзрослели… Теперь у нас свой путь, мы покинем отчий дом.

В тот момент юная Мурасаки даже не предполагала, что пройдет время, и она создаст бессмертное произведение «Похождения принца Гендзи»

Разве ж это магия? Слышать саму себя, отдаваться чутью… Разве не должно настоящее колдовство сопровождаться вспышками, громкими словами и обрядами?

Он даст тебе силу, деньги, власть. С ним ты сможешь не бояться за свою судьбу и судьбу собственных детей. Любовь глупа — она делает нас слабыми, выворачивает наизнанку и оставляет. Бедных, голодных, озлобленных и разочарованных. Влюбившись, ты будешь печься не о собственном благополучии, ты станешь чужой рабой.

Ты полюбишь меня, можешь быть уверена. Проникнешься чувствами так сильно, что едва сможешь дышать. Не ко мне, значит, к нашим детям и всему, что я положу к твоим ногам. Чем скорее ты примешь это как данность, тем проще станет. Тебе непременно следует поступить именно так: свыкнуться и научиться наслаждаться.

«Ни дня без тебя не могу. Мне кажется, то не любовь — проклятие. Закрываю глаза и твой образ вижу, ведьма моя, нежная моя. Я сделаю все, чтобы мы были счастливыми…»

Сила та крылья дает, страшные, черные, да только расправишь их — и она тебя к небу поднимет, возвысит… В твоей крови она, давно тебе дарована. Боится мать твоя, что коснусь я тебя перед отходом, да только дело давно сделано, с рождением твоим это предписано, в крови звериной читается, в вое волчьем слышится. Слышишь? Она бурлит в тебе, зовет…

Любовь — удел глупцов и бедняков. Это то самое чувство, которое отберет у тебя все: статус, богатство, власть и собственный разум. Оно сожрет тебя, перемелет и остатки вышвырнет в канаву. Ежели хочешь быть счастливой — люби только себя.

– Вы все правильно поняли, генерал Золенберг. Это похищение, – подтвердил догадку немца Шубин. – Мне не хотелось бы вас убивать, поэтому давайте тихо встанем и оденемся. Это – для начала…

Глеб быстро снял с немца верхнюю одежду и сапоги. Сунул в подобранную тут же торбу. Хотел было спуститься по лесенке, но передумал и, вернувшись, склонился над лежащим фашистом. – Передай привет Гитлеру на том свете, когда черти его туда доставят, – проговорил капитан на немецком языке и свернул фашисту шею…

Он шагнул в сторону висящего тела и остановился. Под ногами висевшей старухи лежало что-то темное и… Глеб вздрогнул и отступил на шаг. На него из темноты смотрели две светящиеся точки глаз.

Шубин и Одинцов открыли огонь по мотоциклам, не давая им подъехать ближе к автомобилю. Энтин попытался под прикрытием их огня выскочить на дорогу, но офицер, залегший в машине, уже добрался до своего пистолета. Он едва не попал в Энтина, и тому пришлось уйти обратно, под защиту высокой травы и кустарников.

Передав первого немца под охрану Энтина, вошедшего следом за ними в комнату, Шубин тихо скользнул к второму фрицу и сдернул с него наушники, не забыв при этом приставить к его голове автомат.

Оттащив немца подальше в лесок, разведчики уложили его на траву и приставили к груди автомат. – Даже не думай крикнуть, – сказал Шубин по-немецки. – Кивни, если понял. Немец кивнул и что-то тихо пролепетал.

- Эйхо, - равнодушно заметил он. – Тебе ведь знакомо это имя. - Человек сам выбирает себе имя, мой друг, - Сэншу изогнул брови. – И ты назвался Кёичиро.

- Ты ничего не знаешь о мире, - губы Овечки дрогнули. - То, что помнит твой разум — всего лишь иллюзия. Мечты. Особенно когда твой внутренний мир состоит из одного лишь тумана.

- Я не верю в необычное, если ты об этом. Раз что-нибудь случается, значит, может случиться, а значит - явление обычное.

Должно быть, весь мир держится на боли, - проговорил вдруг Овечка. Он не отводил взгляда, но его лицо оставалось абсолютно бесстрастным. - Это единственная действительно вечная вещь.

Люди предпочитают держать свои вещи рядом с собой.

Он ведь уже говорил, что его это больше не интересует. - Всем нам приходится делать вещи, которые нас не интересуют. Такова взрослая жизнь.

Взмах белых рукавов – и человек, споткнувшись, остановился, прошел косо несколько метров, рухнул на землю. Почему-то стало тихо-тихо, хотя не могло так быть. Мелькнула глупая мысль: «Все, что ли?» Акимов, держа пистолет наизготовку, осторожно приблизился.

Колька, зажимая нос платком, вполз в комнату – там у двери на другую половину лежала куча тряпок, а из нее торчала рука, уцепившись за ручку. Он, задержав дыхание, рванул, ухватил под мышки, потащил за собой по полу, но она вдруг ожила, начала биться, скребя пальцами по полу: - Нет, нет…

Пошел дым. На той половине скрипнул, наконец, диван. Было слышно, как Князь, подойдя к двери, толкнул ее – спокойно, уверенно, раз, другой, третий. - Наташенька, - каким же мягким был его голос – прямо облако райское, - Наташа, что за игрушки? Открой.

Пельмень, дернувшись, потер прострелянное плечо, Анчутку передернуло – ну да, досталось им от того доброго дяденьки, который и замерзнуть в лесу не дал, и заработок обеспечил. Ну, а когда нашел, что хотел, тут и попытался обоих пустить в расход.

Мила выскочила на порог, выдохнула, смиряя трясущиеся руки, старательно прицелилась в дергающуюся фигуру. Выстрелила она еще два раза, но обе пули ушли куда-то в сторону. Налетчики скрылись в лесу.

Участковый Семенов, улегшись грудью на стойку, шуточками отвлекал от пересчета новенькую почтальоншу Милу, молоденькую и смазливую, когда в помещение ввалились двое. Как вошли, кто дверь не запер – вопрос открытый. Семенов пикнуть не успел, как получил рукоятью по затылку и, обливаясь кровью, рухнул на пол.

Все эти десять лет мне казалось, что я сражаюсь за свою семью, в то время как в действительности лишь загонял ее в угол! Ведь именно я, всецело доверяя сестре, ввел этого дьявола в свой дом.

Я не могу ничего рассказать мужу, он не должен догадаться. Долго лежу неподвижно в темноте, ожидая наступления следующего дня. Встаю и запихиваю в сумку необходимые документы — всё, что удалось сохранить. Доказательства. Следы. Моя история.

Выступать против своего сына в суде — это странно, жестоко и отвратительно. Тем более что в глубине души я знаю: выдвинутые обвинения — ложь. Но любой, кто „сбежал с корабля“, немедленно демонизируется.

Меня душат слезы. Я поражен и шокирован злобными высказываниями моих детей о матери. И все же это не мешает мне молча сопровождать дочь, когда она идет заявлять в полицию на собственную мать!

Послушайте, давайте не будем дискутировать. Либо вы доверяете, либо нет. Все, с кем я сотрудничаю, не задают вопросов, они мне верят! Я не приемлю, когда мои слова ставят под сомнение, это вопрос репутации!

Прохожие не замечают пару, молча и отрешенно бредущую мимо них. Они не смотрят в нашу сторону, мы зомби. У нас нет денег на автобус. Наша зарплата урезана на девяносто процентов.

Что, если мы этого не сделаем? Что, если уничтожение источника проклятия освободит нас? Мы сможем выйти в мир и обрести ту жизнь, о которой всегда мечтали.

Если это конец, мы будем вместе. И позаботимся о том, чтобы он больше никому никогда не причинил вреда.

Я хочу сохранить ей жизнь, Этьен. Я хочу рискнуть, чтобы сохранить свою лучшую подругу в этом мире.

Два дрейфующих призрака, которые пытаются понять, как спастись от бесконечной серости своего существования, наконец-то нашли утешение друг в друге.

Я должна закончить то, что начала. Мы должны попытаться, должны всеми силами вцепиться в нашу единственную надежду, даже если шансы невелики.

Я вижу тебя в каком-нибудь изысканном месте, залитом солнечным светом. Счастливой и беззаботной, словно тебе подвластны закат и восход солнца, и целый огромный мир, в котором ты можешь жить.

Тупые буквы складывались в тупые мысли, создавая тупой день. Тупой ум — тупое сердце.

— Что это за чудовища? — спросил он. Ни секунды не колеблясь Сон Ёндаль ответил: — Ангелы. — Ангелы? Но они же некрасивые и странные. — Да, это уродливые ангелы похожие на монстров.

Завершенная смерть не может быть неудачной.

Все, что нам нужно так это немного чуткости и трусости, чтобы уметь нажимать на кнопку принудительного завершения работы.

Одинокая смерть — это про скрапбукинг — украшательство своего дневника. Так что давайте позволим этим людям самим стать творцами своей одинокой смерти, давайте позволим им самим украсить свою смерть и провести время в одиночестве.