Она – птица в клетке, незнающая нужды и печалей. Он – тот, чей дом – весь мир, простой и в то же время сложный.

Девушка казалась пришедшей с небес, ведь грязные улицы Лояна не могли породить столь прекрасный цветок. Цветок, краше любых роз, что росли в Императорских садах.

Мрачные мысли развеялись. На их место пришел покой. Завтра настанет новый день, и он продолжит делать то, что делал. Он выживет и сможет найти свое место в мире, как долго бы ни пришлось его искать.

Человека воспринимают тем или иным образом, в зависимости от того, в каком наряде он предстанет перед ними.

Увеличение упраздняет контекст, на все надо смотреть издали.

— Мне кажется, вы слишком гоните лошадей. Что дает вам основания думать, что я приму ваше приглашение на ужин? — Честно говоря, я не собирался вас приглашать

— Что мы делаем в своих телах, — сказал господин, собиравшийся улечься на кровать рядом с моей. <...> — Наверное, мы в них путешествуем, — сказал я.

— Много людей теряется в Индии, — сказал он, — кажется, эта страна создана специально для этого.

"Я хочу найти тебя. Я хочу исчезнуть с тобой. Я хочу найти тебя и, найдя, вынудить тебя исчезнуть во мне. <...>, хочу знать, где ты этой ночью".

- Когда мы оставались наедине, то проводили много времени дома или на прогулках, и между нами воцарялось молчание. Я знаю, это звучит... звучит глуповато, но оно было совершенным.

"Перестаньте меня искать. Я не исчезла. Я не хочу, чтобы меня разыскали. Я хочу исчезать. Я не хочу домой".

Она была здесь мгновение назад, в постели, в душе; ее полотенце на полу ванной еще влажное; это не может происходить наяву.

Монстра вообще никогда не было, только люди и их отвратительные тайны. И ты был одним из них, — прошептал голос в голове. — Многие годы ты тренировался с ними, жил среди них. Они были твоей семьей.

Любовь — это крокодил в реке желания.

Открытое пространство между нами — необходимая предосторожность, место для того, что не высказано вслух.

Странно — понятие относительное.

Она не осознавала, какую силу дает надежда, пока почти не потеряла ее.

Пустота – это отсутствие чего-то. Жизни, силы, энергии. А человек – полная её противоположность. Наполненность бесконечным смыслом.

Если дерзишь, имей смелость идти до конца.

Люди всегда найдут, за что бороться. Никогда не опустят рук. Отважные, самоотверженные, сильные. Он мог бы полюбить каждого из них просто за то, что они есть. За то, что появлялись в его мире. Вопреки всему, они оживали, будто сотворённые высшим разумом, а не им. Величайшая тайна мироздания, величайшее творение…

Честному человеку выжить сложно.

Когда ты не такой, как все, – в тебе видят монстра. Тебя пытаются уничтожить, вычеркнуть из памяти всего мира, как старую, неприятную сказку.

Я умирал в десятках миров без тебя. Они были прекрасны, но я их не замечал. Бродил, как призрак себя настоящего, это не назвать жизнью. Я больше не хочу тебя забывать.

Почему глубоко во мне все еще теплились надежда, желание и тоска, когда я наблюдала за ним, когда все признаки указывали на то, что мы не что иное, как яд друг для друга?

Может быть, я ждала, что он станет рыцарем в сияющих доспехах. Но это была не сказка. И Тайлер не был моим принцем.

Мне все равно, кому мы причиним боль. Мне все равно на остальных, если речь идет о нас.

Я не могла быть просто другом. И не могла быть кем-то большим. А это означало, что у нас был только один вариант того, кем мы могли бы стать друг другу. Никем.

— Ты моя слабость, Джаз, — хрипло произнес он. — Всегда была.

Но дело в том, что, возможно, я не хочу знать правду. Может быть, я убегаю от нее вместо того, чтобы встретиться с лицом к лицу, потому что очень боюсь того, что может всплыть наружу.

Я выше дерзко заявила, что любовь — это не однократная сентиментальность или жалость к несчастным, а действие, требующее терпения и усилий, но Мит-тян умела сразу же подладиться к испытывающим мучения людям без усилий и терпения, которые необходимы нам.

— Слушай, — перебил я ее, посерьезнев. — А ты меня не поучишь? У тебя ведь хорошо получается. — Да, но… — А что такого? Еще Гегель говорил, что, когда старшие учат младших, они выполняют долг любви!

В Токио кое-где еще оставались такие пустыри, возни кали странные занятия вроде чесальщиков и свод ников, и повседневная жизнь была такая, что души людей тоже насквозь продувало ветром.

Нате вам, господа Маркс и Гегель! Но если нау ки, которые без всякого рвения читают нам в ауди тории, куда студенты набиваются, словно селедки в бочку, не приносят пользы хотя бы в такой ситуа ции, зачем же я тогда подрабатываю, чтобы платить за них так дорого?!

Вот что стало поводом для знакомства с этой женщиной. Первым поводом для встречи с той, ко торую я потом бросил как ненужную собаку. Воз можно, это была случайность. Но что еще, кроме случайностей, связывает в этой жизни нас, людей?

Больше карабин не стрелял, и Богданов догадывался, почему. Скорее всего, кто-то из его подчиненных бесшумно выстрелил в ответ, и выстрелил метко. С одной стороны, это было хорошо, но вот с другой – больше стрелять спецназовцам было никак нельзя.

Богданов с рацией вскарабкался наверх: здесь, внизу, разговаривать было затруднительно. Остальные спецназовцы принялись наводить порядок – прятать обратно мертвое тело и взрывчатку.

– Смерть наступила явно от огнестрельного ранения, – констатировал Терко. – Стреляли почти в упор, характер раны тому свидетельство. Выстрел был произведен из оружия крупного калибра… Что там говорилось об охотничьих карабинах? Вот из него-то, похоже, и пальнули…

Прежде всего, следует надежно спрятать тело. Здесь же, в этой самой лощине, рядом с тайником со взрывчаткой и оружием. А дальше – немедленно возвращаться на свои рабочие места, пока никто их не хватился. И ждать назначенного часа.

Когда он понял, в чем дело, то выстрелил из карабина в одного из нападавших. Выстрел был удачным – пуля сразила диверсанта наповал. Но еще раз выстрелить он не успел. Сразу трое диверсантов набросились на него, выхватили у него оружие, и следующим же выстрелом мужчина был убит.

Убивать пассажиров диверсанты не собирались, и в этом также таился хитрый расчет. Они их просто обездвижат, на долгое время лишат сознания, свяжут, и оставят в вездеходе. То, что пассажиры, придя в сознание, будут свидетелями налета, диверсантов не беспокоило.

Я не хочу идти путем, на котором не будет тебя.

Они впервые были так близко друг к другу. Их лица разделяли жалкие сантиметры, и это только накаляло атмосферу. Диана злилась на то, как Кай легкомысленно относился ко всему, что касалось его самого. Кая бесило, что Диана не понимает, что если он захочет, то в одиночку расправится со всеми на этой вилле.

Кай только усмехнулся от ее невинных попыток его соблазнить. Знала бы она, что ей и делать-то ничего не нужно: он и так давно пленен и соблазнен.

Доверие — меч, который в любой момент могут вонзить тебе в спину. Не стоит вручать его в ненадежные руки.

Но ведь Диана давно уже не посторонняя. Она необходима ему как воздух, которым он дышит, как вода, как… Кай знал, что уже не сможет без нее.

Голова Эни была такой же пустой, как и ее душа. Она смеялась над богами, над философами, над учеными — вообще над всем, что имело хоть какой-то смысл. Хотя чего было ждать от той, кто получает удовольствие от вида чужой крови и боли?

В дом входил среднего роста неказистой внешности мужичок с широким носом на узком лице. Жидкие темные волосы с плешью, морщинистый лоб, мешки под глазами, глубокие носогубные складки. И сорока еще нет, а уже состарился, но глаза молодые, взгляд юноши, только-только познавшего вкус жизни.

Но машина тоже вариант. На полке для хозтоваров он заметил походную керосиновую плитку, в его положении очень нужная вещь. И кастрюля имелась. Вода в реке, макароны и тушенку он мог купить здесь, ужин приготовить на природе.

А вот с арбалетом все предельно ясно. Серьезная вещь, даже издалека видно, что убойная. Тетива натянута, а стрела смотрела Олегу точно в лоб. Толстяк отошел в сторону, удерживая дверь «Ровера». Это чтобы его случайно не задело.

Не хотел Митя ее убивать. Хотел холить ее и лелеять, оберегая от всяческих бед. Инга пробудила в нем давно забытую потребность заботиться о ком-то. Он до сих пор находился в состоянии сильнейшего душевного подъема, которое вызвало в нем убийство Гайтарова. Ведь он убивал не из удовольствия, он делал это ради кого-то.