Мы были с ним деталями одного большого пазла, состоящего из множества фрагментов, которые должны были обрести свое место, свой дом.

Мы стали вдохновением друг для друга. Я и Стэнли Фриджерс.

Ты возвращаешь свет, который давно потух во мне.

— Я боюсь потерять тебя, Эмили. И не хочу, чтобы кто-то причинил тебе боль.

— Мне не нужна известность, Эмили. — Стэнли в последний раз взглянул на вывеску и картины, выглядывающие мельком из окон, после чего продолжил. — Если тебя не будет рядом.

Ты единственный, кому удалось прикоснуться к самому сокровенному — к моей душе, жаждущей искренности с привкусом искусства.

Я смотрела магу в глаза и понимала, что охватившее меня сейчас волнение исходит не от меня, а от него. Это обоюдный обмен, верно? Значит, и я смогу чувствовать то, что происходит в душе мага. И он к этому готов?

Мужские руки крепко прижали к себе, схватив за талию. Я ощущала мягкие движения пальцев по плечу, они аккуратно касались шеи, затем мягко прикасались к губам.

Я никогда не умела проявлять эмоции, давила их даже в глубине сердца, будто запрещала влюбляться в кого-либо.

Странно: я еще ни разу в жизни не испытывала подобных чувств. Это не симпатия. Не могу назвать это влечением. Это нечто иное… Что-то более сильное, глубинное…

Вечерний Питер, как всегда, был прекрасен: в отражении небольших луж сияли огни фонарей, в ночном небе проносились стаи птиц, а в местной маленькой кофейне играла французская музыка и доносились ароматы вечернего кофе.

Иногда казалось, что моего мужчины и вовсе не существует. В такие моменты я гнала эту мысль от себя как можно дальше, закрывала в самых дальних глубинах души на тысячи замков, лишь бы не чувствовать, с какой грустью бьется мое сердце.

А спросят дамы обо мне, Скажи им так: "Мечом и лирой Средь бала, празднества, турнира Ваш рыцарь служит вам вдвойне".

Мечтая о просторе, Волна, покинув падь, Умчалась в сине море И не вернется вспять.

-Если ты не существуешь, если ты всего лишь мираж, я не хочу больше жить, хочу стать тенью, как ты, милая, милая Ундина! - Он громко произнес эти слова и снова шагнул в глубь потока.

Его скудное бытие не знает, как схожи меж собой страдания и радости любви, как тесно они переплетаются друг с другом, так что их не разделить никакой силой.

Из-под слез проглядывает улыбка, и улыбка отворяет двери слезам.

Но обрести душу мы, порожденные стихией, можем только слившись в сокровенном таинстве любви с кем-либо из вашего племени.

В тот вечер Митараи дошел до самого дна. В любой сфере есть моменты благоприятные и неблагоприятные для начала работы, но ни до, ни после того не было худшего вечера. Неблагоприятные моменты можно сравнить с ситуацией, когда путешественника настигает песчаная буря. Тогда Митараи надо было, не принимаясь ни за какие дела, переждать, пока ветер успокоится. Но получилось совсем не так.

– Имеется указание на то, что Ричард Алексон смутно предчувствовал произошедшее. В последний год он не раз говорил на эту тему со своим секретарем. Вот его слова: «Если со мной что-то случится, то это произойдет при необъяснимых обстоятельствах. Ключ к этой загадке будет за пределами здравого смысла, и обычному человеку ее не разгадать. Так что позовите тогда лучшего сыщика в Америке».

– Брат был не такой. Он совсем спятил на пирамидах. Твердил, что обязательно разгадает их тайну. Его за уши невозможно было оттянуть от книг и документов. Во Франции и Англии много хороших материалов по пирамидам, вот он и уехал в Европу или Египет, и связь с ним прервалась. Потом неожиданно вернулся и начал строить эту самую пирамиду на Бич-Пойнт. Как раз в это время он получил наследство.

– Что, ты думаешь, у всех троих галлюцинации? От испуга они перешли на шепот. – Мы все устали, а из-за этих разговоров про богатства Алексона и проклятие египетских царей крыша немного поехала. Ведь не может быть, чтобы за этой стеной, которую мы долбили столько дней, кто-то жил? Другого-то входа сюда нет…

Дикка указал на странное существо с краю картинки, освещенной факелом. У того было тело мужчины с обнаженным торсом и голова невиданного животного. Низкий лоб с провалом посередине. Острый взгляд глаз, выступающие челюсти, разрез губ от уха до уха, заостренные зубы. Уши расположены не в том месте, где у человека, а торчат подобно звериным. Человек с головой то ли волка, то ли крокодила.

– Город, который ты увидишь сегодня вечером, захватит тебя своей неземной магией, но даже опьяненная ею, помни то, что я тебе сейчас сказал. Это страшное место. Проклятый множеством людей, из которых он высосал кровь, город уже обречен на смерть. Время процветания прошло, грядет упадок. Но никто этого не замечает, и все стремятся сюда. И мы тоже.

Мерзкие кланы с их мерзкими разборками. Так не должно быть. Мы все люди и живем в одном мире. Почему кто-то должен умирать из-за чьих-то глупых распрей?

Я правда счастлив, что узнал тебя в этой жизни. Надеюсь, мы встретимся и в следующей.

Как бы там ни было, я верила, что в нашей жизни есть моменты, которые должны случиться. Именно они определяют нас, подсказывают, по какому пути лучше идти, чтобы обрести себя. Или не потерять. Главное, правильно их истолковать, иначе они подействуют в обратную сторону — собьют с пути.

Я будто одна против целого мира, маленькая муха, что бьется об стекло, пока не расшибется насмерть. Я хочу многое изменить, но нужно время, а люди все умирают. Я уже не смогу обратить то, что случилось, вспять и вернуть погибших. Многое можно исправить, но не смерть.

Все мы не люди, а механизмы, которыми давят на других.

Раз я так за него переживала и скучала, значит, это и есть любовь. Нельзя предугадать, сколько у нас осталось времени, чтобы побыть вместе.

Я решила, что гости уже ушли, и папа смотрит «Спасти рядового Райана» или что-то подобное, с громким звуком. Ему нравились военные драмы, и он любил Тома Хэнкса. Я взяла попкорн и пошла в его гостиную. Папа и трое его коллег сидели за столом. Они не смотрели телевизор. Перед папой стоял на коленях мужчина. Он стоял на полиэтиленовой пленке, и изо рта у него текла струйка крови. Он плакал.

– Эрин, полиция должна рассматривать такую вероятность, даже если тебя не подозревают. Они обязаны проверить. Было бы смешно, если бы они этого не сделали. И в свете этого, дорогая, тебе придется оставить историю Холли. Просто забудь о ней. Холли сейчас в центре внимания. А стоит старшему инспектору Фостеру копнуть, как у него появятся к нам очень неприятные вопросы. Мягко говоря.

В многочисленных отражениях вокруг себя я вижу незнакомую женщину: решительную и бескомпромиссную. По крайней мере, внешне. Внутри все иначе. Внутри у меня только дыхание и тишина. Ведь мне страшно. Да, страшно, как с акулами в воде. Ничего, я справлюсь, не буду паниковать, не стану думать о том, чего не могу изменить. Слишком много думать вредно. Я не верю собственному мозгу.

Люк в мозгу распахивается, и меня захлестывает страх. В голове проносятся образы: ряды людей в темноте на глубине, надежно пристегнутых к креслам. Их лица. Разинутые в крике рты. «Прекрати! – командую я себе. – Ничего этого нет. Перестань». Они там, внизу, я знаю. Они не могли спастись. И даже не попытались. Почему?

Я поворачиваюсь к океану, к сумасшедшему ветру, к бушующей бездне, и кричу: каждой клеточкой своего существа. Выкрикиваю свое отчаяние от того, что происходит сейчас с Марком, что случилось с Алексой, кричу за ее умершую мать, за свою маму, за будущее Марка, за наше с ним будущее, за себя. Кричу, пока не заканчивается дыхание.

Эдди ни разу не давал интервью. Никогда и никому не сказал ни слова. Я ни на секунду не допускаю мысли, что именно мне удастся взломать неприступную крепость по имени Эдди Бишоп. Я даже сомневаюсь, что этого хочу. Он был профессиональным преступником дольше, чем я живу на свете. Понятия не имею, почему он согласился стать героем моего документального фильма.

Тобиас Лемке задумчиво повторяет имя «бабушки Унделох» два или три раза. Прошлое настигло его. Ждал ли Лемке, подобно другим убийцам, что его в итоге разоблачат? Этот человек буквально пишет историю криминалистики: при помощи новейших методов расследования его дважды признают виновным в преступлениях, которые иначе никогда не были бы раскрыты.

На допросах мне часто приходилось наблюдать подобное: если человек пережил что-то на самом деле, то он повествует об этом убедительно, со множеством нюансов, некоторые из которых не имеют значения для рассматриваемого вопроса, в то время как о неправдивых фактах сообщается лишь намеками и с небольшими подробностями. Убедительно лгать – это действительно особое умение.

Случаи нанесения увечий жертвам, так называемые мутиляции, встречаются при убийствах редко. Причины бывают разные. Они могут быть прагматичными, когда убийце нужно без риска убрать труп. Может иметь место сексуальный интерес или агрессия, при этом раны обычно наносятся по всему телу жертвы. Но в нашем случае преступник имел другие мотивы. Отрезанное ухо должно было значить нечто иное.

В центре моей схемы – Дитер Хабиг. Вокруг него основные темы: увлечение БДСМ; секс в наручниках; противогаз в кладовке; скотч; пластырь; разорванный бюстгальтер; серебряная цепочка; интернет/секс-каталог/журнал; сотни запросов; продолжительность; сайты про садомазо: «секс», «фетиш», «бондаж» (например, «бондаж в спальне»); боевые искусства; оружие...

Я прошу коллегу исполнить роль пострадавшей... В багажнике лежит канистра с 10 литрами воды. Перед гаванью, под удивленными взглядами прохожих, обливаем участницу следственного эксперимента водой. Футболка сразу прилипает к телу. Примерно так выглядела жертва, за исключением того, что в ее случае это была кровь. Девушка ложится на спину. Мой напарник тащит ее за руки почти 20 метров...

Чем необычнее повреждения на трупе, тем отчетливее они раскрывают мотивы преступника и дают представление о его психике.

Потери сопровождали меня всю жизнь, определяли ее. Как только я выросла достаточно, чтобы что-то понимать, я узнала, что всю мою семью убили.

Я уверена, что если буду спать без оружия, то кто-то обязательно придет в темноте и убьет меня. Это ужасное чувство.

Меня никто не должен здесь видеть, иначе они поймут, что я и есть Селестина. Они меня сфотографируют, выложат фотографии в социальных сетях, и моя тихая, спокойная жизнь пойдет прахом. Люди все еще одержимы моей семьей, даже спустя столько лет.

В поле зрения появляется дом, освещаемый фонарем в викторианском стиле, который бабушка Пегги установила у двери. Кирпичный фермерский дом кажется темнее и краснее, чем должен быть. Изнутри дом был почти полностью уничтожен огнем, но фасад не пострадал, хотя при дневном свете все еще можно увидеть почерневшие участки, опаленные огнем.

Я всегда была паникершей. Если кто-то опаздывает на встречу со мной, я представляю себе автомобильную аварию, взорвавшиеся подушки безопасности, торчащие из конечностей кости и судорожно работающих парамедиков, которые делают искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.

Их ослепили неосторожность и праздность, привели их к самому краю обрыва. Аврора должна увести их от него к безопасности, но вместо этого словно готовится толкнуть.

—Вот бы хоть одним глазком посмотреть на празднество во дворце! Бал наверняка будет похож на сказку! «Скорее уж на змеиное гнездо в цветочной клумбе».

Здраво оценивать свои силы куда важнее, чем непоколебимо стоять за ложные идеалы.