Под прозрачным бездонным сводом стало ясно – я лишь крошечное, ничего не значащее пятнышко во Вселенной. Исчезающе малая частица большого мира. Точка, одиноко бредущая по улицам городка в вечном поиске очередного удовольствия. Причем здесь нет ощущения, что меня заперли в клетке из стекла и бетона. Наоборот – кажется, я сейчас упаду в небо и присоединюсь к веренице танцующих звезд.

— Я хочу быть привязанным к тебе всеми возможными способами. Скажи мне, чего ты хочешь. Я стану твоим преданным слугой. — Хитрая улыбка коснулась его губ. — Я буду рад стать твоим собственным рабом любви.

— Ты чуть не умерла. Я не могу… — Еще одна волна дрожи прокатилась по его телу. — Я не могу потерять тебя.

Честно говоря, король не верил, что у нее хватит духу обмануть его, но женщины… хитрые создания. Предательство давалось им так же легко, как нашептывание сладких пустяков на ушко.

Во всех его мечтах они постоянно касались друг друга и целовались. Но это? Пайр прижался носом к волосам над ее виском. Нечто большее. То, чего он так долго искал. Товарищество. Близость. Любовь…

— Черный и серый — мои цвета. Они темные, как моя душа.

— Я хочу сделать все лучше, — прошептала Тэмпест. — Для всех. Ради помощи как можно большему количеству людей, я должна… пожертвовать чем-то. В том числе отдать свою свободу королю.

Судебный процесс. Черт. В голове не укладывается, что Коннору предстоит пройти через то же, что и мне, – через обвинение в преступлении, которого он не совершал. Почувствовать на себе ненависть жертв и их родственников. И это останется с ним на всю жизнь. Нельзя допустить такое. И я не допущу.

Я стою посреди гостиной, пытаясь во всем разобраться, и не могу. Столько крови. Просто немыслимо. Она повсюду – почти на каждом квадратном сантиметре. Что это, если не угроза? Или обещание? Но чье? И почему именно в Стиллхаус-Лейк? Мы очень давно не живем здесь.

А в центре, на каминной полке, самое большое фото, сделанное, похоже, на какой-то школьной дискотеке. На нем три подруги: Джульетта посередине, по бокам Уилла и Мэнди. На Джульетте то же платье, что и на мне. Такая же прическа. И макияж. Над каминной полкой есть зеркало, и когда я подхожу ближе к фотографии, то вижу свое отражение. Звучит бредово, но я так похожа на Джульетту.

Мое фото во всех местных газетах. Вряд ли в Ноксвилле найдется место, куда я могу пойти, и меня не узнают. По крайней мере, так мне кажется. Если все в городе думают, что я тоже монстр, то как я смогу туда вернуться? Я прокручиваю эти мысли уже несколько часов и понимаю: хватит. Нужно отвлечься. Нужно выбраться из этого номера, где я как в клетке.

– Я всё еще чувствую ее сердце, мисс Проктор, – ее голос охрип от многочасовых рыданий. – Моя малышка жива. Я точно знаю. Умом я понимаю, что Пэтти никак не может знать, жива ли ее дочь. Но логика не имеет значения, когда речь о собственном ребенке. Я понимаю связь, о которой она говорит. Я сама чувствовала такое.

– Как он мог... – Сын качает головой, стиснув зубы. – Просто стоял там и стрелял, и... как? Как он мог так поступить с нашими друзьями? Как будто они не живые люди, как будто у него не настоящий пистолет с настоящими пулями, и кровь не настоящая...

Я был влюблен в девушку, которая бросалась навстречу опасностям, общалась с фейри и не принимала отказов в качестве ответа. В упрямую, жизнерадостную и непреклонную девушку, которая, вероятно, могла победить любого противника… кроме того, что было внутри.

Мог бы, стоило бы, должен бы. Сейчас я уже ничего не мог изменить. Как сказала Кензи, что сделано, то сделано, и мы не можем корить себя за прошлое.

Я хотел злиться на нее. Многие годы я винил сестру за то, что она бросила нас, за то, что поставила жизнь королевы фейри превыше собственной семьи. Но… может, Меган просто не могла вернуться.

Я обещал ей не исчезать и, по правде говоря, не хотел.

Я задавался вопросом, наступит ли когда-нибудь день, когда мне не придется лгать всем подряд.

Я здесь не для того, чтобы играть в идеального ученика или получать грамоты и медали. Мне просто хотелось прожить этот год без серьезных катастроф. Еще каких-нибудь катастроф.

Книготорговец Якоб Глок представлял книгу о Каббале. Массовка держала таблички с буквами и цифрами. Мефистофель и Фауст уничтожали таблички одну за одной, так что под конец остался только ряд: 3 – 9 – 1 – 7 – 1 – 3 – 4, едва ли значивший что-либо для кого-нибудь из зрителей, кроме Арне.

Возмущенный Функе прошел в спальню, открыл шкаф, который Манди обустроила по его указаниям и которого страшно стыдилась. Она не двигалась с места. В руке Функе появилась цепь. – Иди сюда, – позвал он.

– Вы знаете, что главная героиня Прокофьева – психически больная женщина. Рената влюбляется в ангела, и это недосягаемое видение преследует ее до самой смерти. Поиски воплощенного идеала могут закончиться трагедией; это стало и моим лейтмотивом. Понимаете, о чем я?

Особенно странным выглядело письмо, которое директор Деллуччи вручил комиссару, словно пригласительный билет. «Ублюдок ненормальный! Немедленно собирай манатки, не то пожалеешь!» Арне даже не спросил Деллуччи, о чем это. Все равно директор не открыл бы правды.

Ради этого ей разрешили не только встать с кровати, но и даже выйти из комнаты с числами, потому что Лилиана должна была выбросить котенка в мусорное ведро. Перед этим мужчина заклеил ей рот скотчем и пригрозил сделать то же, что и с котенком, если Лилиана издаст хоть малейший звук. В том, что мужчина так и сделал бы, сомневаться не приходилось.

Тот самый Хус, дочь которого утонула в пруду. Материалы этого дела лежали у Арне на столе. Не имея ни малейшего понятия, как это может ему помочь, Арне зашел на «Ютьюб», чтобы посмотреть предыдущую постановку оперы. То, что увидел комиссар, не только повергло его в состояние шока, но и лишний раз подтвердило, насколько сообразительным и эффективным он может быть, стоит только чуть поднапрячься.

– Выбери карту, – командует она. Я подчиняюсь. Над нашими головами осенний ветерок треплет желтые листья на деревьях, срывая и роняя их на мокрый асфальт. – Перевернутая Луна, – возвещает гадалка. Складывает карты вместе и, посмотрев на нижнюю, показывает нам. – А внизу – Башня.

Наши взгляды прикованы к полю, где Роб и Эйб показывают друг на друга и над чем-то хохочут. В нашу сторону Роб даже не смотрит. – Так что же вы хотели? – Я знаю, что сделал ваш муж.

Отсеиваю статьи по фразе «следователь Аделла Круз». Внимание падает на заметку пятилетней давности. Открываю ссылку: юная девушка в мундире кадета военно-морского флота гордо стоит навытяжку. «После выхода в отставку с военной службы кадет Круз планирует уйти в полицию в качестве следователя уголовного розыска». Далековато занесло яблочко от яблони…

Заперев дверь, прислоняюсь к ней спиной. По лицу расплывается блаженная улыбка. Тело охвачено желанием. Чтобы охладить пыл, я опускаю руку на живот, в котором порхают бабочки, а пальцами другой ладони трогаю губы, наслаждаясь тем, что в моей власти. Как же мне этого не хватало! Наслаждение заглушает боль, причиненную похождениями Роба.

– Что вы с ним делаете? – вновь спрашиваю я, наклоняясь ближе и натягивая вторую перчатку. – Ищем идеальное значение рН, при котором эта промежуточная модификация фентанила попадет точно в центральную нервную систему. – Не отвлекаясь от микроскопа, Фред поворачивает ко мне голову и предлагает, заранее зная ответ: – Юная леди желает взглянуть?

Я все еще верю, что Роб изменится. Глупо, знаю, но что поделать? Иначе я просто сойду с ума.

— Ох, государь, если бы я говорила всякий раз, как имела суждения по озвученному вопросу, я бы осипла.

— Величие не может быть неполным. Оно, разбитое на множество частей, останется только напоминанием о себе прошлом.

Были часы и были минуты, когда Илия отчетливо чувствовал себя Эльфредом Великим и любым другим королем после него, чья многовековая власть накапливалась и утяжеляла венец на обрученных им головах.

Прощальные поцелуи невесомы, как шелк, а след их неподъемен — непонятно, как вынести.

«Стесняться поношенных одежд и судеб — удел неотесанных мещан», — отвечал Ле Гри. Оправданная тяга ценителей всего древнего, изжитого и наследного сводилась к кастовости не только людей, но и вещей, зданий, шедевров.

Впрочем, и темные дни заканчиваются. Люди устали от непостоянства и паники, стали меньше тревожиться и не так бурно реагировать на ужасы войны. Время шло в ногу с солдатами, и с годами волнения выцветали, подобно полевой форме.

Чтобы быть шестнадцатилетним юношей и стоять непоколебимым перед плачущей девочкой в момент знакомства, нужна стойкость. Чтобы найти слова утешения и произнести их без паники, требуется еще и мужество. Илии достало и того, и другого.

— Невероятно, — улыбался Тристан. — Она ведет себя, будто наша ровесница. Можно было просто сказать: так и так, Илия, мы едем знакомиться с твоей невестой. Все мамы такие? — Да, Тристан, все мамы — сводницы. Благодари свой обет безбрачия. Чего доброго, она и тебя бы женила, дай ей волю.

— И я рад нашему знакомству! — доктор лоснился от восторга. — Вас мне можно не представлять. Мне про вас известно достаточно! — Это немного пугает, — пробурчал Илия и перевел взгляд на отца. — Отличное чувство юмора у вас, Илия, — погрозил пальцем ему доктор. — Может, чаю?

— Да, поговаривают, леди отличаются белизной кожи, синевой вен, изяществом пальцев и минадалевидностью ногтей, — перечислял Ситцевый рыцарь. — Присущи ли вашей даме эти качества? — Да, да, — писал Тристан. — Белизна, и вены, и паль- цы вроде. Но ногти я не разглядел. — Печально, господин. Ногти бы все решили.

— А из чего рождается любовь? — Вы задаете философские вопросы, — заметил Ситцевый рыцарь. — Из чувства сопричастности и сопереживания, из дружбы и духовной близости, но чаще всего — из восхищения.

Черт. Он действительно не планировал этот поцелуй. Теперь их хрупкая дружба под большой угрозой.

Лиэнн чувствовала, что теперь точно готова перейти на новый этап своей жизни. С любовью и поддержкой Рекса она могла свернуть горы.

Здесь же каждый пришел победить и готов был пойти по головам и сразиться за букет астр.

Рекс невольно признался сам себе, что живописный Танглвуд напоминает Швейцарию в миниатюре, только с каменными домиками вместо шале.

Мне бы очень хотелось запретить мозгу подбирать картинки к голосам, тонам и звукам, но, скорее всего, проще перестать дышать.

Музыка очень любит звучать там, где видно, что ей рады.

Это я и люблю в музыке. Она трогает сердца, бередит души. А потом просто уходит, не оставляя после себя ничего зримого. Зато в людях она способна оставить глубокие неизгладимые следы. Может менять людей.

Терять близких всегда печально, ведь для нас они всегда лучшие, какими бы на самом деле ни были.