В рокоте лавины обрывками слышу крики, которые не имеют никакого смысла и отражают лишь страх людей...

Еще перед первым сиданием Лукас поклялся, что в меня не влюбится...

Лукас всегда был одиночкой, а теперь решил совсем изолировать себя от общества. Никому не открывал свою душу, зато не скупился на дружелюбные улыбки. Как много он мне дал за эту пару недель!

Мое сердце подвергалось серьезным испытаниям на протяжении каждого дня. Чего стоили утренние выходы покрытого каплями воды Лукаса из ванной в одном полотенце!

– Я не позволю чему-нибудь в этом роде вмешаться в наши дружеские отношения. Ты расскажешь о стадиях, которые должна пережить, мы будем устраивать свидания и станем лучшими в мире партнерами по эксперименту. Вечером, дома, будем вновь превращаться в Рози и Лукаса, соседей по квартире, верных друзей. Пройдет совсем немного времени, и я стану твоим лучшим другом, а ты – моим. – Лучшим другом?

Когда я писала первую и единственную пока книгу, сюжетные ходы рождались сами собой. Наверное, сказывалось страстное желание быть любимой, стать центром чьей-то вселенной. Представляла себе, как буду счастлива, когда сама найду подходящего по всем статьям человека… Не совершенного, нет – таких на самом деле не бывает, а того, кто составит идеальную для меня пару.

Лучшая подруга знать не знает, что я втрескалась в ее брата. И это еще цветочки.

Кто именно из членов Совета знал об операции «Аль-Фатаха» в Соединенных Штатах, невозможно выяснить. Но в одном из кипящих гневом залов заседаний в Бенгази повернулось какое-то колесико. Израильтяне нанесли удар с самолетов, поставленных им американцами. Израильтяне сами сказали: «На этот раз будет наказан поставщик». Да будет так.

Присутствие Фазиля и Авада в Новом Орлеане рассеяло все сомнения ФБР и Секретной службы в том, что арабские террористы планируют взорвать стадион Тьюлейн во время матча на Суперкубок. Полицейские власти считали, что с поимкой Фазиля и Авада главная угроза утратила свою остроту, но они понимали – ситуация все же остается достаточно опасной.

Майкл улыбался, чувствуя, как умирает его воля. Ему каза¬лось, она покидает его тело, выходя легким дымком через рот и ноздри, и он улыбался окровавленными губами. Страшной, нечело¬веческой улыбкой. Он чувствовал, как снисходит на него покой. Все было кончено. О Господи, все кончено. Для одной из двух половин его существа.

Вода в бассейне была неестественно синей, и солнечные лучи, отражаясь от ее поверхности, слепили Майклу глаза. «У бассейна имеется целый ряд преимуществ, – размышлял он. – Никто не может явиться сюда с револьвером или с магнитофоном. И никто не может втихую снять у тебя отпечатки пальцев».

Он оставался как бы исполнительным органом – карающей рукой «Моссада», наносящей удар за ударом по опорным пунктам «Аль-Фатаха» в Ливане и Иордании. В «Моссаде», на самом верху, Кабакову дали прозвище «Последний аргумент». Никто никогда не решился бы сказать ему это в лицо.

Темнота. Запах сырости и мочи… И не скажешь, что совсем рядом – многолюдный проспект. Да где же он? Или – все-таки не здесь? Что-то тяжелое опустилось на голову Максима. И свет померк в глазах…

Развязав рюкзак, Анатолий вдруг выхватил из него пистолет – немецкий «Вальтер»… Сухо треснул выстрел. Дылду отбросило к ельнику, глаза его закатились…

- В Озерске поговорим, - не оглядываясь, бросил кружковод на ходу. - Нет, не в Озерске – зде-есь! - В два прыжка догнав напарника, Дылда резко развернул его за плечо и приставил к горлу большой финский нож.

- Состояние тяжелое, - пояснила по телефону и. о. главного врача Валентина Ващенкова. – Душили, изнасиловали и пырнули ножом. Потеряла много крови… Когда придет в себя? Да откуда ж я знаю. Все, что можем, делаем.

Поднатужившись, милиционеры вытащили из водоема тело молодой девушки в коричневом с розочками платье. - Тамара Марусевич, - тихо протянул опер. – Вот и нашлась «потеряшка»…

Незнакомец нагнал его быстро. Грубо схватив за руку, сорвал с шеи фотоаппарат и, оттолкнув мальчика, бегом скрылся в зарослях. Коля кубарем покатился в болото, прямо в покрытую ряской трясину! Упал, ухнул с головой в болотную зыбь.

Скрипнули доски над головой. Злоумышленник был здесь, в нескольких сантиметрах! Снова раздался скрип, теперь в другой стороне. Убийца сместился, встал на корточки – видимо, хотел заглянуть под настил. Схватить его за шиворот было заманчиво, но сил уже не было.

Звук выстрела погасил глушитель. Но хлопок был отчетливый. Мокрицкий вздрогнул, издал невразумительный хрип. Он повалился на майора и, не успей тот отскочить, подмял бы под себя. Вихрь взметнулся в голове. Дождались, товарищ майор…

Кольцов уклонился от удара, провел подсечку, а когда очкарик ахнул от неожиданности, последовал мощный прямой в голову. Разбились очки, слетели с переносицы. Глаза не пострадали, но всему остальному досталось.

С третьей стороны – такой же забор, плотный кустарник. «Общественный туалет», судя по запаху. Прислонившись к стене, там сидел человек, прерывисто дышал, пытался зажать трясущейся рукой рану в животе. Гульков! Жар ударил в голову, словно воду плеснули на раскаленные камни.

Распрямив спину, Михаил осмотрел участок. Пыль практически отсутствовала. На кабелях имелись вмятины – в этих местах шпионская аппаратура крепилась зажимами.

Дмитрий Олегович казался спящим. Но дыхание отсутствовало. В лицевых мышцах, если присмотреться, застыла судорога, а на шее осталось крохотное пятнышко – след от укола. Женщина приподняла ему веко, проверила пульс. Сомнений не было, но убедиться следовало.

Порой Колкин и сам не понимал, куда он движется и зачем. Но одно он знал точно: незримые силы, поселившиеся внутри него, требовали крови. Взамен они обещали ни с чем не сравнимое удовольствие. Причем такое, о котором обычный человек не может даже и мечтать. Гонимый внутренним зверем, он не знал покоя, пока не находил очередную жертву.

Тем временем, пройдя в комнату, Седов уже с любопытством разглядывал старенький сервант. Тот неспроста привлек его внимание. Среди разномастных фужеров, фарфоровых чашек и прочей изысканной посуды, прямо по центру, расположились две большие керамические вазы определенного назначения. Как быстро сообразил оперативник, погребальные урны.

Забыв не только про бег, но и про завтрак, наспех одевшись, девушка помчалась в учебную аудиторию, где должно было состояться сегодняшнее занятие у Женькиной группы. И именно эта порывистость, основанная на нехорошем предчувствии, позволила ей в тот день избежать коварного нападения, задуманного мстительным психопатом.

Особенно воодушевляло Марию Сергеевну то, что изменения, происходящие с лицами пациентов, по фотографиям можно легко отследить. Когда она сравнивала снимки пациентов до и после проведенных психотерапевтических сеансов, Зорко каждый раз удивлялась очевидному факту: их лица менялись до такой степени, словно это были совершенно разные люди.

Ее любимец лежал на полу посреди зала в неестественной позе, разбросав лапы в стороны, и со свернутой набок головой. Кот не шевелился и не подавал признаков жизни. – Тюфяк! – испуганно вскрикнула Катя и бросилась к коту. И в то же самое мгновение чья-то крепкая рука в медицинском латексе крепко сжала ей рот.

Она вновь ощутила его. Этот запах нес в себе нечто иное, настолько зловещее и пугающее, что, казалось, мог легко довести ее до безумия одним лишь напоминанием о своем обладателе. Жуткий флер, сотканный из тошнотворных миазм, стал незримым мостиком, вопреки воле соединившим ее с этим чудовищем. Это был запах маньяка.

Он уже видел, как Дубко поднимает автомат и целится в центр стола; как через окно в комнату врывается Лепилин и занимает позицию для стрельбы; как через черный ход заходит Дорохин и останавливается на позиции перекрестного обстрела. «Мы поубиваем друг друга, – понимает Богданов. – Мы сами друг друга постреляем».

Удар в висок – и часовой лежит на земле. Богданов не оглядывался, он двигался вперед. Еще три больших прыжка, и он у крыльца. Там двое часовых, но к Богданову на помощь спешит Дубко.

В сердцах он ударил ногой по ножке стола, документы веером рассыпались по полу. К ногам полковника опустился небольшой глянцевый снимок. Со снимка на него смотрели трое мужчин. В камуфляжной форме, молодые и веселые, они обнимали друг друга за плечи и казались счастливыми.

«Я не убийца! Нет, я не убийца!» Эта мысль заставила мужчину сбросить оцепенение. Превозмогая боль в груди, он начал пробираться к центру вагона, туда, где на оторванном поручне висело тело парнишки.

Дым, заполнивший вагон, постепенно выходил сквозь разбитые окна. Стекла были повсюду: на полу, на телах, лежащих грудой в проходе, на сиденьях. Они запутались в волосах симпатичной брюнетки, впились в лицо седенькой старушки, сидящей прямо на груди грузного мужчины.

Парнишка успел продвинуться на два корпуса вперед, когда позади него прогремел взрыв. Мощная взрывная волна отбросила его в сторону, он ударился головой о поручень и потерял сознание. А за его спиной творилось что-то невообразимое. Крики, стоны, плач…

Что-то странным показалось Сосновскому в облике японца, в его походке. И тут Михаил понял, что это не мужчина, а женщина. Она подошла к Сосновскому, чуть сдвинув меховой малахай на затылок, и внимательно посмотрела в его лицо.

«Вот это я вляпался, мать вашу… – пронеслась в голове Михаила мысль. – Это же японцы!» Автомат пришлось бросить на снег. Уверенные ловкие руки завернули руки Сосновского за спину и быстро связали каким-то ремешком.

Михаил протянул руку к лежавшему рядом на сиденье автомату, проверил, снят ли тот с предохранителя. В боковом кармане полушубка лежал еще пистолет ТТ с запасной обоймой. Не ахти какая огневая мощь, но все же он не безоружный.

Филиппов лежал на боку, неестественно разбросав руки. Под головой расплывалось пятно крови. Лидия задохнулась от испуга и не могла вымолвить ни слова, только жарко дышала, прикрывая рот рукавицей.

Зрелище было, конечно, не для слабонервных. Мертвец лежал на спине, руки его были приподняты перед грудью, штанов не было, голени окровавлены, в двух местах белели кости, пробившие кожу. Одежда лежала здесь же на столе.

Нога не оперлась о ветку, она провалилась в пустоту, руки соскользнули, и Аленин с хриплым криком полетел вниз. Удар, снова удар боком, и из глаз полетели искры.

Весть о том, что Черноусов повинен в смерти Качинского дошла уже на следующий день утром. В общежитие явился Кравцов, ещё раз опросил Зотова, и после этого нагрянула целая группа. Три дня шли допросы, потом Славинскому сообщили, что Черноусов умер в больнице.

- Если убийца - один и тот же человек, то в чём его мотив? Если верить Дорохову, Качинского ненавидели все, за исключением Рождественской. Любой из проживающих в общежитии киношников мог вернуться в фойе и подсыпать яд.