Возможно, в мамином почтовом ящике тоже хранится неотправленный черновик, адресованный дочке. Ее почтовый ящик еще существует? Никто не знал к нему пароля. Что происходит с аккаунтом, в который больше трех лет не заходили?

Такая ужасающая несправедливость возмущает детей, ведь они еще не выросли и не превратились в зануд, которых совершенно не трогает, что однажды жизнь закончится, а близкие не будут знать пароль от твоей электронной почты.

Для кого-то любить означает давать, для кого-то – получать. Для одних любовь – скрупулезный выбор, для других – минутный порыв. Для одних любить значит ценить того, кого любишь, превыше всего, для других – провести выходные в номере отеля. Для одних любовь – это крылья, для других – тюрьма. А для всех остальных – кресло.

Между нервной системой и окружающим миром находится тело. Оно определяет, что мы можем. При удачном стечении обстоятельств эти две области пересекаются – простыня подходит к кровати, и все работает как надо. Однако в большинстве случаев «чего мы хотим» и «что мы можем» – пассажиры поездов, следующих параллельным курсом; они машут друг другу из окна, но не встречаются.

Тут маленькая мама начала о чём-то догадываться. Например, о том, что есть люди, которые всё-таки и правда тебя не обманывают. Даже если кажется, что это не так. Просто нужно сперва разобраться, а не сразу кидать трубки и обижаться. А ещё о том, что в школу хотелось бы пойти поскорее. Столько в этом мире есть сложных вещей, которые ей так нужно срочно узнать.

Дело в том, что не всегда люди оправдывают наши ожидания, но ведь это наша проблема, что мы от них чего-то ожидали. Иногда не нужно ожидать, нужно посмотреть, что человек тебе предлагает. Может оказаться, что это лучше всего, что ты мог себе представить!

Жизнь — удивительная штука! Когда мама была маленькой, она мало понимала это часто употребляемое взрослыми выражение. Мама тогда вообще редко задумывалась, что такое жизнь и как всё в ней складывается — порой удивительно непредсказуемо, но пленительно здорово!

Когда рядом с тобой человек, который переживает за тебя больше, чем когда-либо переживал за себя, ни одна заевшая пластинка не может испортить тебе день или настрой.

Маленькая мама до сих пор помнит коленки, коляску, тот вечер и переживания. Как помнит и урок: делай дело не ради похвалы, а на совесть.

Уверенность взгляда и самоощущения очень важна и полезна, когда имеешь дело с петухами, например.

Фарис, а за ним Максум и Терко отступили в сторону. Именно это спокойствие и сыграло решающую роль. Все три охранника подошли к завернутому в ковер Гюрзе и склонились над ним. Хватило трех ударов – каждому охраннику по удару.

Испуганные, полуобнаженные женщины не успели даже вскрикнуть. Одни точным движение Максум и Фарис зажали им рты, а другим движением – нажали на их шеях тоненькие жилки. Обе женщины прерывисто вздохнули и замерли.

Оставаясь незамеченным, Фарис подполз к гарцующему всаднику совсем близко. Какое-то время он лежал неподвижно, затем, выбрав момент, стремительно вскочил и взмахнул рукой. И – почти в тот же миг аркан обвился вокруг гарцующего всадника.

Стрельба наверху усилилась. Несколько пуль прожужжали высоко над головами Богданова и Рябова. Скоро наверху послышались отрывистые сухие щелчки – это стреляли в ответ Муромцев, Терко и Фарис.

Тронулись дальше, и скоро увидели мертвые тела. Много мертвых тел, десятка полтора. - Похоже, что тут и наши охранники, - сказал Алексей. – И наш Максум тоже где-то здесь. Они защищали нас до последнего.

Они стояли на возвышенности, мертвый оазис оставался внизу. Рядом с оставленными машинами суетились люди. Затем они дружно отбежали, и вскоре над машинами взвилось пламя, и раздались два взрыва.

Я никогда не смотрел на это в таком ключе: возможно, все, кто говорили «сожалею», имели в виду то же самое. Им было жаль, что мне пришлось испытать боль, через которую они сами когда то прошли.

Ведь как можно понять себя, если мы не понимаем собственные страхи?

Когда кто нибудь умирает, люди изобретают миллион разных способов сказать об этом. Вечно звучат слова типа «Мне жаль, что она скончалась» или «Его больше нет с нами», или даже «Она заснула вечным сном». Никто никогда не говорит, что человек умер, хотя именно это и произошло, и если сказать об этом вслух, ничего не изменится.

Мама уверена, будто её суп способен излечивать от всех болезней, а у меня не хватает духу сказать ей, что это всего лишь суп из чечевицы.

На вашем месте я бы держался подальше отсюда, но, если по какой то сумасбродной причине вы решите сюда наведаться, не ходите в лес, пока не прочтёте это. ПРОСТО НЕ НАДО! В лесу жил он. Человек из Веток.

Я боюсь Анну Андреевну Ахматову. Один знакомый — человек в большом возрасте — как-то признался мне, что однажды «мог быть представлен Анне Андреевне», но… он не пришёл на встречу. Почему? «Я убоялся!» — таков был его ответ. О, как я его понимаю!

Есть такой мем о русской классической литературе, которая стоит на трёх слонах — новый человек, лишний человек, маленький человек. И все они стоят на Черепахе Страдания.

Некрасов самый великий из русских авторов, которых мы никогда не читаем после школы.

Мне было тогда лет двадцать. Я очень хорошо помню, как знакомая — добрая и внимательная женщина, следившая за моим взрослением, — спросила меня: «Можете ли вы представить, что когда-нибудь разлюбите Достоевского?». Я ответил ей возмущённо, что если разлюблю, то в этот же день перестану быть собой.

Пушкин или Гоголь? Кого вы выберете? Согласитесь, это как вопрос, который задают детям — кого ты больше любишь, маму или папу? Но это глупый вопрос. Нельзя выбирать между Пушкиным и Гоголем. Один автор романа в стихах, а другой автор поэмы в прозе.

Так в детстве мы учимся не просто писать, но и переписывать. А становясь старше, начинаем перечитывать книги — те, в которых каждое слово на своём месте.

Расставание с любимым надломило психику Екатерины. Депрессия сказалась на ее душевном здоровье. Порой она начинала заговариваться, утверждать, что является дочерью великого князя Михаила Александровича, и что скоро из Аргентины приедет ее жених граф Паскевич-Эриванский.

Утром следующего дня в центральное отделение милиции заявилась худощавая женщина лет тридцати одетая в плохонькое, явно не по сезону серое пальтишко, и заявила, что это она убила девочку в Ямской слободе на улице Ухтомского с целью ограбления.

Через день Степан Кириллович узнал, что Николая Волосюка арестовали. Все говорило о том, что это он убил Мотю, когда не получилось ее снасильничать. Весть эта никакого облегчения Позднякову не принесла. Да пусть Волосюка хоть четвертуют, внучку-то это наказание уже не вернет.

Оба удара нанесены девочке сверху, что подтверждает нахождение ее в лежачем положении. Удары наносились тяжелым предметом овальной формы с ограниченной поверхностью, например, камнем, обрезком трубы, гирькой или гантелей.

Напрашивался вывод, что Мотю сначала изнасиловали, а потом убили, чтобы девочка не могла указать сотрудникам уголовного розыска на своего истязателя.

Первые свидетели уже успели изрядно натоптать в распахнутой настежь конторе артели и комнате при ней, где на диване лежал растерзанный труп девочки, и тем самым уничтожить следы преступника или преступников.

Его слезы были подобны дождю в грозовых серо- зеленых глазах. Буря боли и сожаления, трех потерянных лет. Но под ней — любовь. «Сначала была любовь».

— Отлепи глаза от этих фотографий, — сказала Энджи, потянув меня за рукав. — Пришло время полюбоваться настоящим.

Его прекрасное лицо было частично скрыто фальшивой бородой, превратившей его из девятнадцатилетнего американского парня XXI века в могущественного и всезнающего царя. Я никогда не была религиозна, но в тот момент я готова была поклясться, что свет, посланный греческими богами, падал на него. Он был божественен. Словно из другого мира.

Я остановилась и мгновение наблюдала за ним, а мои глаза любовались им, запоминали каждую деталь. Длинные ноги в джинсах, черная футболка, подчеркивающая широкую грудь. Горы бицепсов и загорелые предплечья. На одном татуировка «Я горю. Я страдаю. Я погибаю».

— Если вы строите эмоциональный замок в этой сцене, — сказал Мартин, снова привлекая мое внимание, — основой должна быть любовь. Разрушение любви — первый этаж. Наверху — безумие.

Я хочу сделать для тебя все на свете.

Выражай то, что чувствуешь, Бекетт. Сними замок со своего сердца. Твои слова прекрасны. Они обладают силой.

Ты и есть мой дом. Мой дом – там, где ты.

Я целовал ее в тропическом лесу, вокруг которого простирался зимний бетонный Нью-Йорк, и чувствовал себя так, словно могу отправиться куда угодно. Я могу любить ее где угодно…

Он поднял голову, чтобы заглянуть мне в глаза, и взял мои щеки в ладони. Я принадлежала ему. Во всех смыслах. А он принадлежал мне. В эту секунду я поняла, что он чувствует то же самое.

В нашем поцелуе таились обещания. Невысказанные клятвы беречь то, что мы обрели, и то, что мы создавали в этот самый момент, потому что после этой ночи дороги назад уже не будет.

И нет ничего печальнее, чем именинный торт всего с одним отрезанным куском.

Ты – лучшее, что случилось со мной за очень долгое время.

Все было для нее. Когда я выходил на сцену, я мог любить ее. Посылал во вселенную сигналы любви и надеялся, что они достигнут Вайолет и она их почувствует.

Ты будешь меньше волноваться, что о тебе подумают другие, если поймешь, как редко они о тебе думают вообще.

Очень трудно смотреть на любимого человека и постоянно думать о том дне, когда он может тебя покинуть. – Ее голос потеплел. – Желание защитить свое сердце – самое сильное желание из всех. Но это невозможно, если хочешь прожить интересную, насыщенную жизнь.

Я начинаю понимать, каково это – бороться, чтобы еще больше ценить то, что имею.