Успокойся. Ничего с тобой не случится. Ничего, пока я рядом с тобой.

Ваша магия всегда была тем, чего мы боялись больше всего.

Над крепостью парили два дракона. Они широко расправили крылья и словно зависли в воздухе. Затем более крупный сделал петлю и выдохнул струю огня в небосвод. Тот, что поменьше, ввинтился ввысь и оставил след из мерцающих звезд. И хотя это должно было внушать ужас, выглядело просто потрясающе.

Мир без магии был бы все равно что небо без звезд. Поэтому оставайтесь волшебными!

Внутри у меня все болит. Эта боль так сильна, что ее уже не выразить, потому что она перешла все границы. Такую боль не выпустить наружу, потому что любого крика, любых слов и любых слез будет слишком мало для нее.

Я так похожа на тебя. Но теперь, когда тебя нет, я постоянно спрашиваю себя, кто я на самом деле. Я знаю, кем была рядом с тобой. Частью чего-то, половиной тебя. Но что я для себя самой?

Ты ушла и так много забрала с собой. Словно забрала у меня все мои слова, мою речь и голос. Словно украла у меня одно крыло. Вместе мы составляли единое целое. Ты была сердцем и душой, я – головой. Поэтому без тебя так пусто.

Что делать, если ты нашел свой дом там, где жить никогда не хотел? Что происходит, если теперь ты хочешь остаться там, откуда хотел поскорее сбежать? Что, если ничего тут не изменишь?

Я открываю блокнот, и передо мной зияет пустота. Белые страницы без всякого содержания. Так, словно я еще никогда не писала Иззи, а при этом писем уже десятки. С тех пор как она ушла — десятки предложений, слов и мыслей. Десятки разных чувств и вещей, о которых я не смогла сказать ей.

Не всякий конец – это начало чего-то нового, и не всякое новое начинание означает конец

Зои начинала убеждаться, что стоит в спальне мейнардского серийного убийцы. Ей нужно уходить отсюда. Она заталкивала одежду обратно, и тут ее внимание привлекло нечто другое. Черные прямоугольные контуры под кроватью. Обувная коробка. Трясущимися руками Зои вытащила коробку и подняла крышку…

Мужчина замешкался еще на секунду, и Майки начал интересоваться, нет ли у него причин мешкать. Не тот ли это человек, которого они ищут? Он повернул фонарик, луч высветил одежду водителя. Его рубашка была заляпана соусом барбекю или чем-то в этом роде. Майки сдвинул луч вверх, к лицу…

Ей хотелось, чтобы она могла вернуться в прошлое и сказать братику: теперь она понимает. Что наконец-то осознала, какой страшной бывает темнота. Потому что в настоящей темноте тебе остается лишь твое воображение.

Соотношение – штука деликатная. Слишком много формалина – и ее тело станет жестким, с ним будет не управиться. Слишком мало – и через несколько лет она начнет разлагаться. Он хотел провести с ней все свои дни до конца. Можно ли экономить на формалине? Что важнее – гибкость или лишние десять лет в его обществе?

Не знай Тейтум заранее, что женщина мертва, он решил бы, что она просто наслаждается солнечным днем. Подойдя ближе, агент увидел, что тело усажено в такую позу, будто женщина закрывает лицо руками.

Волна почти парализующего холода пробежала по всему моему телу – ползучего страха перед тем, что весь остаток моей жизни этот единственный образ, этот кот, просящий ласки, когда его хозяин валяется убитый на полу, будет преследовать меня вечно. Даже не задумываясь, я наклонился, подхватил в кота охапку, отнес его в машину и уехал.

Я уже знал, что обязательно убью Эрика Этвелла еще в тот момент, когда закончил читать дневник Клэр. Но мне понадобился еще не один месяц, чтобы набраться храбрости и признаться в этом самому себе. Я также понимал, что когда Этвелл будет мертв, я тут же стану первым подозреваемым. Когда моя жена погибла в аварии, она ехала как раз из его дома.

Если эти строки сейчас кто-то читает, тогда я полностью уверен: внимательный читатель наверняка уже смог предположить, что я имею куда большее отношение ко всем этим преступлениям, чем пытаюсь делать вид. Не думаю, что не оставил совсем уж никаких зацепок…

«Я уже на середине твоего списка. «Незнакомцы в поезде» – готово. «Убийства по алфавиту» – почти закончил. «Двойная страховка» – капут. «Смертельная ловушка» – посмотрел фильм. Как только закончу весь список (это не займет много времени), выйду на связь. Или ты уже понял, кто я такой?»

– Может, я и ошибаюсь, – проговорила агент Малви, прожевав первый кусок, – но все это вполне может иметь какое-то отношение и к вам, конечно же. Кто-то пытается привлечь ваше внимание, кто-то пытается вас подставить.

Вся штука с моим собственным списком заключалась в том, что когда я изначально его создавал, то и вправду старался подобрать такие хитроумные убийства, которые гарантировали бы злоумышленнику практически полную безопасность. Таким образом, если кто-то успешно сымитировал какие-то из этих книжных убийств, то в полиции на них могли попросту не обратить внимания.

«Не теряй надежду, но ничего не жди. И тогда вместо разочарований ты познаешь чудеса».

«В конце концов, оптимист живет столько же, сколько пессимист. Только удовольствия получает гораздо больше».

«Иногда ты выигрываешь, а иногда – учишься».

Как можно добровольно отказаться от того, кто был кровью в твоих венах? Как?

Предательство имеет привкус крови. Оно отчаянно горчит, сочится грязной пеной, душит. А у лжи – соленый привкус слез. И они непременные спутники любви. Вопрос лишь в том, как скоро ты с ними встретишься.

Нельзя возвращаться к тому, кто нарушил клятву.

На мой взгляд, сжигать за собой мосты неверно, вдруг тебе придется спешно удирать, а переправа уничтожена. Не следует лишать себя возможности вернуться на старые позиции. Сжигать дотла надо истоптанные тобой грабли.

Моисей протянул руку в сторону, и через мгновение я увидела, что он держит лабораторную колбу, в которой плещется ядовито-красный раствор. Мы не успели ахнуть, как Зильберкранц открыл чихуахуа пасть и влил туда малую толику жидкости. Псинка упала, как подкошенная.

– А теперь представь, что ты врач, молодая, работаешь в отделении, где лежат безнадежные. Они как трупы. Просто дышат. И будут существовать, пока у родных есть деньги уход за ними оплачивать. Чаще всего в таких семьях нищета наступает. Все продают, чтобы своему ребенку, жене, мужу, матери земные дни продлить. На отключение от жизнеобеспечения не соглашаются. Мрак. Полное отчаянье.

Во время беседы из коридора раздался голос Вити: – Муся! Муся! Потом парень вошел в гостиную и повторил: – Муся! – Ой, у вас мурлыня живет! – обрадовалась Наташа. Витя вытаращил глаза, а Муза Алексеевна уточнила: – Мурлыней вы называете кошку? Не любите животных? – Что вы! – возразила кандидатка на роль горничной. – Я их обожаю, у моей мамочки дома кошечка, звать, как вашу, Муся.

– Романова, умоляю! Просто открывай рот, упаси Бог тебе хоть один звук издать. Если Натан Абрамович, председатель комиссии, услышит твое исполнение, он заскрипит зубами и сломает коронки. Всем тогда несдобровать: ни мне, ни директору. Мне очень хотелось посмотреть, как незнакомый мужчина сломает свои клыки, но я вела себя, как рыба.

«Человек, который пишет всем в соцсетях исключительно гадости, никогда не утонет.»

В детстве она всего боялась и мечтала о собственном доме, где она была бы в безопасности. Потом Нед привез ее сюда, и в первые годы все было чудесно. Изумительно. Лето расцвело и померкло в саду, шелковистый свет золотого сентября сменился туманами и осенней сыростью, потом темной зимой. Лидди не давал покоя вопрос: Ты платишь вот так за былое счастье? Пожалуй, да, это плата.

Галатия сражается не только за реформы. Она сражается за свое будущее.

Прозябая в бездействии, рискуешь намного больше, чем когда на что-то решаешься.

Тебе можно сидеть тут и говорить, что ты готова выставить себя на посмешище и стать парией ради торжества реформ, а мне нельзя любить тебя безо всяких там политических подоплек?

Простреленное плечо Грека было так же необходимо для легенды, как и мои сломанные ребра, поэтому он пальнул в себя сам. Потом перевязался, перемотал бинтом меня, довез до ближайшей автозаправки и исчез на шестнадцать лет.

Поднявшись с земли разгибом, почти как герои гонконговских боевиков, я подошел к Чингизу и со словами: «Значит, в багажник?» нанес удар «клювиком», то есть, сомкнутыми большим и указательным пальцами левой в печень, а когда он скрючился от боли, сложенной лодочкой ладонью правой – по почкам.

Я поднял голову и огляделся. Четверо застыли на земле в позах сломанных кукол. Крутой мэн Чингиз, с не успевшей сбежать с лица радостной улыбкой, застыл в позе «руки в гору».

– Молодые люди, – раздался чарующий женский голос, – не подскажете мне... – и тут же раздались хлопки, столь частые, что показалось, будто стреляют из автомата с глушителем.

Как я и ожидал, двое ждали развития событий в авто, теперь уже в здоровенном звероподобном джипе, в безлюдном тупичке. Я тихонько подошел и, открыв переднюю левую дверь, закинул в салон маленькую гранатку из старых запасов. Теперь за этих ребят можно не беспокоиться, крепкий и здоровый сон им обеспечен минимум на пять часов.

Все так и получилось. Он получил удар как раз в тот момент, когда переносил вес тела на левую ногу. Беднягу аж скрючило от боли, он согнулся, и я добавил ему локтем по затылку.

Люди крайне редко отказываются от своих надежд просто потому, что те нереалистичны. В этом суть надежды. Достаточно малейшей искры. Обычно она разгорается сильнее и ярче, чем пылающий костер.

Когда происходящее касается тех людей или вещей, которые по-настоящему любишь, все переживается иначе. Глубже, сильнее и болезненнее. Когда любишь, любые чувства становятся ярче.

У всего есть противоположность; она должна быть у всего, что есть в универсуме. Равновесие — это не только высшее благо, это то, к чему стремятся все частицы бытия. Если есть свет, должна быть и тьма. Если есть добро, должно быть и зло. Но между этими элементами не существует однозначной связи.

Тайны не обещали ничего хорошего. Тайны делают тебя одинокой. Вот о чем не рассказала ей мать. Но Мила знала, что, если поделиться тайной — тоже останешься в одиночестве. Некоторые тайны — как проклятье. Например, ее собственная. Но и с проклятьем можно выживать. Мила была тому наилучшим доказательством.

Он не мог понять, что свет всегда отбрасывает тень. Что быть Светлым — не значит быть всегда правым или более значимым. Тонкое понимание и искренние признания никогда не были его сильной стороной. Любовь — тоже.

Жить вечно — не значит быть бессмертным.

Они жили, вернее сгорали, одним моментом. Без цепей, в которые нас заковывают думы о будущем. К этому они и стремились. Свободный мужчина. Свободная женщина. Свободные отношения. Однако по прошествии нескольких недель Аззан убедился, что их связь становится ничем иным, как самым страшным рабством