Я думала — нет, была уверена! — что этот человек полностью и безвозвратно удален из галереи моих воспоминаний. Даже в папке «Недавно удаленные» его тоже давным-давно нет. Но, видимо, мой мозг все-таки сделал резервную копию и спрятал ее за семью замками.

— Спасибо за то, что рядом с тобой я могу не бояться быть женщиной. Сильной или слабой, когда мне этого захочется. Временами наивной и даже глупой. Плаксивой или, наоборот, чересчур веселой. Сумасшедшей, психованной и злой. Любой.

— Я боялся, что ты не вернешься ко мне, потому что успела понять, что без меня тебе лучше.

— Это единственный человек, с кем я могу быть сама собой, ничего от себя не требуя, ничего из себя не изображая и не представляя. Он лучший для меня, потому что с ним мне очень легко… даже тогда, когда сложно.

— Ты говорил, что я незабываема. Так не забывай. Не забывай, что ты чувствовал рядом со мной. Не забывай, что ты можешь быть счастлив. Не забывай, что хорошие дни обязательно наступят. Не забывай, что я люблю тебя.

Какова тогда цена моей любви, раз я откажусь от него тогда, когда больше всего нужна?

— А если я снова провалюсь? — Не провалишься, — заявляет он, будто знает будущее наперед. — Почему ты так в этом уверен? — Потому что ты — прима! Моя Прима.

«Ничего не достается просто так, без боли и слез. Это не сказка, Дашка». Его слова больно бьют, оставляя раны. Они звучат в моей голове так давно, что кажется, пропитали меня насквозь. Но сегодня буду говорить я. Кричать. Ругаться. Показывать на дверь. Это мой последний танец и наш финальный разговор.

— А кто сказал, что счастье важно? Ты должна чувствовать себя первой, лучшей, чтобы все вокруг мечтали быть похожими на тебя. А счастье — удел домохозяек.

Она для меня — комета, которую невозможно поймать, но и отвести взгляд не получается.

Я так устала быть сильной. Бороться. Я просто хочу остановиться и начать жить: ходить на свидания, завести друзей, обсуждать с подругами новые вещи и фильмы. Распахнув глаза, замираю прямо напротив Глеба. Он смотрит на меня по-другому, словно купол вокруг его мира покрылся трещинами.

Мама растила свою копию, убивая по крупинкам мою индивидуальность. Идеальная. Лучшая. Всегда первая. Вот какой я должна стать, чтобы соответствовать ожиданиям.

У меня есть он — мальчик с глазами цвета счастья. Мой родной. Мой любимый. И он обязательно придет и станет моей анестезией. Моей отдушиной. Моей верой в то, что я еще кому-то небезразлична в этом полном уродливых чудовищ мире.

— Что ты делаешь? — хрипло спросил он. — Считаю твои родинки, — целовала я очередную, до которой дотронулась. — Зачем? — взъерошил Ярослав мою макушку. — Чтобы помнить тебя… всегда.

— Я не монстр, — шептал он мне на ухо. — Ты хуже?

Я хотела жить, а не существовать под ее гнетом. Хотела любить не таясь. Хотела совершать собственные ошибки и учиться на них. Я хотела быть личностью, а не блеклой зашуганной тенью, которая шарахается от звука имени собственной матери.

Стоило только кончикам пальцев соприкоснуться, как нас било молнией и притягивало. Веки тяжелели. Дыхание перехватывало. Сердце в груди билось так, что, казалось, еще чуть-чуть — и оно просто проломит ребра и выскочит, стремясь стать еще ближе к объекту своего поклонения.

Я тоже хотела быть с ним. Пусть и так, когда нас соединяла только невидимая нить радиоволны, которая пульсировала под нашими пальцами и отдавалась прямиком в самое сердце. Бам! Бам! Бам! Прием, прием, как слышно? На связи любовь…

— Даже не представляю, каково тебе пришлось… — А вот это к счастью, поверь. Любовь не приносит ничего хорошего. Все эти книги со счастливым концом — тьфу! Не бывает «жили долго и счастливо». Когда ты отдаешь свое сердце кому-то, это приносит лишь боль и страдания. Так что прячь его подальше, Августа. Прячь за семь замков и никому не отдавай.

Я в каждом человеке искала какой-то внутренний конфликт, причину, почему тот или иной поступил дурно. Мое искреннее убеждение: не может человек быть плохим сам по себе. Такими нас делают обстоятельства, какая-то жизненная драма.

— Что он вам сделал? Неужто месть все еще не уляжется в вашем черном сердце? — Он — мне? Абсолютно ничего. Нет-нет, никакой мести. Только голый расчет.

Этот кто-то сломал меня. Разделил жизнь на до и после. Забрал всех дорогих людей. Зачем продолжать бороться? Есть ли в этом смысл? Даже если пан Тадеуш узнает, кто стоит за убийствами, что мне от этого? Посмотреть в глаза негодяю и спросить, для чего он это сделал?

Это особый вид удовольствия — побыть наедине с собой и своими мыслями, внутренними ощущениями. Замереть. Прожить момент. Ощутить, как течет время.

— Все демоны совершенно не умеют извиняться или это только ты такой? Он коротко хохотнул. — Что поделаешь, если нас этому никто не учит? — Научить? — Попробуй!

У Грибоедова Москва была бездуховно-провинциальная, У Пушкина – гостеприимно-парадная, у Бунина – богемно-купеческая, у Цветаевой – торжественно-уютная… С появлением романа «Мастер и Маргарита» взгляду читателя явилась новая Москва... Это город, в котором случилась история настоящей, вечной любви.

Пообещал себе — если она меня выберет, несмотря на всю боль, что я ей причинил, разобьюсь в лепешку, но сделаю ее самой счастливой!

Иногда достаточно одного человека, чтобы оттаяло там, где всегда был арктический холод.

Я всегда на шаг впереди и знаю, что на уме у этой неприступной королевы Антарктики. У нее нет шансов. Моя и точка.

Что делает идеал прекрасным? Его недосягаемость. Говорят, боги смеются, когда люди получают то, что хотят.

Еще ни к одной девушке я не испытывал подобных чувств. Влюбился? Нет! Влюбляются слабаки. Я был одержим ею.

Если описать Дашку одним словом — она просто нереальная. Мне хотелось украсть ее и охранять ото всех. Охранять. Охранять…

Всю жизнь можно быть смелой, но одно-единственное решение заставит сердце вечно болеть.

Чем нестабильнее время, тем сильнее колеблются сердца людей и тем больше они нуждаются в утешении божественной силы, чтобы найти хотя бы капельку надежды на спасение и лучшую жизнь.

Слова имеют переменчивое значение, и все зависит от того, как их толковать.

Если бы она не выступила, он бы промолчал, но стоило ей сделать ход, и он показал, что тоже во всеоружии: какой бы громоподобной ни была ее атака, его ответный удар будет не менее мощным.

Так много вещей пряталось в глубине его сердца, и он никогда не хотел их раскрывать. Но с каждым днем рука судьбы неумолимо подталкивала его вперед, и вдалеке он уже слышал раскаты необратимого грома любви и ненависти.

Ни ты, ни я не проявим мягкосердечия. Если ты не желаешь обнажить меч, то я первой нанесу безжалостный удар и подожду, пока ты втянешься в смертельную борьбу.

В тот вечер, когда мама Света заговорила вдруг о Лёне, все уже случилось. Лиана встретила ЕГО. Того, с кем можно было разговаривать часами о том, что тревожило и угнетало ее столько лет. Того, рядом с кем она внезапно поняла, что с ней все в полном порядке, и все рассказы, и устные, и литературные, – не такая уж ложь. И наплевать, что ОН на несколько лет моложе; на самом деле он умнее и мудрее.

Именно этот подросток, шкодливый и по-детски жестокий, сейчас нашептывал Вадиму: «А классно ты подставил Каменскую! Рассчитался за Вику. Шеф сказал, что все сделали, как надо, все сработало. Хорошо бы ее вообще посадили, и на подольше. Так ей и надо!»

Это слово «провокация» то и дело мелькало в голове, и Настя сначала думала, что следователь пытается вынудить ее совершить ошибку и сказать что-то такое, что подкрепит его подозрения. Но теперь ей стало казаться, что он хочет спровоцировать ее на срыв. На истерику. На повышение голоса, крик, брань, угрозы. Он с нетерпением ждет, когда она утратит самообладание и заорет голосом базарной торговки...

В этот вечер Светлана Дмитриевна Гнездилова впервые напилась по-настоящему. Для этого понадобилось не так много спиртного, ведь прежде, под чутким руководством строгого супруга, она позволяла себе не больше одного бокала вина, и привычки к алкоголю не было. Вырвавшиеся наружу мысли и чувства не удивили изрядно опьяневшую женщину, казались естественными и нормальными и не вызывали стыд и неловкость

Давно Анастасия Каменская так не смеялась! Хохот душил, на глазах выступили слезы, и она зажимала ладонью рот, изо всех сил стараясь не издать ни звука. Стены в этом маленьком отельчике не бог весть какие толстые, включенный в соседнем номере телевизор слышен вполне отчетливо, и если Латыпов все еще стоит перед дверью ее номера, то…

– Стасов, отдай мне это дело, – голос Анастасии Каменской прозвучал почти умоляюще, и она невольно испытала отвращение к себе самой. Но все-таки добавила: – Пожалуйста. – Да зачем оно тебе? – удивился Владислав. – Дело пустяковое, с ним даже ребенок справится, вот пусть Вася и покажет, на что способен. А ты отдыхай пока.