... Но стоит лишь немного отойти от главных улиц — и вот уже на веревках сушится белье, плющ обвивает приземистые охристые домики, местные бездельники с самого утра потягивают Перони и кормят мороженым собак, а хмурый бармен разливает дешевое вино в граненые стаканы. Погрузиться в эту атмосферу, позволить ей захватить себя — значит хотя бы немного понять, что такое Рим на самом деле.

... Делать в этой части города особенно нечего — разве что пощекотать себе нервы в крипте капуцинов (cripta dei capuccini): жутковатый склеп, украшенный костями монахов ордена. Лампы из позвонков, скелеты в монашеских одеждах и латинская надпись на входе: «Когда-то мы были тем, что сейчас — вы. Когда-нибудь вы будете тем, что сейчас — мы».

Артишок — главный римский овощ. Сезон его длится с января по май. В общем-то поесть артишоков в Риме можно в любое время года, но в аутентичных ресторанах их готовят только в сезон и только из одного сорта: романеско, или же чимароло — огромный, зелено-фиолетовый. Римляне с любовью называют его «королем грядки».

Рим — город социальных ритуалов. Хоть итальянцев и считают невероятно общительными, но далеко не во всех регионах принято чуть ли не ежедневно выбираться то на пиццу, то на аперитив, то на вечернюю прогулку за мороженым. В Риме же это историческая норма: в траттории на соседней улице среднестатистический римлянин ужинает гораздо чаще, чем у себя дома.

Коммунисты борются во имя ближайших целей и интересов рабочего класса, но в то же время в движении сегодняшнего дня они отстаивают и будущность движения Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир

Самое подходящее для себя выражение буржуазный социализм находит только тогда, когда превращается в простой ораторский оборот речи Значение критически-утопического социализма и коммунизма стоит в обратном отношении к историческому развитию

Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер В тех странах, где развилась современная цивилизация, образовалась — и как дополнительная часть буржуазного общества постоянно вновь образуется — новая мелкая буржуазия, которая колеблется между пролетариатом и буржуазией

Пролетариат, самый низший слой современного общества, не может подняться, не может выпрямиться без того, чтобы при этом не взлетела на воздух вся возвышающаяся над ним надстройка из слоев, образующих официальное общество Коммунизм ни у кого не отнимает возможности присвоения общественных продуктов, он отнимает лишь возможность посредством этого присвоения порабощать чужой труд

Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых

Взаимная зависимость и связь политических и экономических интересов трудящихся указаны в «Манифесте» с полной ясностью «Манифест» показывает, что успех борьбы каждого класса вообще, а рабочего в особенности, зависит от объединения этого класса и ясного сознания им своих экономических интересов

Когда сердце его будет завоевано, у нее останется сколько угодно времени для того, чтобы влюбиться в него самой.

Ради одного человека нельзя менять взгляды на порядочность и добродетель.

Пренебрежение здравым смыслом - верный путь к счастью.

Нас часто обманывает собственное тщеславие. Женщины придают слишком большое значение единственному восхищенному взгляду.

Я бы охотно простила ему его гордость, если бы он не ранил мою.

Я буду бороться за нашу любовь. Как бы я ни злилась на Кирилла за «молчание во благо моего спокойствия и душевного равновесия», я не отдам его другой.

Разум боролся с сердцем. Все это было очень обидно и больно. Тяжело принять. Увы, иногда даже самые близкие и родные люди, сами того не желая, причиняют адскую боль.

— Я влюбился в тебя с первого взгляда. В тот день, когда вы с отцом переехали, я увидел из окна тебя зареванную под яблоней. Ты сидела на траве и жаловалась подружке. Вспоминала маму… Я будто ослеп и оглох в один момент. А потом так ярко, остро и пронзительно почувствовал, даже испугался…

— Меня не интересуют все. Меня интересуешь исключительно ты, Лебедева… — вкрадчиво произнес Кирилл, ощупывая мое тело наглым взором, будто имел на него какие-то права.

Странная штука жизнь — вроде у тебя все есть… И вдруг снова она… Лебедева Алина. Мой черный лебедь. Предательница.

Мы с Кириллом ведь были одержимы друг другом. Наша любовь представлялась абсолютной величиной. Не просто первой, но и последней. Единственной. Сродни наваждению. Не могли насытиться друг другом, надышаться… По крайней мере, мои чувства к Кириллу были словно клинический диагноз.

За то, что ты честно сберег и принес забытые у тебя деньги. — А то как же? Разве надо не честно? — Ну, ты… хороший человек… ты не подумал утаить чужое. — Утаить чужое!.. — Селиван покачал головой и доба- вил: — Мне не надо чужого.

Это были, кажется, самые прекрасные сновидения в мо- ей жизни, и я всегда сожалел, что с пробуждением Селиван опять делался для меня тем разбойником, против которого всякий добрый человек должен был принимать все меры предосторожности.

— Смотрите, каков наш барчук Миколаша! Он один мо- жет скупить целую ярмарку, у него, знать, есть неразмен- ный рубль. И я почувствовал в себе что-то новое и до тех пор незна- комое. Мне хотелось, чтобы все обо мне знали, все за мною ходили и все обо мне говорили — как я умен, богат и добр.

«Я, любезный зять, наживал состояние своими трудами, но очень разными средствами. С высокой точки зрения они, может быть, не все очень похвальны, но такое мое время бы- ло, да я и не умел наживать иначе. В людей я не очень верю, и про любовь только в романах слыхал, как читают, а на де- ле я все видел, что все денег хотят.

От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера — от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколь- ко-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец — чтобы он оканчивался непременно весело.

Один из бандитов тут же обернулся и выстрелил, почти не глядя, на звук. И тут же рухнул, как подкошенный – Ломов ювелирно срезал его короткой очередью.

Поповская семья была классическая, как с лубка. Огромный дородный батюшка в рясе, с бородой и крестом на груди. Тихая матушка в платке. И девочка лет семи. Они сидели связанные на полу.

Потом все понеслось быстро, как будто кто-то на высокой скорости прокручивал киноленту. Из дома выскочили еще двое бандитов. Васин высунулся и открыл огонь. По нему пальнули в ответ.

Васин всей дури, на инерции, саданул бандиту в лоб кулаком. Дюпель рухнул, как подкошенный. Удар у разозленного оперативника был убийственный.

Еще ничего, если у них перья да кастеты. А если волыны? Почему-то Васину показалось, что такая публика, да еще на машине, без ствола на дело не пойдет.

Упирался хозяин не долго, пока Васин не гаркнул командным голосом, как учили, что-то типа «не потерплю» и не пообещал прикрыть богадельню.

— Друзья не должны целоваться, как мы. — А любимые не должны предавать друг друга, однако в жизни все не так просто.

Если мы упадем, Мотылек, то только вместе. Если ты сгоришь в моем пламени, я следом обращусь в пепел.

Ты обожгласфь всего один раз. Это охренеть как больно, но ты сильная девочка, справишься. А я… я уже сгорел дотла.

В тот день Рэйден выбежал под дождь в одной футболке и протянул мне стакан двойного латте, который согрел не только мои озябшие руки, но и замерзшую от одиночества душу. С того момента, что бы ни происходило в моей жизни, какие бы трудности ни вставили у меня на пути, Рэйден всегда был рядом и протягивал руку.

Плейбой-бариста, вне всяких сомнений, освоил магию вне Хогвартса. Ну или припрятал где-нибудь кольцо Всевластия. Иначе я отказываюсь понимать, почему не могу выбросить из головы его нахальную улыбку с проклятой ямочкой.

Каждым словом, действием и взглядом он доказывал свою любовь ко мне и не требовал ничего взамен.

нашем жизненном море иногда случаются бури, а в другое время спокойно. Но милость Божия никогда не оставляет нас. В противном случае мы бы утонули, если бы Он не поддерживал нас. Преподобный Амфилохий (Макрис)

На земле нельзя миновать скорбей, но кто предался на волю Божию, тот легко их переносит. Он видит скорби, но уповает на Господа, и скорби проходят. Преподобный Силуан Афонский

Надо иметь терпение, носить бремена и немощи друг друга, и так мы спасемся. Иеромонах Дионисий (Игнат)