Смерть светской львицы и ее мужа произошла в результате группового самоубийства. Дети-подростки пропали без вести. Маленький ребенок найден живым. Что же там произошло?

Фрэнсис впервые подвергли принудительному питанию на четвертый день после ареста. Она, как и сокамерницы, оставалась стойкой, хотя им в камеру приносили весьма пристойную еду. После того как ее уносили, маленькое помещение еще долго хранило различные ароматы съестного. Фрэнсис не была уверена, выдержала бы она это одна, но рядом с другими у нее не оставалось выбора.

– Я от тебя этого не ожидал, отец. Ты должен понимать, что я чувствую. После того, как твой собственный отец порвал с тобой отношения, потому что ты с матерью… Теперь вскочил Чарльз. В какой-то момент казалось, что он хочет ударить Джорджа по лицу. – Вон! – крикнул он. – Вон! И никогда не смей больше сравнивать мать с этим ничтожеством… Это ведь ни мужчина, ни женщина, а нечто среднее между ними!

Без фонаря, который остался в передней части сарая, ей едва удавалось хоть что-то разглядеть. Барбара насторожилась, когда ее пальцы наткнулись на какой-то предмет. Что-то твердое и холодное… Она вытащила находку, и в ее руке оказался стальной ящичек. Когда Барбара его открыла, то увидела толстую пачку листов, белых машинописных листов с убористым текстом, примерно страниц четыреста.

– А где же машина? Она ведь стояла перед входной дверью! – Она там и стоит, – ответил Ральф; в его голосе смешались шутливая нотка и оттенок паники. – Под снегом! – Значит, мы не сможем поехать в Дейл-Ли? – Нет. Никаких шансов. Высота снега, по-моему, уже больше метра, а будет еще больше. Так что ничего не получится.

Барбара не подсматривала в замочную скважину – она шла прямо в комнату и спрашивала о том, что хотела знать. Как и Фрэнсис, подумала Лора и тут же поняла, что это было именно то, что вызывало у нее симпатию к Барбаре и одновременно порождало страх и недоверие. Барбара была второй Фрэнсис Грей.

– Я видела множество таких лиц, – сказала она, – и я имею в виду не только следы от кровоподтеков и синяки. Это еще и выражение глаз. То, как они улыбаются. Как они опускают голову. Как они на тебя смотрят, как будто извиняются за то, что вообще живут на земле. Эта женщина – полная развалина, Ральф. И наверняка она не была такой, пока не познакомилась с ним.

В критической ситуации вы не поднимитесь до уровня своих ожиданий, а упадете до уровня своей подготовки.

Ты в курсе, что продуктивность — это умение не делать из мухи слона? Видишь проблему — идешь и устраняешь, конец истории. Если с наскоку не получается, делишь ее на части. Элементарно.

Есть люди — добрые, веселые, жизнерадостные, но одна проблема — не заткнешь.

Никогда нельзя выказывать пренебрежение к тому, что важно и дорого другому человеку.

Лучшая подруга — это служба новостей, личная армия, винная лавка и персональный лекарь в одном лице.

Удача — это всего лишь умение быть начеку.

Да, британцы переделывают и бывшие фермы, и мельницы, и маяки, живут на баржах и даже в отремонтированных под жилые дома бывших коровниках.

Если вы умеете шутить над собой, то достигли высшей степени просвещения и вполне сойдете за приличного человека.

Поразительно, как такая маленькая нация на таком небольшом острове оказалась такой плодовитой и гениальной в литературе.

Мы можем научиться прекрасно говорить по-английски, пить с ними наравне в пабе, можно подняться выше по карьерной лестнице, но все же не стать таким же.

Англия прочно вошла в русский дом, потому что все мы, как ни крути, выросли на английской культуре.

— Ой, у нас была куча концовок, — сказала Кира. — Одни говорили, что его сбросили в карьер, чтобы задобрить богов тундры, другие — что ученые забрали его на Большую землю для экспериментов. Но мне всегда нравилась концовка с шаманом. В больницу пришел шаман и долго разговаривал с мальчиком и показал ему, как сбрасывать рога. Для этого нужно было научиться забывать.

Кира разглядывала его, и вдруг до нее дошло, что он уже минут десять курит одну сигарету. Творилось странное: серый цилиндр сигареты с огоньком на конце не уменьшался, а, наоборот, рос, и дымок шел не вверх, а вниз, как бы втягивался обратно. Сулимские школьники любили травить байки о том, что железистый грунт карьера изгибает не только магнитные поля, но и саму реальность — и иногда рядом с карье

— Самое страшное произошло с теми, кого ранили. Той же ночью в больницу и в морг пришли люди, «одетые не по погоде», — Титов махнул рукой в сторону поликлиники. — Один из выживших, Дмитрий Игнатьевич Шорохов, на площади получил пулю в плечо и пришел в больницу. Ему повезло, ночью его растолкала медсестра и сказала, чтобы лез через окно, — о нем уже спрашивали чужаки.

— Рабочие собрались на этой самой площади и стали звать «на разговор» главу администрации, Сенникова. Им сообщили, что Сенников в Мурманске и приедет завтра. Мне неизвестно, правда ли это, или администрация просто пыталась выиграть время. Через сутки в город въехали два грузовика с военными и несколько черных машин. Появились люди в коричневых плащах, явно неместные.

Карьер для всех здесь был главным местом паломничества. Дети приходили сюда слушать песни тритонов или играть — в прятки, в войну, подростки — «забивать сваи», взрослые — в основном выпивать или напиваться. Огромный, овальный, похожий на кричащий от боли рот, карьер был единственным местом в округе, где можно было ощутить масштаб и грандиозность мира.

Еще будучи ребенком, глядя на карту, она задавалась вопросом: кто мог додуматься до такого – назвать почти все улицы в центре в честь танковых бригад? Есть вероятность, конечно, что в год основания Сулима – 1956-й – танковые бригады были в моде; или, возможно, сами градостроители были большими поклонниками танковых бригад и лично К.Е. Ворошилова.

Когда он улыбается мне, в его глазах больше нет холодности и мрака — по крайней мере пока. Их место заняла та безумная, отчаянная, безграничная любовь, которую я привыкла в них видеть. Такая же безумная отчаянная, безграничная любовь, которая — я это знаю — читается и в моих глазах, когда я смотрю на него.

Это моя схватка, схватка двух королев, и я не намерена ее проиграть.

— Значит ли это, что ты планируешь разлюбить меня? — спрашивает он. — Если да, то эта часть плана меня не устраивает. — Разумеется, я не планирую разлюбить тебя, — фыркаю я. — Но я не планировала разлюбить тебя и тогда, когда мы покидали Мир теней в прошлый раз. Но дерьмо случается.

— Ради тебя я прошел сквозь время, Грейс. Я люблю тебя. Я всегда любил тебя. И всегда буду любить. — Мне позвонил Джеймс Кэмерон. Он хочет получить строчку из своего диалога обратно. Хадсон смеется. — Ты просекла, да? — Просекла ли я, что ты только что процитировал «Терминатора»? Да, просекла. — Не моя вина, что в этом фильме так много удачных диалогов.

Я уже говорил тебе, что считаю себя везунчиком, раз моя девушка влюбилась в меня дважды.

Судебный процесс. Черт. В голове не укладывается, что Коннору предстоит пройти через то же, что и мне, – через обвинение в преступлении, которого он не совершал. Почувствовать на себе ненависть жертв и их родственников. И это останется с ним на всю жизнь. Нельзя допустить такое. И я не допущу.

Я стою посреди гостиной, пытаясь во всем разобраться, и не могу. Столько крови. Просто немыслимо. Она повсюду – почти на каждом квадратном сантиметре. Что это, если не угроза? Или обещание? Но чье? И почему именно в Стиллхаус-Лейк? Мы очень давно не живем здесь.

А в центре, на каминной полке, самое большое фото, сделанное, похоже, на какой-то школьной дискотеке. На нем три подруги: Джульетта посередине, по бокам Уилла и Мэнди. На Джульетте то же платье, что и на мне. Такая же прическа. И макияж. Над каминной полкой есть зеркало, и когда я подхожу ближе к фотографии, то вижу свое отражение. Звучит бредово, но я так похожа на Джульетту.

Мое фото во всех местных газетах. Вряд ли в Ноксвилле найдется место, куда я могу пойти, и меня не узнают. По крайней мере, так мне кажется. Если все в городе думают, что я тоже монстр, то как я смогу туда вернуться? Я прокручиваю эти мысли уже несколько часов и понимаю: хватит. Нужно отвлечься. Нужно выбраться из этого номера, где я как в клетке.

– Я всё еще чувствую ее сердце, мисс Проктор, – ее голос охрип от многочасовых рыданий. – Моя малышка жива. Я точно знаю. Умом я понимаю, что Пэтти никак не может знать, жива ли ее дочь. Но логика не имеет значения, когда речь о собственном ребенке. Я понимаю связь, о которой она говорит. Я сама чувствовала такое.

– Как он мог... – Сын качает головой, стиснув зубы. – Просто стоял там и стрелял, и... как? Как он мог так поступить с нашими друзьями? Как будто они не живые люди, как будто у него не настоящий пистолет с настоящими пулями, и кровь не настоящая...

Тяжелый удар обрушился арестованному на голову. Помощник следователя по работе с заключенными приблизился неслышно, и вообще, непонятно откуда взялся. Отказало не только зрение, но и слух. Боль взорвала череп. Максим повалился с табуретки.

Это был еще молодой худощавый мужчина с глубокими залысинами. Лицо посерело, сморщилось от боли. Пуля пробила левый бок. Сочилась кровь. Раненый тяжело, со свистом дышал, блуждали мутные глаза.

Пуля свистнула рядом, оторвала мочку уха. Кровь полилась за воротник, но капитан не чувствовал боли. Он рычал, как медведь, рука висела плетью, он стал стрелять, не видя мишеней, – вспышки плясали перед глазами, вертелись каруселью.

И в этот момент разразилась суматошная автоматная пальба! Стреляли, как минимум, с трех точек. Оперативники попали под перекрестный огонь. Люди метались, кричали. Гуревича сразило наповал – он покатился с крыльца, зарылся носом в землю.

Он ударил локтем назад – тоже оружие. Но локоть пробил пустоту, а в следующий миг неизвестный провел ножом по горлу Фомина. Тело обвисло, забилось в судорогах. Фомин еще мог хрипеть.

Человек выкатился из кустарника, набросился сзади на опешившего оперативника. Крик застрял в горле, сильная рука сдавила шею. Перехватило дыхание, револьвер выскользнул из ослабевшей руки на землю.

<...> еще противнее мне все прихлебатели; и самое противное животное, какое встречал я среди людей, назвал я паразитом: оно не хотело любить и, однако, хотело жить от любви. Несчастными называю я всех, у кого один только выбор: сделаться лютым зверем или лютым укротителем зверей, — у них не построил бы я шатра своего.

Сострадательные натуры, всегда готовые на помощь в несчастье, редко способны одновременно и на сорадость: при счастье ближних им нечего делать, они излишни, не ощущают своего превосходства и потому легко обнаруживают неудовольствие.

«Это не нравится мне». — Почему? — «Я не дорос до этого». — Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек?

Глен застонал, пытаясь сказать девочке, что что-то с ним не так, попросить ее помочь ему. Он не мог дышать, не мог двинуться, и все вокруг быстро тускнело. Он больше ничего не видел – слышал лишь девочку, которая быстро бормотала вновь и вновь: – Она убила его, о боже, она убила его, о боже, я видела ее лицо, я видела ее лицо, я видела ее лицо…

– Обычная сволочь оставляет злобный комментарий на вашей странице в «Фейсбуке» и обсуждает вас за вашей спиной, а не похищает вашего ребенка и злорадствует по этому поводу, – заметила Зои Бентли. – Этот человек ненавидит одного или обоих родителей Эбигейл. Ищите того, кто хорошо их знает.

– Посмотри на меня, – приказала женщина холодным голосом, лишенным всяких эмоций. Эбигейл подняла глаза. Ее мучительница держала телефон, нацелив его на нее. Глаза у женщины были карие. Эбигейл всегда казалось, что это теплый цвет, но эти глаза были ледяными и отстраненными.

Фото было размещено через аккаунт Эбигейл. Подпись внизу гласила: «Если хотите когда-либо увидеть Эбигейл живой и здоровой, лучше начинайте готовить выкуп. 3 миллиона долларов. Мы будем на связи. #ЭбигейлУНас». Наамит вскрикнула так, что разбудила Рона.

Дверь была открыта, и кто-то стоял на пороге. На нем была та же черная лыжная маска, что и в тот раз. Эбигейл заскулила, пытаясь забиться в угол кровати, когда он приблизился. Он убьет ее прямо сейчас, как убили того мальчика в фильме? У него было что-то в руках – какой-то черный комок…

Танесса бросилась бегом, едва не поскользнувшись на ледяной тропе, и наконец подбежала к лежащему на земле телу. Присев на корточки, осторожно перевернула его, открывая лицо. Это была девочка-подросток с высохшей кровью на лбу. Обмякшая, с бледной, почти синей кожей.