В уши ворвался шум прибоя. А рядом женщина, он ее обнимает, ее волосы, струящиеся по ветру, щекочут кожу… Избавиться от наваждения оказалось непросто. Так вот как работает западная вербовка.

На полу, скорчившись в позе зародыша, лежал задержанный, мелко подрагивая. Руки у него были стянуты ремнем в запястьях, вокруг глаза расплывался фиолетовый синяк.

В спину простучала автоматная очередь! Стреляли из немецкого МР-40. Ноги подломились. Пули просвистели совсем рядом! Страх пронзил от пяток до макушки.

В дыму проявился мужчина с искаженным лицом. Он сидел, привалившись к стене, раздвинув ноги. Левая голень была сломана – крайне неудачно: обломок кости вылез наружу, кровь хлестала на пол.

От взрыва мощной гранаты рухнула часть стены, сыпались кирпичи. Оперативники схлынули с площадки. Романовский припустил наверх, остальные скатились ниже и присели за перилами.

Загремели пистолетные выстрелы! Глухо рокотали в ответ ППШ. Бились стекла в оконных рамах, матерились лазутчики, загнанные в ловушку.

Он извлек пистолет, передернул затвор. От резкого движения вспыхнули мышцы, перехватило дыхание. Незнакомцу не понравился этот звук, он остановился. С минуту поколебался, потом снова двинулся. Уже слышалось его дыхание, он был практически рядом. Навалится, и пистолет не поможет…

Что-то неприятное кольнуло в спину. Из машины смотрели – недобро, пронзительно. Алексей застыл, вцепившись в открытую дверцу «Москвича». Вряд ли этот взгляд предварял выстрел в спину, но… было неприятно.

Борис Давыдович предположил, что орудие убийства – тяжелый разводной ключ с рукояткой не менее тридцати сантиметров и продолговатым заостренным клювиком – которым, собственно, и нанесли удар. Острый предмет раскроил череп – причем с одного удара. Убийца явно мужчина.

Труп принадлежал молодой женщине лет 26-28, среднего роста, с хорошей фигурой. Она была одета в длинную плиссированную юбку, тонкую ветровку поверх нарядной блузки. На ногах – летние ботинки со шнурками. Она лежала на боку, неловко извернувшись, лицом вверх, по траве рассыпались каштановые волосы.

За дверью взревел бык – и в тот же миг грохнул выстрел, долбанул по ушам! Стреляли из охотничьего ружья, причем неслабого. В двери образовалось рваное отверстие размером с кулак. Такое же – в двери напротив…

Шабанов хищно оскалился, напрягся и вдруг застыл: из недр квартиры донесся душераздирающий крик – попутно с трескучими ударами. Словно рубили мясную тушу. Стало нехорошо, комок подкатил к горлу.

Ёнён посмотрела в пустоту. Глаза слезились, но она не моргала. Ей хотелось увидеть лицо того самого незнакомца. Взгляд замер, уставившись в одну точку, а точнее в лицо воображаемого человека, и Ёнён прошептала: «Кто же ты, кто…»

Ёнён подгоняла себя — надо идти в полицию. Необходимо лично предъявить улики и написать заявление. Надо приложить все усилия, чтобы выйти на след преступника.

Крик, который уже вот-вот должен был вырваться наружу, застрял в горле. Замерев на месте, Ёнён не могла оторвать взгляда от незнакомца. Вокруг было темно, а кепка отбрасывала тень на его лицо. Ёнён, кажется, поняла смысл не сказанных им слов: «Я просто уйду».

Ёнён никак не могла объяснить причины такого поведения Санми. Как бы она ни напрягала память — ничего. Прошло уже столько времени, что-то должно всплыть в голове. Хотя бы одно воспоминание. Только одно.

Для Ёнён все случилось словно месяц назад, она отчетливо помнила те дни. Но тогда она не осознавала, что между ними что-то произошло. Она считала это естественным. Но теперь, вспоминая о тех днях, Ёнён поняла, как все странно изменилось. Когда они стали меньше общаться друг с другом?

И без того холодные руки еще больше окоченели. Не обращая на это внимания, она руками потянулась к полу. Ноги тоже бессильно спустились с кровати. В теле не осталось мышц, руки и ноги ужасно дрожали. Казалось, она вот-вот упадет.

Придавленный необыкновенно чистой пепельницей, лежал несколько раз смятый и разглаженный листок, на котором чернильным карандашом было набросано: «Ухожу исключительно по собственному моему желанию, нет никаких сил терпеть Вашу подлость».

У стола лежала Тамара. С потолка, с крюка, на котором некогда висела люстра, свисали провода. – Это я, пассатижами, – пояснил, еле шевеля губами, Колька, – пытался искусственное дыхание сделать, да вот…

Дрались трое, поднимая такую пыль, что ног и рук, казалось, было не менее сотни. Колька, оценив ситуацию на благоразумном расстоянии, определил, что перед ним хорошо известные ему персоны, причем двое почти беззвучно, но старательно месят третьего.

О происшествии в расселенном доме, о том, что он, по сути, свидетель убийства и мародер, Анчутка не думал вообще. Вспоминал с ухмылкой борзого хуторянина, который его, фартового, к тому же москвича, желал вляпать в темное дело. «Ищи дураков за тебя впрягаться, пес седой».

Глаз Яшкин уколол блеск ободка на тощем пальчике, сведенном судорогой. Нагнувшись, разглядел на мизинце колечко, тоненькое, невзрачное, утыканное мелкими стекляшками. «Симпатичная гайка. Что пропадать?»

Снизу заворочались, чуть слышно застонали – и снова все стихло. Внизу лестницы, у самого входа, лежал на спине тщедушный человечек. Скрюченные, худые пальцы задраны к потолку, как ножки дохлого воробья.

Никто из нас этого не хотел. Мы не были романтиками. Больше нет. Так почему же мне так больно?

Нет, не будь на мне проклятия, я бы заставил ее забыть того, кто внушил ей, что быть фейри — что-то неправильное. От Авы веяло разбитым сердцем, я же мог заставить ее тело трепетать от наслаждения, пока она окончательно не позабудет человеческого идиота, который в этом виноват. В ее мыслях останется только мое имя.

С Эндрю я чувствовала себя в безопасности. Но с Торином? С ним мне постоянно казалось, что я стою на краю пропасти и вот-вот упаду.

Я никогда не забуду миг, когда наши взгляды встретились: мое сердце словно разорвалось на двое. Некогда целое, теперь оно разделилось, и половина отныне принадлежит ему.

И вот в этот момент я решила, что больше никогда не влюблюсь. А как же сказки, спросите вы? Они все врут.

Сначала меня привлекла его красота: голубые глаза с золотыми крапинками и волнистые каштановые волосы. А когда он улыбался, то мне всегда хотелось поцеловать уголки его губ. От Эндрю пахло уютом, мылом и черным чаем. Но не это заставило меня в него влюбиться. Всему виной его доброта.

Несколько рук нырнули в полынью за ухнувшими туда капитаном и начальником экспедиции, ухватили их за тулупы, потащили прочь от края льдины, где корчился и скрипел, лопался и тонул «Челюскин».

Раздался чудовищный скрежет – такого по силе еще не слыхали: «Челюскин» осел еще глубже. На нем оставались трое: как и положено – капитан с начальником экспедиции сходили с тонущего корабля последними; Могилевич пересадил последнюю коробку... Все трое стояли вплотную к борту, осталось только перекинуть ноги и прыгать…

Воронин был на капитанском мостике. Он взглянул на часы, молнией пронеслась мысль: «13-е число – черная дата. 13.30 – это конец». На протяжении всех этих недель, пока «Челюскин» стоял без движения, он каждый день спускался на лед, обходил его кругом. Сегодня утром заметил трещину в корпусе корабля и уже не строил иллюзий.

У Доротеи Василевской положение было еще более рискованным – в плавание она отправилась беременной. На борт в Ленинграде Василевская садилась с семимесячным животом, нынче дотаивали последние дни срока.

Увы, любовь парохода к Воронину не была взаимной. Владимир Иванович до самого Копенгагена изучал судно и отписывал Шмидту все новые бумаги: корпус парохода недостаточно усилен, имеет обычную форму, это не ледокол, у настоящего ледокола корпус яйцевидной формы, при сжатии льдами его выталкивает на поверхность.

Разгоравшийся пожар было видно издалека. Промов сразу определил – горит квартира девчонок, точнее тот самый дом, где они поселились.

История захватывающих взаимоотношений Яакова с его двумя женами и двумя наложницами позволяет вывести много выжных уроков.

С необходимостью учить и воспитывать кого-то я категорически не могу согласиться: я не считаю своих читателей детским садо, в котором я должен проводить воспитательную работу и дават ь им "полезные" тексты.

Луис Гинцберг конструировал свои нарративы, группируя их вокруг избранных библейских героев и событий.

Мир в глазах трещал, вибрировал, собирался рассыпаться. Михаил прекратил без пользы наносить удары, стал извиваться, резким движением бедер сбросил с себя «наездника». Но тот лез с каким-то извращенным упорством, бросился, выставив колено для упора, занес кулак.

Загремели выстрелы. Михаил метнулся к стене, и вовремя, возник еще один – с пистолетом на вытянутой руке. Кольцов ударил кочергой сверху вниз по предплечью. Движение инстинктивное, хотя и не помнил, чтобы обзаводился такими инстинктами.

Марта увидела женщину, лежавшую, подогнув колени, неестественно вывернув голову. Не молодая, с сединой в волосах, одетая в кофту и серую юбку. Крови не было, но пожилая особа определенно была мертва.

Мимо, на расстоянии не больше метра, проходил багажный вагон – без окон и почти без дверей. Клаус ухватился за край бетонного покрытия, мелькнули глаза, объятые ужасом. Он не удержался, пальцы разжались, оборвался душераздирающий крик.

Марта сделала недовольную гримасу, убрала пистолет в карман. Машинисту предстала странная картина: женщина в позе статуи, а перед ней мужчина на коленях. Словно делал предложение руки и сердца.

Момент передачи свертка иностранному гражданину был зафиксирован фотокамерой. Сотрудник даже подслушал часть беседы. Робинсон говорил с акцентом, но понятно: «передайте своему куратору, что нужно поменять место встречи – мы им пользовались уже дюжину раз, это становится опасно.

Но бой – это еще не самое опасное и нежеланное событие. Гораздо страшнее будет, если кто-то из группы окажется раненным. Бросить раненого нельзя, пристроить к каким-нибудь добросердечным людям тоже. Какие уж там добросердечные люди? Здесь Германия, здесь живут немцы.

Хозяин ресторана «Золотой голубь» пан Мирончак был сломлен, напуган и подавлен. А с такого человека, как гласит народная мудрость, хоть веревки вей. А уж разговорить сломленного человека и выудить у него всевозможные сведения – дело совсем простое.

– Не балуй, красавица! – произнес солдат, отнимая у дамочки пистолет. Мажарин и Мартынок тем временем обыскали связанных мужчин. У официанта они не нашли ничего, а вот в кармане другого мужчины был пистолет – «Вальтер».

Внезапность – очень действенное оружие. Никто из троих не успел оказать никакого сопротивления. Двумя ударами официант и другой мужчина были повержены, Мажарин и Мартынок скрутили им руки. Дама испуганно вскрикнула, вскочила, хотела выбежать из номера, но солдаты перегородили ей дорогу.

Вскоре где-то в глубине сарая бабахнул глухой взрыв – это Мартынок или, может, Чаус кинули гранаты. Из сарая раздался чей-то сдавленный крик, и вслед за ним застрочил автомат длинной, почти нескончаемой очередью. Ухнул еще один гранатный взрыв, и все стихло.