Просто в какой-то момент я перестала лгать себе, и он тут же проник – сперва под мою броню, а потом и под кожу.

Иногда, когда я смотрю на тебя, я чувствую тебя всем своим существом, а внутренний голос шепчет, что мы – одно.

Если выпадет орел, я тебя поцелую, – сказал он мне однажды, – а если решка – ты меня, и в обоих случаях это будет что-то значить.

Она как солнце и луна. И я любил ее.

Вопросы требовали ответов, а загадки – разгадок. Если твоя фамилия – Хоторн, у тебя всегда есть на примете по меньшей мере одна тайна.

Любое сражение — это охота, пока ты не понял, как сразить своих противников.

В любви кроется страх, ведь любовь очень сильна, а все сильное способно причинить боль. Она подобна пламени, которое излучает свет, даже когда обжигает.

Теперь я готов встретиться с реальностью. Я буду стоять, не дрогнув, перед огнем. И если бы Фрици оказалась в этом пламени, я бы шагнул в него вслед за ней. Больше никто не сможет сжечь ведьму, не испепелив заодно и меня. И никто никогда не обидит Фрици, не обратив на себя мой гнев.

— Магия подобна деревьям... Нужно время, чтобы выросли новые листья.

Наша любовь стоит того, чтобы ради нее обжигаться.

Вы знали, что в Нью-Хэмпшире больше хомяков на душу населения, чем в любом другом штате?

Если бы у нас было нормальное детство, мы бы не стали прирожденными.

К счастью для нас, – с легкомысленным видом ответил Майкл, – каждую плохую идею, которая приходит мне в голову, я приветствую как дражайшего друга.

Дом, это не место, Кэсси. Дом – это люди, которые любят тебя сильнее всего, люди, которые всегда будут тебя любить, всегда, вечно, несмотря ни на что

Ничто не причинит тебе боль, если ты не позволишь.

Никогда не извиняйся за то, кто ты есть.

Убить человека, который не подозревает о том, что его хотят убить – дело самое простое. Это «Дельфин Бланко» знал – ему уже приходилось убивать таким образом. У него был при себе пистолет с глушителем, и это тоже было правильно. Неожиданное убийство – это неслышное убийство. К тому же, оно еще и безопасное.

Богданов и его бойцы искали долго, но до поры до времени ничего не находили. Не помогала даже специальная техника, которая обязательно отреагировала бы на любой взрывоопасный предмет, если бы такой находился поблизости. Но умная техника никак себя не проявляла. А ведь смертоносный презент должен был находиться где-то рядом!

Орудуя попеременно всеми этими предметами, Кузьмин вскоре извлек из-под обивки нечто похожее на пластиковую ампулу со вставленной в нее тонкой иглой. Причем игла была вделана не в край ампулы, а в ее середину. Больше того – ампула была расположена в подлокотнике таким образом, что иголка торчала вверх.

«Дельфин Бланко» не стал даже спрашивать, к чему такая срочность, с кем и о чем он будет говорить на встрече. У него и без того были ответы на эти вопросы. Прибыл Фидель Кастро, которого нужно ликвидировать. А, значит, встреча будет с людьми, которые присланы, чтобы исполнить дело. И разговор будет именно об этом.

Дело, конечно, предстоит непростое. Можно даже сказать – ювелирное тонкое. Никогда до сей поры спецназовцам не приходилось иметь дело с мафией. Со всевозможными военными – коллегами-спецназовцами из других стран – сколько угодно, с диверсантами и шпионами – тоже, а вот с мафией…

Думали долго, спорили, отвергали придуманное, опять спорили, уточняли… И только ко второй ночи планы убийства Фиделя Кастро стали приобретать внятные очертания. Теперь под эти планы нужно было подобрать людей.

Она полулежала напротив Гурова в платье-комбинации креветкового цвета и меховых тапочках, покачивая загорелой ногой с перламутровым розовым педикюром. Ее голубые глаза ползали по нему, уничтожая последнее позитивное впечатление о служившим им домом высоколобом, немного лошадином лице.

Самый новый мраморный камень укрывал усыпальницу Анны Юрьевны Колосовой. Хмурым могильщикам понадобилось около пятнадцати минут, чтобы превратить ее в зияющую рану на теле просыпающейся после зимнего сна апрельской земли.

Гуров вышел из такси быстро и выглядел собраннее обычного. «Как пантера, – мелькнуло в голове у Банина, – перед прыжком».

Назаров подошел к жертве: – Ну, она не раздета. Одежда не порвана. Множественных колото-резаных ранений, имитирующих фрикции, как наносил Чикатило, например, нет. Вскрытие, конечно, покажет, – он заулыбался начатой шутке, но быстро взял себя в руки, наткнувшись на суровую реакцию остальных, – было ли изнасилование.

Как на ржавом дне, под водой, обрела свой покой отколотая тарелка с вишенками, так в зеленой беседке, за хлипким столиком, на котором стоял френч-пресс с раздавленными листьями мяты неестественно вытянулась сотрудница Энгельсской картинной галереи Маргарита Ивановна Свалова.

За калиткой Гуров почувствовал, как время замерло, как бывало на местах преступлений. Он словно попадал в пространство, которое, будто желая наказать убийцу хозяина, всеми силами помогало сыщику.

«Танцевать» на языке спецназа КГБ означало идти навстречу предполагаемым выстрелам противника. Но идти не прогулочным шагом, а совершать специальные движения, которые и назывались «танцем». Вправо-влево, вперед-назад, присел-поднялся, бегом-медленным шагом – словом, как продиктует ситуация.

Собачий лай у себя за спиной диверсанты услышали ближе к вечеру, когда до Нижней Туры оставалось каких-то пять-шесть километров. Вначале они не придали этому значения, но лай становился все громче, он постоянно слышался не где-то сбоку или в стороне, а – за спиной. Поневоле создавалось впечатление, что кто-то идет по следу.

Александр опять долго молчал, а потом сказал такие слова, от которых Лопухов чуть не свалился под стол. Александр назвал сумму. Это была умопомрачительная. Это была такая сумма, которую Лопухов так вот запросто и вообразить не мог – ни в пьяном, ни в трезвом виде.

И вот уже почти месяц длится вся эта кутерьма, и никто ничего в ней понять не может. С одной стороны – вроде бы два гранатомета должны быть в наличии, а с другой стороны – вроде бы их никогда и не было на складе. Вышестоящему командованию полковник Кашин до поры до времени ничего докладывать не стал.

Химик отворил окно и выглянул наружу. Окно выходило на внутренний гостиничный двор. Двор был освещен электрическими фонарями, но сам он был пуст. Дул довольно-таки сильный ветер, и это было как нельзя кстати. Когда дует ветер, то звук прыжков со второго этажа не так слышен.

Парни стали окружать Алексея. Двигались они медленно, неслышными шагами. В руках одного из них сверкнул нож. Парень не таил свой нож, а наоборот, он его держал так, чтобы Алексею было видно, что это – именно нож, и было понятно, что этот нож в любую секунду может вонзиться ему в бок.

Журавлёв торопливо подошёл к знакомому милиционеру. Наклонившись, осторожно повернул его голову и отшатнулся, увидев, что изверги сделали с его лицом: шея была полностью перерезана, обнажая розово-синюю трахею, а вместо серых, чуть насмешливых глаз, зияла пустота с застывшей в глазницах сукровицей.

Клим замер. Прижимая руку с пистолетом к груди, направил его стволом в предполагаемое место появления бандита. И тот не заставил себя долго ждать: неосторожно выбежал прямо на затаившегося оперативника. Клим выстрелил, затем быстро оттолкнул мёртвое тело от себя и побежал вокруг сарая, намереваясь зайти в тыл бандитам.

Ерёменко, старательно ступая по скрипучим половицам на цыпочках, первым подошёл к покойнику. Бросив ещё раз косой взгляд на его жену, он осторожно расстегнул пуговицы на груди старого Эхманса, завернул чистую белую рубаху. Рваное входное отверстие от пули находилось точно в том месте, где располагалось сердце.

Орлов увидел на двухстворчатых воротах, умело разрисованных масляными красками разными цветочками, распятого человека, одетого в исподнее: рубаху и кальсоны. Из пробитых крупными коваными гвоздями отверстий на руках и ногах, а также из разрезанной ножом груди капала кровь, образуя на земле приличную лужицу.

Прогремевший взрыв разорвал огромную металлическую ёмкость на острые осколки, один из которых и срезал, словно лезвием, шею коменданта. Голова с распахнутыми от удивления глазами, разбрызгивая горячую кровь, мячиком покатилась по траве. Туловище, лишённое головы, сделало по инерции ещё несколько шагов и упало ничком.

Когда первая пчела больно ужалила его в толстое мясистое лицо, он озверел, сорвал с плеча автомат и длинной очередью выстрелил старику в грудь: пули мгновенно вырвали из белой ещё час назад, а теперь алой от крови рубахи, рваные клочки, и кровь фонтанчиками упруго брызнула наружу.

Четкими быстрыми движениями Анна соединила стволы с коробкой, присоединила цевье, снарядила двустволку двумя патронами, взвела курки и хищно оскалилась: – Патроны пулевые, таким и лося, и медведя валят, так что на твоем месте я бы не дергалась!

По дороге в «Эльбрус» Зверев не находил себе места. Мысль о том, что Юлия Глухова мертва, заставила его щеку снова предательски дрожать. Виски сжало от нетерпимой боли. Ему хотелось бросить всё и уехать в свой родной Псков, но желание разобраться с тем, кто убил Юлию, не позволяло Звереву это сделать.

– Фронтовая разведка! Подробности уточнять не стану, по крайней мере, сейчас, – не менее резко ответил Зверев. – Будет желание, можем об этом поговорить позже. Сейчас же, прошу ответить на мой вопрос. Откуда у вас боевой опыт? – Партизанское подполье!

Когда музыка смолкла, под бурные аплодисменты Прохор Глухов поклонился и вдруг, случилось что-то странное. Слепой шагнул вперёд и, как будто оступившись, потерял равновесие и выронил саксофон. Юлия среагировала мгновенно. Она подскочила к мужу и ухватила его за руку, уронив при этом скрипку и смычок.

Медник презрительно фыркнул, лязгнул затвором и, после фразы о «проклятой орде» возле оврага лежали уже все четверо приговорённых. Медник снова передернул затвор и вернул винтовку одному из румынских стрелков.

Спустя пару минут, Медник занял нужное место, дослал первый патрон в патронник и вскинул ружьё. Первым оказался старший. Когда хлопнул выстрел, он дёрнулся и осел на землю. Второй приговорённый, перед тем как упасть, сплюнул, чиркнул ногтем себе по горлу и крикнул: – Ты за это ответишь, иуда!

– Руки вверх! – раздался крик откуда-то сверху. – Бросай оружие, это милиция! «Ах ты милый», – с усмешкой подумал Шелестов, повернув голову и увидев паренька лет шестнадцати. Тот держал автомат ППШ и целился в него, стоя на склоне.

Опытный водитель из числа оперативников с Лубянки разогнал машину и выпрыгнул на ходу, через несколько секунд сработал радиозапал по сигналу, который передали из едущей следом машины. Триста граммов взрывчатки на переднем сиденье сработали как надо.

Церемониться они не стали. Дрыгая ногами и имитируя слабое сопротивление, Сосновский дал запихнуть себя в фургон, успев, правда, бросить взгляд на неизвестного в пальто, стоявшего возле своей машины и наблюдавшего за скандалом.

Кузин поднял руку до пояса и было неизвестно, что он собирался сделать: поднять выше и вытереть рукавом испарину со лба или откинуть полу пиджака и достать пистолет. Но пальцы Шелестова сомкнулись железным обручем на кисти его правой руки: – Спокойно, Степан Артемьевич!