Вопреки широко распространённому заблуждению, демократия не является естественной формой управления, принятой в человеческом обществе. Скорее — противоестественной. На протяжении тысячелетий ни о какой демократии в подавляющем большинстве цивилизаций, существовавших на земле, никто и слыхом не слыхивал.

Идея того, что прогресс может прокатиться по человеческой судьбе как колесо трамвая по Берлиозу, похоронив по дороге всё умное, доброе и вечное, до чего только доберется, печальна. Отчего и не приветствуется прогрессивными умами. А между тем, это именно так. Было так. И, к сожалению, скорее всего будет — во веки веков, аминь.

Кадры решают всё. Читатель, ты помнишь эту фразу, или забыл, как оно было? А может и не знал никогда? Память изменчива. А коллективная память особенно. Иначе народы не пели бы осанну самым страшным своим мучителям и е считали бы тиранов и убийц величайшими из великих. Это сказал советскому народу товарищ Сталин 4 мая 1935-го. А хоть бы и любого другого года...

Чёрт его знает, кто прав, кто неправ в этом грустном мире. Или, может, всегда так было, во все эпохи? Вот, в столичном городе с упорством, достойным лучшего применения, его мэр, бывший таёжный охотник, искореняет всё, что осталось от бывшего мэра — пасечника. Того сильно ругали за приверженность бизнесу жены и за друзей с криминальной репутацией. Этого ругать бесполезно.

Я развернулась и припечатала ее лицом к одной из витрин. Мэгги уставилась на распахнутые крылья. Эта Бабочка была там еще до Лионетты и ее предшественницы. Никто не знал ее имени. Шашечница мексиканская – вот и все, что о ней было известно...

– Не могли бы вы представиться? – Пожалуй, нет. Не думаю, что мне бы этого хотелось. – Некоторые зовут вас Майей. – Так зачем же спрашивать?

Лионетта рассмеялась, довольно громко. Но смех резко оборвался, словно она испугалась, что кто-то ее услышит. – Мы зовем его Садовником, – произнесла она сухо. – Подходящее имя, правда? – Что это за место? – Добро пожаловать в Сад Бабочек. Я обернулась, чтобы переспросить, но потом сама все увидела...

Медицина — это в первую очередь наука со своей системой доказательств, исследований, испытаний; наука настолько стремительно меняющаяся, что за ней часто не поспевают профессионалы, что же говорить об обычных людях? И при этом медицина касается абсолютно всех: бедных и богатых, младенцев и стариков, всех рас и национальностей.

Никакой космический корабль не сравнится по совершенству механизмов с организмом человека! Но мы на то и «цари природы», что, приложив массу сил, преодолеваем все Богом заложенное совершенство защитных сил организма! Ученые считают, что если бы все текло естественным путем, человек жил бы под 200 лет (Моисей вон вообще под тысячу!).

Минздрав — это не то, что в Москве в Рахманиновском переулке, Минздрав — это мы вместе взятые, и пациенты, и медицинские работники. Так давайте вместе, пусть медленно, пусть с ошибками, но начнем выстраивать нормальную, качественную медицину. Не повторять мантру о лучших в мире врачах, а вернуть им это звание! Вы, пациенты, с нами, врачами, как ключ и замочная скважина: давайте меняться вместе.

На слуху расхожая фраза сотрудников МЧС: «все инструкции написаны кровью». В полной мере это выражение подходит и к этому руководству с поразительной буквальностью! Для того она и написана, чтобы избежать ненужных потерь.

Я — Убик. Я существовал до появления Вселенной. Я есть. Я создал светила и миры. Я сотворил жизнь и определил, где ей протекать. Живущие делают, как я скажу, и идут, куда я им указываю. Я и есть мир, и мое имя никогда не произносится. Его никто не знает. Меня называют Убик, но это не мое имя. Я — есть. Я буду всегда

Если иллюзия так похожа на реальность, как отличить, где иллюзия, а где реальность?

Тяготы жизни вовсе не означают, что ваше сердце должно перестать чувствовать красоту. Благодаря испытаниям вы учитесь петь новую песню своей судьбы.

Все, что случается с нами, не имеет никакого значения, если никто не извлекает из этого уроков.

Иногда надежда — это все, что осталось в жизни, и потерять ее означает лишиться всякого смысла существования.

Мы живем, мы любим. В жизни нам дается выбор, какие двери открывать, а какие закрывать без сожаления. Это все, что у нас есть, но этого достаточно для счастья.

Телеборьян ощутил, что в комнате повеяло холодом, но истолковал это как знак того, что под внешней невозмутимостью пациентка скрывает страх и стыд. Он счел это позитивным признаком того, что она все-таки реагирует на его присутствие. Его также обрадовало, что ее поведение ничуть не изменилось. В суде она сама подпишет себе приговор.

Например, как ему писать о Лисбет Саландер. Чтобы принять окончательное решение, Микаэлю обязательно требовалось лично встретиться с ней и получить ее согласие на то, чтобы раскрыть правду или хотя бы часть правды.

Услышав первый выстрел, Лисбет Саландер подскочила на кровати. Плечо пронзила сильная боль. Когда раздались следующие выстрелы, Лисбет попыталась спустить ноги с кровати.

Теперь она удивлялась тому, что осталась жива, но, странное дело, ее это почти не волновало – ей было все равно.

По правде сказать, он ни на минуту не сомневался в том, что Лисбет Саландер действительно виновна в тройном убийстве и что судебный процесс станет пропагандистским спектаклем, в котором ему выпадет роль главного героя.

Старлинг повернулась и увидела все сразу как единый, целостный образ, которому предстояло оставаться с ней на протяжении всей ее жизни.

По правде сказать, в среде психиатров так и не сложилось единого мнения относительно того, можно ли называть доктора Лектера человеком. Его коллеги по профессии, многие из которых опасаются его ядовитых статей в профессиональных журналах, долгое время считают его явлением потусторонним, исчадием ада, самим Дьяволом. Для удобства они именуют его монстр.

Старлинг отлично знала, что говорят в их конторе по поводу федеральных инспекторов: это те, кто прибывает на поле битвы после того, как сражение окончено, чтобы добить раненых.

Старлинг добилась успеха во время учебы в Академии ФБР, потому что ей некуда было отступать.

Старлинг обнаружила, что она почему-то сидит, голову сбоку жутко саднит, дыхание перехватило.

Первый и единственный раз Лисбет не смогла скрыть свои эмоции в обществе Бьюрмана. Она уже понимала, что ее взгляд может ее выдать, и уставилась в пол. Когда Саландер вновь посмотрела на адвоката, сидевшего по другую сторону письменного стола, он ухмыльнулся. Девушка почувствовала, что в ее жизни вот-вот начнутся драматические перемены.

Семейство, которое на финансовом и общественном поприщах добивалось успехов, в частной жизни выглядело откровенно неблагополучным.

О Лисбет Саландер Микаэль никогда не слышал и пребывал в счастливом неведении относительно того, что в тот день она представила на него досье. Но если бы он ее послушал, то наверняка согласился бы с ней, когда Лисбет заявила, что его откровенное отвращение к денежным мешкам не связано с симпатиями к левым радикалам.

Больше всего в Лисбет Саландер его раздражала невозмутимость и полное безразличие. Но за долгие годы у «Милтон секьюрити» сложилась репутация фирмы, нацеленной на консервативность и стабильность. От имиджа зависело чрезвычайно многое. А Лисбет Саландер выпадала из этой идиллической картины – она выглядела как экскаватор на ярмарке роскошных яхт.

Сейчас Саландер напоминала разъяренного нубийского льва, который размышляет, а не отобедать ли ему Дирком Фруде. Ее взгляд выражал такую откровенную неприязнь, что у адвоката буквально похолодела спина.

Если сделать краткую выжимку из всего, что публиковалось, то выходило, что полиция разыскивает психопатку, примкнувшую к группе сатанисток, рекламирующих садомазохистский секс, ненавидящих общество в целом мужчин в частности.

Она была внутренне убеждена, что где-то есть люди, желавшие ей зла, и что, вздумай они наброситься на нее, то, скорее всего, выбрали бы момент, когда она входит к себе в дом или выходит из него.

Лисбет была для него милой забавой, к которой он снизошел, когда она была рядом и никого лучше под рукой не оказалось, но кого он быстро выбросил из головы, когда попал в более интересное общество.

В его компании Лисбет чувствовала себя на редкость безмятежно. Странное дело. Она почти никогда не вступала в разговор с другими, чтобы просто поболтать.

Девять месяцев назад Лисбет прочитала статью в «Попьюлар сайенс» – журнале, забытом кем-то в аэропорту да Винчи в Риме, – и неожиданно попала под очарование такой далекой от нее области, как сферическая астрономия.

Я пробовала ходить в обычную школу в третьем классе, но продержалась всего месяц, прослыв «психичкой». Не моя вина, что у них в столовой привидения.

Кто-то уже начал украшать его к Самайну: на внешней стороне кухонной двери висел осенний венок из маленьких белых тыкв, коричневых листьев и подсолнухов, а перила кованого ограждения террасы обвивала гирлянда, питаемая, если верить бабушке, настоящей пыльцой фей. Разломи один такой огонёк и загадай желание – и оно сбудется.

Эта стена уже давно нуждалась в свежем слое краски, но дом был категорически против. Как утверждала Роуз – боялся щекотки.

Когда я касаюсь кого-то, наблюдавшего смерть, я вижу всё как воспоминание этого человека. А вопросы из серии «А помнишь, как он тогда умер?» – не самый удачный способ расположить к себе собеседника.

Но в городке Уик штата Орегон, где магия всегда на расстоянии вытянутой руки, Хэллоуин считается главным торжеством в году, а «Рэйвенфолл» – главным местом для его празднования.

Незадолго до моего тринадцатилетия во мне пробудились психометрические силы – завуалированный способ сказать: «Поздравляем! Получи видения смерти!»

Порой мы с удивлением понимаем, что не испытываем ни грусти, ни сожаления, прощаясь с планом, который вынашивали всю жизнь.

Я не боюсь принимать решения, которые другие не желают принимать ради спасения большинства.

Порой мир катится под откос так быстро, что уже ничего не исправишь, — задумчиво проговорила правительница. — Нужно уметь чувствовать такие моменты и спасать то, что еще можно спасти.

Никогда не следует жить воспоминаниями.

Люди всегда позволяют себе судить о чужих обычаях, вместо того чтобы заняться своими делами.

Любовь — это иллюзия и слабость, — любила говорить мать. — А я не потерплю слабости.

Если ты сможешь стать тем, кем они хотят тебя видеть, во имя тебя они сожгут мир дотла.