Савин слушал, и мысленно пытался представить, что на самом деле произошло на шоссе. Он был согласен с судмедэкспертом, что убили жертву не здесь. Скорее всего, тело привезли на машине и сбросили в кусты. Но зачем? Кому и чем мог насолить молодой (Савин склонялся к тому, что жертве не более тридцати лет) ничем не примечательный парень?

Стараясь двигаться так, чтобы не затоптать возможные следы, Савин добрался до кустов. Ноги, обутые в кеды, он увидел еще издали. Подойдя ближе, он, как и Леонид, раздвинул ветки. Сомнений не было: мужчина в кустах был мертв, и смерть его наступила не от естественных причин.

Леониду пришлось вернуться к кустам. Сначала он пару раз окликнул мужчину, затем постучал носком ботинка по кедам незнакомца. Не дождавшись реакции, Леонид раздвинул кусты и отшатнулся: мужчина лежал лицом вверх, глаза его были открыты: Леонид понял, что мужчина мертв.

Следуя за мамой в парадную гостиную, я почти наяву слышу шум последней рождественской вечеринки, устроенной папой перед самой его смертью. Я встряхиваю головой и сосредотачиваюсь на ощущении твердого пола под ногами. Я не там. Их здесь нет. Его здесь нет.

Я всегда хорошо умела лгать. Даже самой себе.

Если Джейка отправят в тюрьму за убийство, мне нужно знать всю предысторию. Не только ту версию, которую обвинение сочтет наиболее убедительной для суда. На этот раз мне нужна подлинная история. Наконец-то, спустя почти восемнадцать лет, настало время вернуться домой. Туда, где все начиналось.

В последний раз я видела Джейка в 2005 году, после рождественской вечеринки, устроенной юридической фирмой моего отца. Тот вечер изменил все — и всех. Я знаю, что я — не та личность, которой была тогда, и, думая сейчас о Джейке — или мне следует называть его Брэдом? — я гадаю, кем он стал. Убийцей?

Нет, я совсем не знаю этого Брэда Финчли. И это хорошо для моей работы, потому что по закону я должна была заявить, что знакома с обвиняемым — в тот же момент, как увидела его фотографию. Но я этого не сделала. Если это обнаружится прежде, чем я откажусь вести дело, я рискую потерять все.

Вчерашнее электронное письмо прояснило весьма немногое. Брэд Финчли — белый мужчина тридцати пяти лет, против которого выдвинуты обвинения в двойном убийстве. Прежде мне не приходилось заниматься настолько серьезными делами, и Чарльз прав: СМИ любят освещать суды, связанные с убийствами. Но чтобы два трупа сразу?.. Это будет пиршество для акул.

Граната полетела под бензовоз, вторая взлетела вверх и упала на кабину машины. Буторин закрыл голову руками и бросился в сторону, в примеченную им канаву. Он упал, вскочил, и тут весь мир вспыхнул ярким огнем и жаром. Буторин не понял, упал ли он сам, или его швырнуло на землю взрывной волной.

В этот момент, поливая очередями то место, где он лежал минуту назад, трое словаков бросились с криками вперед. В одном из них Шелестов узнал офицера. Длинная очередь с фланга, неожиданная для врага, сделала свое дело – все трое, один за другим замертво повалились в траву, роняя оружие.

Максим повел стволом и дал короткую очередь. Один из солдат тут же рухнул в траву, вторая очередь прозвучала почти одновременно, когда Шелестов успел навести оружие на врага. Третий отпрыгнул в сторону и залег за стволом дерева. Видимо его пули не задели.

Шелестов успел выставить руки и принять удар ладонями о приборную доску, щепки полетели на лобовое стекло, но толстый металл капота «шкоды» выдержал удар, и машина вылетела в парк под густые кроны деревьев и сразу полетела вниз по склону.

Реакция у Шелестова была мгновенной. Он даже не успел подумать о том, что человек за спиной не станет сразу стрелять. По крайней мере, заминка в пару секунд будет. И Максим использовал эти две секунды, мгновенно просунув ствол своего пистолета под мышку и, не целясь, выстрелил в незнакомца.

Как только Буторин увидел спину офицера, он тут же шагнул из-за дерева навстречу солдату. Перед ним мелькнули испуганные расширившиеся от страха глаза, а потом он просто зажал врагу рот рукой и дважды ударил снизу вверх ножом под ребра.

Шнырь замер в двух шагах от побоища, с удивлением и страхом глядя, как на землю валится тело Рыжего. Он видел его со спины, со стороны затылка. И там, на этом рыжем затылке, из маленькой черной дырочки, пульсируя забила кровь. Толчок, еще толчок, она стекала за воротник…

Женщина, от которой ждали самое большее – истошного визга или обморока, вдруг сделала невероятное. Перехватив руку Монгола с выкидным ножом, она резко ударила его коленом в пах. И когда налетчик согнулся от боли, она схватила его голову одной рукой, а второй вцепилась в руку с ножом. Урка и опомниться не успел, как лезвие вошло ему в горло под подбородком.

Буторин опасался, что старик начнет описывать все, включая свои ощущения и страхи, но тот ограничился тем, что сошел на берег и сразу по запаху понял, что покойники лежат давно. Ну, а уж пистолет в руке у одного и запекшуюся потемневшую кровь на груди второго он разглядел быстро. Понял, какая тут беда произошла.

Шелестов аккуратно прицелился в немца, одетого в брезентовый плащ, со «шмайсером» в руках. Грозно стегнул по кустам звук выстрела, человек в плаще упал на бок, будто у него подкосились ноги. Шелестов повел стволом и сделал еще два выстрела по другим целям.

Сколько продолжался грохот, Шелестов не знал. Он лежал в воронке, закрывая голову руками, а земля под ним вздрагивала и стонала, как живая, терзаемая огнем и металлом. Максим вжимался в нее и, кажется, шептал: «Потерпи родная, мы спасем тебя, потерпи…»

Шелестов нажал на спусковой крючок. Промахнуться с расстояния в сотню метров было сложно, Максим хорошо умел стрелять и сейчас он с торжеством видел, как его длинные очереди косят ряды немецких солдат, как падают по два, по три человека, сраженные пулями, как фонтанчики земли всплескиваются под ногами врага.

– А если не бесплатно, сделаете? Если я скажу, что объясню, где установлены бомбы, вы мне палец сломаете? – Сломаю. Запросто сломаю. Если пожелаешь, отрублю. Могу сделать из него сосиску и сервировать тебе на тарелке вместе с брокколи. – Тогда уж лучше маффин. Маффин с сосиской и яйцом.

И тут раздался гулкий грохот. Такого грохота Сара никогда не слышала, даже на тренировках по стрельбе. На мгновение возникла иллюзия, что ее тело взлетело в воздух. Господин Регбист, все еще лежавший лицом вниз, потрясенно обернулся в сторону взрыва. Это было совсем рядом. Там, где он оставил мотоцикл. Бомба была.

– Вот почему чудища с человеческим лицом страшнее. В конце концов человек – это лицо. Форма глаз, носа и рта – вот то, что делает людей людьми. Конечно, такого уродливого типа, как я, никто не считает одним из людей. Никто не замечает меня и не общается со мной. Мне просто дают пинок под зад, и на этом все кончается. Но вот, думаю, если б мое тело было телом быка, людям было бы страшно.

– Я вовсе не лгу. То, что я был неприметным ребенком, – правда. Никто в принципе не обращал на меня внимания. Я был чем-то вроде воздуха. Нет, не чистым воздухом, как в горах или на берегу озера. Я был как воздух на помойке. Такой воздух, который пусть и несколько воняет, но не стоит того, чтобы возмущаться вслух по его поводу.

– Не могли бы вы дать мне какую-нибудь подсказку? – Что ж… – Судзуки посмотрел в воздух. – Может быть, наоборот, поступим следующим образом? Знаете игру «Девять хвостов»? – Нет, впервые слышу. – Вот как? Ну да, это же местная деревенская игра… Она очень простая. Я задам вам девять вопросов. Все, что вам нужно сделать, это ответить на них. И тогда я в конце угадаю форму вашей, господин сыщик, души.

– Исключено, чтобы он не имел никакого отношения к бомбам. – Какие основания для такого вывода? – Оба раза Судзуки непосредственно перед взрывом давал понять, в каком месте произойдет взрыв. Первый раз Судзуки прямым текстом упомянул Акихабару, в следующий раз завел разговор о бейсболе на стадионе «Токио доум». Невозможно считать это совпадением.

На бумаге проступило изображение Марлоу. Сначала рот, затем глаза. Не помню, сколько времени я глядела на снимок, прежде чем вынуть его щипцами и закрепить на веревке. Тогда я еще не знала (а может, и знала), что этой фотографии суждено изменить все

Офицер перевел взгляд с Марлоу на маму. Несмотря на все его попытки скрыть замешательство, я догадывалась, о чем он думает. Неужели эта женщина, воплощенное олицетворение Скандинавии, — мать этих двух малышек?

Девочка у нас в доме. Шепот родителей по ночам. «Думаешь, она знает? Думаешь, она когда-нибудь вспомнит?»

Ей было всего шесть, когда она родилась заново. По крайней мере, так утверждает Марлоу Фин, раскрывая нам шокирующие подробности первых лет своей жизни. Патрик и Стелла Пэк удочерили девочку и стали единственными родителями, которых она когда-либо знала.

«Дулут ньюс трибьюн» напечатала на третьей странице фотографию нашего коттеджа с более скромной заметкой. В ней говорилось о «девочке, найденной в лесу». Без имени. В конце концов у нее появится имя. И его узнают все.

Начну с Марлоу Фин. Кто она? Пожалуй, странный вопрос, учитывая, что ее знают во всем мире. Одна из наиболее выдающихся моделей и актрис нашего времени. Однако все мы хотим узнать ее с другой стороны. Возможно ли это? Замешана ли она в трагическом инциденте, который произошел 7 сентября 2020 года?

Он твердо решил, что должен найти отправителя и разом получить ответы на все вопросы. И, составив в уме список подозреваемых, стал по одному отбирать тех, кто мог бы подложить ему письмо.

В суде преступники рассказывали, что они делали с Сучжон. Они отвечали на вопросы, подтверждали, где встретили ее и как издевались — в мельчайших подробностях. Но никто четко не ответил на самый важный вопрос: «Почему?». Все они уходили от ответа, говоря, что не знают.

Сняв пиджак, он услышал какое-то шуршание и обнаружил в кармане бумажный конверт. Открыл его, думая, что кто-то таким образом выразил соболезнования. Но, увидев написанное, превратился в камень. Он не мог ни двигаться, ни дышать. Тело пронзила молния, наэлектризовав каждый нервный пучок в теле. Руки тряслись. Настоящий преступник где-то рядом.

Люди, которые не сталкивались со смертью, никогда не поймут, какую невыносимую боль он испытывал. Она никогда не пройдет. Рана заживет, шрам побледнеет, но след останется на всю жизнь.

Учжин обещал, что приложит все силы, чтобы воплотить в жизнь планы дочери. Но он не смог сдержать обещание. 22 декабря 2014 года, спустя девятьсот тридцать один день после их разговора под звездным небом, Сучжон убили. Ей было шестнадцать. В зимнее солнцестояние, когда самая длинная ночь и самый короткий день. Эта ночь стала самой темной и длинной в жизни Учжина.

Дверь была заперта снаружи. Колька, не сразу осознав масштабов беды, все толкал и толкал ее, теряя время. Наконец сообразив, что происходит, скатился с лестницы, поскользнулся на сырой перекладине и, потеряв равновесие, уронил фонарь. Свет погас…

Муж убитой, профессор Зубов, плотный, видный, но как будто весь сдувшийся, отлепив от лица бескровные пальцы, вцепился в стакан, поднес ко рту, но тут же поставил его обратно: - Н-не могу. Не лезет. - Я понимаю вас, - мягко произнес капитан, - но, к сожалению, нам необходимо задать вам несколько вопросов прямо сейчас.

Колька местами, конечно, ненормальный паренек, но не форменный же идиот, чтобы зарезать и самому вопить, чтобы его же и схватили. Кроме того, он никуда не бежал, а, напротив, поскакал прочь только тогда, когда убедился, что подошла подмога – этого никто не отрицает. И все видели, что он не просто пытался смыться, а преследовал Маркова.

Снизу набирал скорость состав с каким-то ломом, конструкции моста заплясали, как чокнутые, и Колька машинально ухватился за них. Марков тоже взялся обеими руками, но для другого – подтянувшись, как на турнике, он перевалился через балку и полетел вниз.

Ножницы с хлюпаньем вышли из раны, кассирша громко вскрикнула и обмякла… Он ухватил ее за руку, и та провисла как тряпичная. Пальцами принялся стягивать края глубокой раны, весь перемазался в крови, а они расходились, и казалось, что чем больше старался, тем больше расходились.

Он опомнился, замер, снова прислушался – пронесло. Маленькое было зеркальце, тихо разбилось, и потому никто ничего не услышал. Быстро собирая осколки, он изо всех сил старался не смотреть в них еще раз. Выкинул все за окно, потом, трясясь от холода и страха, побежал обратно в комнату. Ему оставалось жить тринадцать часов…

Все кончено. Оба гитлеровца мертвы. Можно отходить к своим. Но путь под огнем врага не близок и крайне опасен. Молодой солдат выглянул из укрытия. При свете ракеты увидел, что один его товарищ лежал неподвижно в неестественной позе. По-видимому, был ранен или убит. Это тот самый, кто подвел его под штрафную роту. Остальных не видно. Скорее всего, они смогли отойти.

Виктор кинулся вперед, прямо сверху на немца. Упал на него и стал давить его голову к земле и с размаху ударил штыком в спину. Острие соскользнуло, уперлось в подсумок на ремне вражеского солдата. Тот попытался выпрямиться и встать. Но Волков не дал ему этого сделать.

Опять кто-то рухнул навзничь рядом с ним, скошенный металлическими осколками. Виктора обрызгало кровью. Он попытался встать, подтянул к себе винтовку, как вдруг где-то впереди загремела длинная очередь скорострельного немецкого пулемета. Рядом с ним неожиданно ожил еще один, начав огрызаться ливнем пуль по атакующим штрафникам.

И тут что-то громко, ударив по барабанным перепонкам, хлопнуло в стороне от него. Кто-то неистово закричал. Рядом с ним несколько штрафников шарахнулись вправо. – На минное поле напоролись! – заорал еще кто-то в стороне.

Он едва не упал, споткнувшись о то, что заметил на земле. Прямо на него пустыми глазницами смотрело обезображенное, обледенелое и припорошенное снегом лицо красноармейца в каске. Рядом лежал второй – на боку, скрючившись и поджав под себя руки и ноги, от чего лица его видно не было. В сторонах от них, справа и слева, немного дальше или ближе, лежали еще трупы.

– Красноармеец Волков по вашему приказанию… – оборвалась его фраза на полуслове, когда перед собой, в полумраке взводной землянки он увидел не только командира своей роты, но еще и комбата, а также незнакомого ему представителя командного состава, знаки различия которого говорили, что он из особого отдела.