Дедушка Ватролль очень умный и помнит много такого, чего не помнит никто. А лет ему столько, что он уже и сам сбился со счёта. Дедушка любит сидеть на добротной дубовой скамеечке возле своего уютного домика, потягивая чай и размышляя о чём-то своём.

Посреди Серебристого леса на солнечной поляне, покрытой шелковистой травой, четыре придворных эльфийки шили праздничное платье для своей королевы. Много дней они собирали лёгкий пух одуванчиков, пряли из него пряжу, ткали полотно, кроили и сшивали. Наконец, работа подошла к концу.

Я ненавижу себя за то, что у меня болит душа, ведь у других она болит еще сильнее, но, если ребенок падает и царапает колено, он не говорит: "По крайней мере, я не сломал ногу". Он плачет, потому что боль причиняет дискомфорт независимо от ее интенсивности. Все боли равны, обоснованы и заслуживают внимания.

Любовь объединяет людей, несмотря на преграды.

Выбор не в том, чтобы двигаться дальше – жизнь движется, хочу я этого или нет. Нет, выбор – смотреть вперед, а не назад, сделать шаг, потому что отказ от движения не приблизит прошлое – он лишь отсрочит лучшие дни.

Мы можем простить, но не можем забыть. Тот, кто говорит обратное, не знал настоящей боли, поверь. Сердца — это мышцы, а у мышц есть память. Поэтому, конечно, наши сердца не могут забыть. Они помнят то, что причиняет им боль. Они помнят, чтобы стать сильнее. Я думаю, именно поэтому мы должны помнить. Если бы мы забыли момент прощения, мы бы не получили силу, которая приходит с болью.

Даже астрономы считают, что те, кому суждено столкнуться, будь то звезды или люди, могут пересечься и пойти разными путями, но в конце концов снова встретятся. И я надеюсь на это.

Джозефина, мы встретились не случайно, ибо люди не встречается по чистой случайности – особенно при тех обстоятельствах, которые свели нас вместе–. Я встретил вас, и вы узнали меня в одно мгновение.

Сентябрь, 30. Нинавижу школу. Фиби Б сука. Зажимала рядом со мной нос и махала рукой, а все смеялись. Когда стояли в коридоре перед уроком кулинарии она сказала что моя мама психически ненормальная. А я сказала что ее мама такая жирная что за три года не облетишь на космическом корабле.

– Между нами говоря, приятно было бы увидеть с их стороны чуточку больше раскаяния, не помешало бы интенсивное сокрушение или, на худой конец, искреннее признание моего феерического великодушия…

Гляжу в окно на холодный серый день, на свой отважный листок. Все остальные облетели, все, кроме моего упрямого друга и мелкой шпаны вокруг ствола. Смотрю на свои руки; они похожи на руки моей матери – выступающие вены, возрастное пигментное пятно на правой костяшке. Как случилось, что я ухватилась за свободу и немного полетала, а потом меня подстрелили, и я упала в этот темный бездонный колодец?

– Пожалуйста, не надо меня ненавидеть! – блею жалобно, точно ягненок. Доктор Робинсон качает головой. – Я вас не ненавижу. Самые прекрасные слова за всю мою жизнь. – А остальные ненавидят. – Рука медленно соскальзывает с моего плеча. – Наверное, они вас не понимают.

– Трахаться-то легко, да, док? А вот поцелуй не сымитируешь! В нем – подлинная близость. Невыносим именно поцелуй. Когда вы в последний раз целовали Душку Сая? Не чмокали в щеку,, – целовали по-настоящему, растворяясь во рту… Подумайте о его рте. О, этот рот, как отвратительно он ест, какие глупейшие вещи изрекает, как идиотски кривится! Рот, смотреть на который вы обречены следующие сорок лет.

Удивительно: ее всегда называют красавицей. Более того, ее красота стала фактом настолько непреложным, что сомнения давно забыты. Скажу, однако, что много лет назад, при первой встрече в парке, я ничего особенного не заметила; ее красота сразила меня далеко не сразу.

Гонки дирижаблей - ежегодное традиционное таротское развлечение. Сотню лет назад это был жестокий и дикий спорт: с его помощью местные кланы изящно и не очень избавлялись от соперников. Дирижабли иной раз шли на лобовые столкновения, и победитель мог быть только один. Но бывало, что и ни одного.

На десерт подали персики с муравьями. Гай терпеть не мог этого постмодернизма в еде еще с Парижа, но Долорес считала, что так только можно произвести впечатление на искушенную публику, мы тут не лыком шиты, говаривала она.

Тарот. 14 января 2029 года, 8:35. Я видел себя сидящим в кресле с пистолетом в руках, в номере дешевой гостиницы. У меня не было будущего, ничего впереди. И все равно я был скован желанием увидеть ее - вопреки всему, что она сделала, сознавая всю невозможность этой встречи.

На сцене гибкая девушка демонстрирует свои прелести. Не скрывает ничего. Можно было бы порадовать ее деньгами. Но… Нет настроения. Куда-то резко пропало. В таком месте не до веселья. Все смеются, показная радость на лицах. Задорные выкрики, громкий хохот. Но стены насквозь пропитаны печалью и одиночеством.

Врач бережно освобождает свой рукав от вцепившейся женщины, вежливо выпроваживает рыдающую даму и просит медсестру присмотреть за ней и дать успокоительное. На прощанье еще раз повторяет, что все будет хорошо, и обещает, что мальчика вылечат.

Я делаю глоток вина. Кажется, сейчас я могу сформулировать. Соня говорит так, будто на самом деле видела те события. Свидетель, но не участник. Наверное, это на самом деле произошло, но, например, с ее подругой. Или же, она сочиняет на ходу, тогда беру свои слова о ее воображении обратно.

Он говорит, что мне сейчас кажется, что произошла какая-то ошибка. Что все сказанное вчера ложь, пацан все выдумал. Говорит, что мое сознание ищет логические доводы, чтобы скрыть от себя реальность. Я улыбаюсь. Не угадал, мелкий. На этот раз не прочитал мысли.

Вертолет орет в рупор, «Остановитесь!» Не подчиняюсь. Как так вышло? Полицейские сами виноваты. Я нормальный, законопослушный водитель. Документы предъявил, вежливо беседовал. Шутить пытался. Никого не ограбил не убил.

Я смотрел шоу про погони, знаю, чем все они заканчиваются. Скоро дадут поносить стальные браслеты, дадут пару раз по спине гибким изделием из резины и полимерного синтетического материала, дадут под зад ботинком, повалят и возможно отпинают по ребрам.

Нина жила в дальней комнате в углу дома — слева от арки, в самом тупике. Нинино окно выходило прямо на крышу чужой котельной, в которую можно было войти только с соседнего двора, но крыша, поднимающаяся от земли почти на метр, была целиком в Нинином владении. Пятачок перед ее окном был влажный, заросший мхом и плесенью.

Дома шел разбор: что на жареху, а что на сушку. Бабушка брала чистую кисть с щетиной, очищала каждый боровичок от песка и хвои и откладывала в отдельную корзину. Те, что предназначались для сушки, мыть было никак нельзя. Потом она резала каждый грибок вдоль, нанизывала на толстую нитку и всю эту грибную гирлянду подвешивала в комнате под потолком, прямо у печки.

И Труда, одернув свой старый халат, надетый в этот раз наизнанку, бесстрашно пошла на огрызающихся шакальчиков, точно зная, как с ними управляться. Еще бы, она работала когда-то на звероферме и очень хорошо понимала правила иерархии: если не ты их, так они тебя. Сыночка съязвил что-то негромкое своим дружбанам, те заржали в голос, развернулись и пошли к арке искать уют в другом месте.

Посреди двора рядом с высокой раскидистой липой цветнела всеми красками детская площадка, совсем небольшая и серьезно потрепанная двумя послевоенными поколениями местных. Она была невероятно красочная. Изначально она была зеленой: после войны это была главная краска страны, и в зеленый красилось все, от подъездных стен до кладбищенских решеток.

Эта больница ей запомнилась надолго и стала источником первых детских ужасов. Однажды две молодые и одинаково рыжие практикантки попытались взять у Нинки кровь, но каждый раз, тихо шепча непонятные слова, не попадали в вену и в результате расковыряли обе руки. Потом они осмотрели своими хищными сорочьими глазами худые бледные ноги девочки, собираясь найти вену там...

Решетка, конечно, очень мешала привольной жизни. Но папа сказал: «Первый этаж, это необходимо, и все тут». Он решил зарешетить окна после того, как обворовали квартиру в соседнем доме. И тоже на первом этаже. Нина была тогда совсем еще маленькая, но помнила, как пришли рабочие в грязных промасленных штанах и с приклеенными папиросками в уголках рта и целый день приваривали, сверлили, воняли...

Нас учит не успех, а неудачи!

Помни, мой друг, знание сильнее памяти, и не следует полагаться на то, что слабее.

Лишь тот, кто познал ужас ночи, может понять сладость наступления утра.

Порою мне кажется, что мы все сошли с ума и вылечит нас только смирительная рубашка.

Преданность — редкое явление и невольно трогает, особенно по отношению к тем, кого мы любим.

Только женщина может помочь мужчине, когда у него сердечное горе.

У Родина, сидевшего на башне, мысли были гораздо приземленнее. Если нарвемся на мину, шансов уцелеть меньше всего у механика-водителя, остальные, в лучшем случае, отделаются контузиями и переломами.

Деревянко и сам порывисто глотнул воздуха. Ведь в «тридцатьчетверке» он сидел впервые в жизни (в учебке ездили на «валентайне») и теперь, черт возьми, должно получиться!

В нашу хату тоже выстрелил, я с бабулей и братишкой выскочил, а он на нас, огромная такая громадина, и – за нами по улице. Мои погибли… под гусеницами. А за мной гнался, пока я в овраг не скатился…

«Пуля дура – лоб молодец!» - скользнуло в мыслях. Степан всегда, даже в самой опасной заварухе ездил по-походному, с открытым люком: все поле боя перед тобой, не то что в «амбразуре» триплекса.

К своему боевому счету, а воевал Родин с мая 1942 года, он прибавил еще два танка, со звериным рыком всадив одному снаряд под башню, а второму сначала в закопченный, едва видимый крест, потом – в корму.

После Прохоровского побоища Иван вдруг понял и остро ощутил, что прошел невидимый Рубикон, и кто был с ним, тоже миновал запредельную грань небытия и кромешного ада.

Дома было холодно, потому что Настя уходя забыла закрыть окно в своей комнате. Навалило много снега прямо на столик с ноутом и стул. Так же в снегу был пол. Какая-то его часть успела растаять. Они принялись руками выкидывать снег в окно.

Настя пошла на кухню, взяла нож и стала уродовать себе лицо. Адреналина было хоть отбавляй - она не чувствовала боли, и ей все сильнее хотелось наказать себя за совершенное. Резала глубоко, но это не помогало, и чувство вины не проходило.

Они нашли на даче ружье и, обдолбавшись, пошли стрелять соседских гусей. Пару убили. Когда это обнаружила соседка, пацаны затаились в доме и наблюдали из окна. Она поругалась с другим соседом. Когда они почувствовали, что сделали плохое, им захотелось еще. Еще наркотиков. И конечно приключений.

Ваня уложил ребенка спать, напился и стал звонить Маше на сотовый, писать в соцсети, звонить на домашний, но нигде не было ответа. Он набрал юриста и пригласил на встречу обсудить, как можно меньшей кровью обойтись в данной ситуации.

Алена сказала, что ей в жизни не хватает адреналина и хочет, чтобы они вместе что-нибудь провернули. Ваня прикинул, что можно сделать без риска для жизни, но в голову лезли только варианты с похищением и грабежами.

Понятие «отмыть деньги» ввел гангстер Аль Капоне в 20х годах двадцатого века. Чтобы спокойно тратить деньги, полученные преступным путем, он открыл сеть дешевых прачечных, где невозможно было просчитать количество клиентов, поэтому в налоговой декларации указывалось большее число посетителей, чем было на самом деле.

— Мне нужна помощь полиции. Но чтобы об этом никто не узнал. — Голос Веры звучал как-то устало, даже уныло. — И кроме тебя... не знаю, кому я могу доверять. — Мне можешь доверять. Только голос у тебя как на поминках... — Потому что я боюсь, Игорь. — Чего боишься, что случилось, Вера?

— Послушай меня, Виктория, — снова заговорил тише Андрей Васильевич, вытирая платком побагровевшую шею. — Как друг хочу дать тебе один совет. У тебя два варианта. Если оба тебя не устраивают — ищи третьего. — Андрей Васильевич... — Потому что нельзя только выбирать, надо когда-то и выбор сделать.

— Филин! Взрыв! — заорал Игорь, чувствуя, что отстает. Единственная уцелевшая стена старого здания, и так державшаяся просто чудом, полыхнула огнем. Оглушенный грабитель упал, потом, поднявшись на четвереньки, долго тряс головой, отплевываясь от набившейся в рот пыли. — Лечь на землю! — загремел над цехами властный голос. — Сопротивление бесполезно. Вы окружены!