Добрые унаследуют небеса, а злые — землю.

На почве порока можно познакомиться с очень приличными людьми.

Мир — плохое место, и если ты хочешь добиться успеха, надо играть по его правилам, стать плохим, плохим по-настоящему, чемпионом среди негодяев, без этого вы никогда не получите чего хотите

Все всегда заканчивается падением. Вы можете быть самым крутым, сидеть выше всех, но вас ждет крах.

Страх — вот самый лучший, самый большой знак уважения.

Мало продать тело и душу, надо, чтобы тебе за них еще заплатили, а этого труднее всего добиться.

Я смотрю на самые печальные моменты своей жизни и смеюсь над тем, как они ужасны, потому что они уморительны; рассмеяться – это единственный способ пережить болезненное.

Две вещи, от которых я всегда отказываюсь, когда мне предлагают — это кокаин и ветчина.

Я только недавно поломала шаблон, по которому меня тянуло к парням формата «ты одна меня понимаешь». Не надо тянуться к таким парням, и то, что они никому, — включая всех ваших друзей, родных и собаку, — не нравятся, это не совпадение.

Быть смешной — вот моя главная разводка!

Эта книга стала свидетельством того, что я могу отыскать смешное даже в самых мрачных ситуациях.

Считается, что женщины сходят с ума из-за отношений, что они чрезмерно чувствительны — но по моему опыту так ведут себя как раз парни.

«Вы будете смеяться, но женщин всего мира всегда интересует частная жизнь: ценность на рынке невест, счастье в браке, товарный вид, но уж никак не карьера и не достижения в науке и искусстве. Такие вещи остаются для каждой женщины глубоко личными. Занимайся чем тебе нравится, но условных кумушек всегда будет волновать, как ты выглядишь и как обстоят дела в твоей постели: не плачешь ли ты в подушку

«Парадоксально: мне, молодой, феминистски настроенной особе казалось, что тут, в царстве «угнетения женских прав» всё устроено вполне удобно для женщины. Деньги, которые выплачива¬лись невесте на свадьбу, служили её страховкой, и если муж козлил, можно было уйти, забрав своё. Не говоря уже о том, что с любой внешностью ты гарантированно получала любвеобильного и непью¬щего мужа».

«Люди настолько невнимательны друг к другу – они внимательны к погоде, к кошкам под ногами, к приготовлению пищи, – и подробности их соци¬ального портрета кажутся им интимной и непри¬косновенной территорией, хотя они и «валяются» снаружи. В данном случае ребята поняли: я что-то о них знаю, и инстинктивно напрягались, как напря¬гается большинство людей от пристального взгляда.

Ведь возможно, не только Флинн нуждается в этом надёжном доме, Всемирном экспрессе. Возможно, этот надёжный дом тоже нуждается во Флинн.

Ночной ловец – для Всемирного экспресса он означает то же, что чёрный человек в чёрной комнате, чудище под кроватью. Никто не знает, кто он и какой. Никто не знает, как он это проделывает. Известно лишь то, что он всегда появляется во Всемирном экспрессе по ночам.

Оцарапавшись о лёд и шершавое дерево, онемевшими пальцами Флинн откинула примёрзшую крышку люка – и оттуда на неё глянуло чьё-то лицо. Кожа была вся в складках от ветра и непогоды, а мертвенно-бледное, словно восковое, лицо смёрзлось в безумную ухмылку. На туго стянутых волосах сидели старые кожаные очки с поцарапанными защитными стёклами.

Разница между теми, кто изменил этот мир, и теми, кто этого не сделал, заключается в том, что одни сдаются, а другие нет.

«Мой дом – во Всемирном экспрессе!» – думала Флинн, не веря собственному счастью. Но запах дыма, простора и дождя всё-таки наполнял её и непонятной тоской. Она не знала, почему между вагонами так холодно – то ли от близкой зимы, то ли от ощущения, что там, вдали, её что-то ожидает. Что-то ясное и звонкое – и куда более опасное, чем попытки найти Йонте.

Уже два дня Флинн официально считалась ученицей Всемирного экспресса. С тех пор поезд открылся ей в совершенно новом свете: он излучал ещё больше магии, ещё больше благости – но и гораздо больше опасности, чем прежде.

Брент остановился. На полу, под пылающим в железной скобе факелом, неподвижно простерся мужчина в ярко-желтом костюме и без головы. На стене, под факелом, застыло липкое на вид, напоминающее деготь пятно из поджаренного мозгового вещества, крови, осколков черепа и волос. – Папа словил канарейку.

С помощью системы учета проступков Длинный и Джон Лоуренс поддерживали дисциплину в своем отряде – каждая метка означала обычно перелом конечности по окончании дела. Припомнилась история об одном парне, собравшем восемь меток. В результате ему сломали каждую руку и ногу дважды.

Из черной груды вырвались два металлических щелчка. – Кто здесь? – вопросила груда. – Перед вами Натаниэль Стромлер. – Жаль. Я рассчитывал на что-то повкуснее.

У тебя в животе есть место для скорпионов.

– Если кто-либо из этих джентльменов пострадает или будет убит, я назову имена Джона Лоуренса Плагфорда и Брента Плагфорда действительно плохим мексиканцам… А если случайно отрежу себе голову или по невнимательности двадцать девять раз ударю себя ножом в печень, найдутся другие разговорчивые люди, которые донесут эту информацию до бандитов.

Черная дыра дважды грохнула. Умберто свалился с деревянной лошадки, ударился затылком об пол и увидел, как кровь побежала к западной стене комнаты Эстрелиты. Он попрощался с семьей, кричавшей и плакавшей где-то в далеком далеке, в сотне тысяч миль, и с Мариэттой, с чьей помощью, как теперь стало ясно, Господь неудачно попытался спасти ему жизнь.

Я принялась разглядывать его сверху вниз. Он не был ни слишком заинтересованным, ни доведенным до отчаяния. К тому же он не был ни замкнутым, ни классным, он просто… был. Не знаю, вел ли он себя так со всеми женщинами, умел ли говорить с любой женщиной так, как будто знал ее долгие годы, или это получилось у него только со мной. Это не имело значения. Это работало.

Холодивкер постаралась на славу: вместо раскисшего одноглазого лица Кирилл увидел восковую накрашенную куклу, до шеи накрытую простынёй, под которой была пустота.

Любить это значит бросаться в бурное море в надежде, что кто-то тебя подхватит потому что иначе будет лишь берег безопасный, но одинокий.

«Ну давай же, Мириам. Ну спроси его. Ты же знаешь, чего я хочу», – мысленно воззвал я. – Доктор, существует мнение, будто человек, практикующий одновременно и криминалистический анализ почерка, и графологию, сродни тому археологу, который, будучи ревностным христианином, готов засвидетельствовать, что мир существует всего пять тысяч лет… Есть!!! – Возражаю, ваша честь!

– Господи… Прости, чувак. Я не нарочно, – сказал я. Сокрушенно поднял руки, показывая Артурасу открытые ладони с растопыренными пальцами – типа, нету в них ничего. Угу, как бы не так – трофей был зажат в сгибе запястья между рукой и тыльной стороной ладони. Фокус не из простых, но за годы я насобачился проделывать такое совершенно непринужденно.

Проходя мимо, Волчек вежливо кивнул всем троим и уселся рядом со мной за столом защиты. – Кореша? – поинтересовался я. – Нет. Не кореша. Враги. Пришли поглазеть, как меня свалят. Пуэрториканцы, мексиканцы… А тот, второй, – якудза. Приперлись для того, чтобы показать: если меня посадят, то они и до меня доберутся, и до моего бизнеса… Их ждет небольшой сюрприз, – добавил он после паузы.

Дама была знакомая. Многие тоже сразу узнают ее по фигуре. Закутанная в тогу тетка с повязкой на глазах, меч в одной руке, весы в другой. Обе руки вытянуты параллельно полу – типа, баланс между милостью и возмездием. А повязка якобы символизирует ее беспристрастность – слепоту к расе, цвету кожи или вероисповеданию. Угу. Держи карман шире.

Незаметно подрезать лопатник – не такая уж легкая задача. Щипачу надо долго учиться и практиковаться, чтобы достичь должного совершенства. Нужны быстрые, легкие руки, крепкие нервы, а также умение правильно обработать объект – собственно пассажира, лоха, фраера, как их только не называют. Терпилу, короче.

Против правды не попрешь: стоит мне нацепить костюм и посмотреться в зеркало, как адвоката я там не вижу. Я вижу «делового».

Небо спасает от ужаса перед землей.

Умение не превращать жизнь в трагедию – драгоценное для человека качество, а вот для писателя опасное.

Все титаническое нейтрализуется в качестве курьеза и утилизируется в качестве шоу.

Убивают не несчастья, а их унизительная некрасивость.

Цивилизация – это движение от дикости к пошлости.

Не бывает отражения без преображения.

Правая рука мистера Дервиши – та, что в перчатке – вдруг начала крутиться. Детективы уставились на его конечность. Рука повернулась на сто восемьдесят градусов. Затем еще на девяносто – и в итоге сделала полный оборот.

– Благослови Господь сокращения бюджета! – недовольно воскликнул Грейс. – Не падайте духом, босс, – сказал Норман Поттинг. – Деньги, сэкономленные на вертолете, идут на поддержку нуждающихся. Например, террористов из «Аль-Каиды» и ИГИЛ, которые получают в качестве юридической помощи по четверть миллиона фунтов на обжалование решения о депортации. Во всем есть хорошая сторона, правда?

– Потому что, как мне говорят, в аппарате был таймер, но не было детонатора. – Не было детонатора? – Вообще. Рабочее устройство, созданное знатоком своего дела, но без детонатора. – Как так? – Хороший вопрос, Рой, – ответил Уолдок. – Зачем требовать денег, а потом подкладывать бомбу, которая не взорвется? – Чтобы показать, что они способны при желании подложить и настоящую.

– Так-таки рука? – снова попробовал Эллис и опять не получил ответа. – Прежде чем я отправлю туда дежурного следователя, приведи мне весомый аргумент, что медики не ошиблись. Что это не кость коровы, свиньи или овцы. – Хорошо, сэр. Никто из этих животных, как правило, не носит часы.