Кто этот Клод, этот крот, тихой сапой протиснувшийся между моей семьей и моими надеждами? Я услышал однажды и взял на заметку: тупой мужлан. Мои виды на будущее неясны. Его существование отнимает у меня законное право

Так оно и продолжается, схватки за схватками, крики, стоны, мольбы, чтобы мука прекратилась. Безжалостный процесс, неумолимое вытеснение. Канатик разматывается позади меня по мере моего медленного продвижения. Вперед и наружу. Жестокие силы природы хотят меня расплющить.

В своем заточении я стал знатоком коллективных снов. Кто знает, в чем истина? Я и для себя-то не очень могу подыскать подтверждения. На каждый тезис найдется в ответ другой, иногда прямо противоположный. Как и прочие люди, я приму тот, какой захочу, какой меня устраивает.

...думаю о нашей тюремной камере — надеюсь, не слишком маленькая, — и за ее тяжелой дверью истертые ступени вверх: первая — горе, потом — справедливость, потом — смысл. Дальше — хаос.

Вот и настал критический момент. Надо принимать решения, срочные, необратимые, изобличительные. Ненависть к дяде может перевесить мою любовь к матери. Может, наказать его — благороднее, чем спасти мать. Но может удаться и то, и другое.

Дорогой отец, прежде чем ты умрешь, хочу сказать тебе несколько слов.... прочти мне еще раз это стихотворение, а я прочту его тебе. Пусть оно будет последним, что ты услышишь. Тогда ты поймешь меня. Или поступи добрее, живи, а не умирай, прими твоего сына, возьми его на руки, объяви своим собственным.

Используя последние достижения биологии, военные исследователи работают над созданием технологии, которая позволит вписывать в геном универсального солдата не только полезные свойства. Ученые придумывают, как закодировать в генотип специальные пароли, которые не позволят взломать идеального бойца.

Уже ни для кого не секрет, что смертоносные вирусы в течение всего двадцатого столетия конструировались в военных целях. Уничтожить их — сверхсложная техническая задача, да и зачем? Значит, они где-то хранятся.

Ученые убеждены: в отличие от человека, эволюция цифрового интеллекта будет радикально ускорена. И если сейчас искусственный разум находится на этапе групповой самоорганизации, значит, до создания электронного сверхразума человечеству осталось максимум двадцать-тридцать лет.

То, что сейчас происходит с ГМО, — это, конечно, эксперимент над людьми. ГМО — это биологическое и химическое оружие, поскольку там накапливаются вредные химические вещества, к которым они устойчивы. Таким образом, на стол к вам попадают не только трансгены, но еще и химикаты.

«К 2020 году каждому европейцу будет вживлен под кожу микрочип» — подобные сенсационные заголовки время от времени появляются в СМИ. Первым этапом станет вживление чипов всем новорожденным и госслужащим, затем будет прочипировано и остальное население.

Воздействовать на климат, менять погоду люди пытались с самых древних времен. Когда не было технических средств, они обращались к богам, принося в жертву дары охоты, потом появились молебны. Искренняя вера, единая молитва и коллективное сознание творят чудеса.

У вас будут неудачи. У вас будут Травмы. Вы будете ошибаться. У вас будут периоды депрессии и отчаяния. Семья, учеба, работа, проблемы быта. Все это не раз и не два станет помехой. Однако стрелка вашего внутреннего компаса должна всегда показывать одно и то же направление – к цели.

Три кита, на которых держится твой могучий путь – это мотивация, тренировки и питание

Достаточно начать с простых истин — поверить в себя и перестать откладывать на завтра. Многие считают, что ЗОЖ — это череда ограничений, безрадостное существование в жесточайших условиях непрерывных тренировок и диет. Это далеко не так..

Конечно, детектив его не увидела. Он же был «никто». Просто сумма всех тех бед, которые приключились с ним за все эти годы. Он не был личностью со своими собственными симпатиями и антипатиями. В нем жила только ненависть ко всему окружающему. Включая Ким Стоун.

В глазах юноши мелькнула догадка. – Значит, это был кто-то, кого она знала? Слава Богу, он чему-то научился! А теперь пришла пора вправить ему мозги. – Послушай, хочешь быть детективом – будь им, – сказала Ким. – А нет – так занимайся той работой, которой должен. Мы, дознаватели, не очень-то любим, когда нам указывают на то, как нам выполнять нашу работу.

– Если я правильно понимаю, вы подверглись нападению со стороны одной из наших самых мирных заключенных, а теперь требуете, чтобы вас поместили в камеру с самой опасной женщиной во всей тюрьме? Торн медленно кивнула, наслаждаясь его смятением. То, что он думает, будто смог одержать над ней верх, – уже достаточная награда за все ее страдания.

Почувствовав это, Тремейн сделал шаг назад. – Уберите его с моих глаз. – Когда охранники повели Руфуса дальше по коридору, Тремейн крикнул ему вслед: – Почитай свою Библию, Хармс, для тебя другого способа увидеть небеса нет.

Руфус взглянул на портфель Майкла. – Вы ведь не привезли с собой мое письмо? Тот проследил за его взглядом, остановившимся на портфеле. – Ну, я хотел задать вам о нем пару вопросов. Понимаете… – У вас забирали портфель, когда вы сюда приехали? Потому что двое из тех, о ком я написал, находятся в этой тюрьме. И один из них тут главный...

Когда Майкл начал читать то, что находилось в конверте, все мысли о нарушении правил подачи ходатайства улетучились у него из головы. Закончив, он обнаружил, что у него так вспотели ладони, что бумага, которую он держал в руках, намокла. В первый момент Майкл собрался вернуть листки в конверт и забыть о том, что их видел...

Вечерело, фонари отражались в лужах, с деревьев медленно падали капли и листья.

Это не жизнь тлеет – это с астматическим надрывом дышит бессмертная космическая пневма, разящая жареной рыбой, кошачьей мочой, дешевыми духами и керосином из шахты лифта...

А еще помогает лимон. Этому научил меня отец. Кладешь дольку лимона в рот и прижимаешь языком к небу. Становится легче, хотя и не лучше.

Я спрятал доллары в сумку и торжественно поклялся на томике Иннокентия Анненского во что бы то ни стало уберечь эти деньги от моей собственной глупости и моего собственного легкомыслия, поклялся быть жадным, расчетливым и осторожным.

У меня уже давно в собственности отдельная квартира, но я так и остался угловым жильцом, боящимся, что в любую минуту его выставят вон. Что ж, люди свыкаются и не с такими ужасами.

И еще – она сразу приняла мою философию углового жильца, которого с людьми ничто не связывает, кроме повседневных забот да пустой общности, пролегающей через жизнь пропастью, а не мостом, и для которого все, что не годится в литературу, не имеет почти никакой ценности

Мне это очень нравилось: я играл песни про любовь, а девчонки плакали. Про любовь, про Афганистан, словом, обычные жизненные песни. Когда парень любит девушку, а она его, но у них есть какая-то проблема. Короче, про современных Ромео и Джульетту.

Так вот вся моя комната была расписана в том же духе. А что мама? Нормально к этим настенным художествам относилась. Лишь бы только наркотики не употреблял и не убили бы. У моих друзей тоже с наркотиками проблем никаких не было. Но время такое было. Опасное. Мальчик рисует на стенах — молодец. А что? Не ворует же.

Дрались до крови. Бывало, разбивали головы. Менты никогда не вмешивались. Они просто в конце уже приходили, забирали несколько человек: кого отправляли в больницу, кого в отделение. Мочили друг друга серьезно: кастеты, цепи, трубы. Пару раз под раздачу попадал. Было дело.

Если бы Америка принципы своей внутренней политики применяла в политике внешней, она была бы, наверное, самой уважаемой страной в мире. А если бы Россия принципы своей внешней политики перенесла в политику внутреннюю — она, пожалуй, была бы самой обожаемой страной в мире.

Как только ты не подчиняешься правилам цветной революции, а давишь колесами, или судебной системой, или страшными комиссиями тех, кто смеет мыслить иначе, ты покупаешь общественный покой ценой жирного бутерброда. Выясняется, что всего лишь кормить надо — и не давать чирикать.

Все, что нам рассказывают о нашем праве быть кем угодно, сводится по большому счету всего лишь к праву на неограниченное количество странных желаний. При этом все странные желания, которые нам предлагаются, служат на самом деле одной-единственной простой задаче. Это задача рынка. Ничего личного — просто бизнес, имеющий целью заставить тебя непрерывно потреблять новое.

Одно из главных системных противоречий сегодняшней России — это страшный контраст между понятной, абсолютно суверенной внешней политикой и абсолютно зависимой от международных финансовых институтов политикой внутренней.

Иногда мне кажется, что Запад — это такая коллективная бабочка-однодневка, которая никак не хочет принять тот факт, что у России существует определенная историческая память, не позволяющая относиться ко всему, что предлагает Запад, как к истине в последней инстанции.

C тех пор, как Натали тихо ускользнула во сне, дождавшись, когда Люк задремал рядом с ней на диване, прошло десять дней. Неделя со дня похорон. Пришли еще три письма, все в одинаково голубых конвертах – цвета яйца малиновки...

Дорогой Люк! Может, стоит написать «родной» или «любимый», а может, дружески окликнуть: «Эй, Люк…» Не знаю, как умершая женщина должна обращаться к супругу. Если ты читаешь это, скорее всего, меня нет в живых. Не исключено, конечно, что ты рылся в моих вещах и нашел дневник. Если так, то стыдись!.. Но нет, ты никогда не совал нос куда не просят; вероятно, меня больше нет...

Привычным жестом малыш листнул иконки приложений и нашел видеозаписи, которые Люку до сих пор не хватало духу посмотреть. Что ж, у Клейтона теперь телефон вместо мамочки. Из динамиков послышался голос Натали. Люк нажал на паузу, пытаясь не смотреть. – Прости, сынок, это я взял телефон. Хочешь, бери его с собой. – Да, буду спать с мамочкой сегодня...

Она вытащила из грязи что-то твердое и протянула мне. Нож, тот самый. Я часами держал это каменное лезвие в руках, сначала вытесывая его, потом обтачивая, превращая в оружие. И вот на нем кровь. – Ты его зарезала? – Да, – еле выговорила Лили, глядя в землю, словно не находя в себе сил смотреть мне в глаза. – Зарезала. – И она спряталась за завесой из грязных волос...

Иногда лгать оказывается необходимо. Иногда ложь – это единственный способ защитить тех, кого любишь, – думала Лиллиан, крутя обручальное кольцо на пальце. За последние восемь месяцев не прошло и дня, когда бы она не повторяла себе эти слова. И, может быть, сегодня ей наконец удастся в них поверить.

Если Кент знал о том, что вытворяют в темноте его руки, то не распространялся об этом при свете дня. Две ночи после того кошмара я спала снаружи, у костра. Дейву, наверное, не очень-то хотелось устраиваться бок о бок с Кентом, но никто из них не сказал ни слова о моей неожиданной передислокации. А потом начались дожди, и мне пришлось вернуться...

Люсяша в растерянности: — Он пришел с небритостью, а на картине должен быть чисто выбрит… — Может, уговорим? — Я пробовала, не получается. — Тогда ты заходи слева, а я справа… — Ладно-ладно, уговорили, — смеется актер.

Вообще, приход каждого человека на съемку — это отдельная история. Все начинается с охоты. Думаете, просто найти телефон, дозвониться и уговорить звезду выбрать часок, чтобы приехать через пробки в студию на Ленинградку? Работа эта муторная, с постоянными напоминалками и будильниками, чтобы позвонить ровно тогда, когда просили — работа круглосуточная, постоянно с трубкой у уха.

И тут Людмила Марковна меня очень удивила — она пошла репетировать! Никому ни до ни после нее даже в голову не приходило репетировать фотосюжет! Ушла в другую комнату — ≪дай мне пару минут, я никогда не пила абсент, я должна почувствовать, как это, я что-нибудь придумаю≫ — и вернулась абсолютно другой, уже попробовавшей, всклокоченной, нервной.

Я щелкнула затвором. Съемочную площадку осветили вспышки. И вдруг ледяное: — Вы будете снимать, когда Я вам скажу это делать! Вы поняли? — и испепеляюще на меня посмотрела. — Слушаюсь! — ответила я и картинно отдала честь. Я попросила всех выйти из студии, чтобы дать актрисе порепетировать. Мы попытались сделать вид, что ничего не произошло, хотя челюсть у меня и всех присутствующих отвисла.

О, как я ее только не видела! Передо мной стояла очень смелая женщина, видавшая в жизни все, резкая, наглая, огрызающаяся, как та самая собака, умеющая не только защититься, но и отстаивать других, ненавидящая себя и обожающая себя, закрытая глухим панцирем, не пропускающим даже воздух, решительная, очень нежная, трепетная и безумно ранимая, благородная и широкая, во всем гениальная.

Объяснить с первого раза задумку моего проекта было довольно трудно — взрослые, известные, самодостаточные люди, цвет, так скажем, страны, побоялись бы, наверное, принять в нем участие — зачем это им нужно переодеваться в кого-то, делать зачастую тяжелый театральный грим, надевать парики и преображаться до неузнаваемости. Поэтому решила начать с богатого отцовского наследства — папиных друзей...

Любовь мужчины похожа на каплю краски на чем-то светлом.

Судьба — это для надломленных эгоистов, простаков и вечно неприкаянных одиночек. Она сродни далекому свету, который не становится ближе, но и никогда не гаснет совсем.

Мы начинаем любить еще до того, как познаем любовь.