— Какого черта, о чем ты думаешь? — ее голос звучал довольно взволнованно.
— Я стараюсь не думать, — признался Лео. — Это мешает быть чокнутым.

Война состоит только из плоти и душ простых солдат.

— Когда говорят о войне вообще, — размышляет он вслух, — как будто не говорят ничего. Слова застревают в горле. Мы здесь смотрим на это, как слепые…

— Часы идут себе, даже когда человек остановился навсегда.

– Да, знаю, вы живописец.
– Да, а вы живописны.

...щедроты, запятнанные обманом, не к лицу такому человеку, как ты, ибо когда-нибудь ты будешь силен чистой совестью.

Вопрос: Существует ли зло?
Шри Чинмой: Когда мы используем слово "зло",  наш ум сразу же начинает посматривать на реальность свысока, с чувством превосходства. Но если говорить, что в чем-то воплощено мало света, то у нас появляется возможность, вдохновение, устремление преобразовать это во что-то божественное. Так что лучше всего говорить о том, что в существовании или реальности, которую мы именуем злом,  действует ограниченный свет. В этом случае мы будем пытаться преобразовать ограниченный свет в безграничный.  (стр. 56)

Раньше я боялся потерять память, но теперь был бы счастлив кое-что забыть. Память — как фреска в моей голове. Она делает события вечными, но забывчивость дарит умиротворение. Нужно забывать.

Время бежит быстро. Жизнь проходит быстро.

Существует теория, что большинство людей всю жизнь предпочитают один и тот же тип мужчин или женщин.

Вести себя нужно так, будто твои достижения для тебя не доблесть вовсе, а что-то обычное.

Счастье если оно приходит, то не приходит одно, так же как и беда.

Тем, кто верен в любви, доступна лишь ее банальная сущность. Трагедию же любви познают лишь те, кто изменяет.

Высокоразвитый интеллект уже сам по себе некоторая аномалия, он нарушает гармонию лица.

— Не своди с лезвия глаз, — внушила она. — И можешь проверить бейсбольный счет.
Это скрепило сделку. Хедж решительно кивнул, готовый выполнить свою часть поиска.
— Все верно, — сказал он. — А что, если какие-нибудь гиганты будут проходить мимо...
— Можешь спокойно их уничтожить, — сказал Джейсон.
— А что на счет раздражающих туристов?
— Нет! — сказали они в унисон.
— Ну, что же. Ладушки. Но не задерживайтесь, иначе я приду за вами с сияющей баллистой.

Пайпер рассмеялась. Джейсон убивал так много монстров и спасал мир так много раз, что сама мысль о том, что он потеет над сдачей теста на вождение, казалась нелепой. Она представила его за рулем какого-нибудь старого Линкольна с табличкой «Ученик» на крыше и сварливым инструктором на пассажирском сидении с педалью экстренного торможения.

— Первое июля, — сказала Пайпер. — Календы июля.
— Да. — Джейсон ухмыльнулся. — Римляне бы назвали это добрым предзнаменованием — первый день месяца, названного в честь Юлия Цезаря. Священный день Юноны. Ура.

Они были разные, как рыба и птица. А рыба и птица относятся к секретам друг друга вполне благожелательно. Хотя бы потому, что их не запоминают.

Я выл, я рыдал, я разбрасывал свои внутренности! Я был в ударе!

Недаром Тарарах утверждал, что, как ни уворачивайся от образования, что-то все равно налипнет.

Ну теперь я за русскую разведку спокойна! Верка все разнюхает! Вплоть до того, был ли хомячок у троюродного племянника евойного дедушки и любили ли их мамы вареный лук.

Что называется, отфутболила склочную старушку  в астрал!

И вообще за смертью надо гоняться. Тогда она испугается и убежит.

— Я хотела бы увидеть фонтан Треви, — сказала она.
— Здесь куча фонтанов в каждом квартале, — проворчал Лео.
— Или испанскую лестницу, — продолжила Хейзел.
— Мы, типо, приехали в Италию, чтобы увидеть испанскую лестницу? — спросил Лео. — Это то же самое, что приехать в Китай ради мексиканской еды, разве не так?

Ах, как смешны люди, у которых одна мысль в голове, одна цель, одно занятие в жизни…

Но всё дело в том, что во время бега всегда есть эта доля секунды, когда боль разрывает меня, когда я с трудом могу дышать и когда всё, что я вижу — это пятна цвета — и именно в эту долю секунды приходит боль, она очищает меня. Я замечаю что-то слева, вспышку цвета (золотисто-каштановые волосы, корона из пылающих листьев) — и я знаю, что если поверну голову, то увижу его рядом, смеющегося, наблюдающего за мной, протягивающего ко мне руки.
Конечно, я не поворачиваю голову, чтобы посмотреть.
Но однажды я это сделаю.
Однажды, я сделаю это, и он вернется, и все будет хорошо.
А до тех пор я бегу.

Я думаю, что нам всем необходимы заклинания, истории, которые мы рассказываем самим себе. Они помогают идти вперед, жить дальше.

В конце концов, в этом весь смысл — свобода выбирать, свобода быть рядом, смотреть друг на друга, касаться, любить.

Людей можно сравнить с туннелями. В каждом человеке множество темных мест и пещер, и невозможно заглянуть во все. Невозможно даже представить, что в них таится.

"Похоже, что восстания никогда не прекращаются. Между ними есть только промежутки, и мы называем их «мир»."

"У нас обоих есть война внутри. Иногда это поддерживает в нас жизнь. Иногда это грозит уничтожить нас."

Разочарование ползло по ней, как армия термитов. Она провела всю свою жизнь, наблюдая за другими полубогами, у которых были суперспособности. Перси мог контролировать воду. Если бы он был здесь, то смог бы поднять воду вверх и просто плыть по ней. Хейзел, судя по ее словам, могла находить свой путь под землей с безупречной точностью и даже создавать или изменять ход туннелей. Она легко могла создать новый путь. Лео мог просто вытянуть нужный инструмент из своей сумки на поясе и построить нечто полезное. Фрэнк мог превратиться в птицу. Джейсон мог просто контролировать ветер и плыть по воздуху. Даже Пайпер со своей способностью убеждения... она могла убедить Тиберина и Рею Сильвию быть немного более полезными.
А что есть у Аннабет? Бронзовый кинжал, который не делал ничего особенного и проклятая серебряная монета. У нее был с собой рюкзак с ноутбуком Дедала, бутылка воды, несколько кусочков амброзии для чрезвычайных ситуаций, и коробок спичек — вероятно, бесполезная вещь здесь, но ее отец вбил ей в голову, что у нее всегда должен быть способ развести огонь.
У нее не было...

— Ты ничего не понимаешь, — холодно прервал его Геркулес. — Моя настоящая семья мертва. Вся моя жизнь потрачена на нелепые поиски. Моя вторая жена погибает, после того, как обманом отравляет меня и оставляет болезненно умирать. И моя компенсация? Я становлюсь незначительным богом. Бессмертным... поэтому я никогда не смогу забыть свою боль. Застрявший здесь, как привратник, швейцар... олимпийский дворецкий. Нет, ты не понимаешь. Единственный бог, который хоть как-то может понять меня — это Дионис. И, по крайней мере, он изобрел что-то полезное. А мне нечего показать, кроме плохой экранизации моей жизни.

За что же, не боясь греха,
Кукушка хвалит Петуха?
За то, что хвалит он Кукушку.

Над честью даже и он не способен возвыситься, он может только заткнуть ей рот золотом.

— Фестус обнаружил большую группу орлов позади нас, но радиолокаторов большого радиуса действия не видно.
Пайпер наклонилась над пультом.
— Ты думаешь, что это римляне?
Лео закатил глаза.
— Нет, Пайпс. Это просто случайная группа гигантских орлов летает в идеальном построении. Конечно, это римляне!

Он знал, что это было глупо. Он не мог утонуть. Но он также подозревал, что если он не сможет контролировать свой страх, страх может начать контролировать его.
Он подумал о своей подруге Талии, которая боялась высоты, даже будучи дочерью бога неба. Ее брат, Джейсон, умел летать, управляя ветром. А Талия — нет, возможно потому, что была слишком напугана. Если же Перси начнет верить, что способен утонуть...

...тяжко тебе было, но не должно же тотчас класть оружие; достоинство жизни человеческой в борьбе… награду надобно выстрадать.

...так субтильна, — подхватила Сара, — что могу проскользнуть между каплями дождя и не промокнуть.

— Ну, я бы не пришел в Канзас ради вечеринки, мой мальчик. Церера попросила у меня здесь военного совета. Что-то касательно того, что силы Геи растут, и культуры увядают. Засуха распространяется. Карпои восстают. Даже мой виноград в опасности. Церера хотела объединиться в единый фронт на войне растительности.
— Война растительности, — сказал Перси. — Вы что, выдадите каждому винограду по маленькому автомату?

— Тьфу, — сказал Лео. — Могло быть и хуже, но корпус находится под угрозой в нескольких местах. Воздушные весла должны быть закреплены прежде, чем мы снова сможем идти полным ходом. Нам понадобятся некоторые ремонтные материалы: небесная бронза, смола, пушонка...
— Зачем тебе тушенка?
— Чувак, пушонка. Карбонат кальция. Используется при изготовлении цемента и кучи всякого... А, неважно. Смысл в том, что этот корабль далеко не улетит, если мы его не починим.

– Физика совсем не должна иметь какую-либо пользу. Физика просто существует.

Мой ангел из снов, моя прекрасная незнакомка, даже после смерти я буду любить тебя!
Навсегда твой,
А.

Тирания человека - всегда диктатура личности. Тирания неизменно исполняемого закона, совместно принятого людьми - свобода.
Цукербрин не человек. Это метод. Демократия - слишком важная вещь, чтобы доверять ее отправление людям.

Это ощущение надежной родной руки, сжимающей мой локоть, когда, кажется, жизнь кончена, когда все плохо и ничего не исправишь...

Первобытные люди чувствовали себя игрушкой природных стихий. Античные герои знали, что они — игрушка богов. Чем больше человек знал о себе и окружающем мире, тем больше полагался на свои силы, тем меньше полагался на небеса. Примерно тогда же родились пословицы в духе: на Аллаха надейся, а ишака привязывай. Уж казалось бы, современный-то человек должен во все лопатки полагаться только или почти только на себя. И лет сто назад так и было. А сегодня вы словно опять в язычество скатываетесь. Словно кто-то вами рулит. Ах, от меня ничего не зависит.

Платить приходится за все. Так или иначе. Отказаться от выбора, переложить ответственность на другого — это тоже выбор, и за него тоже нужно платить. Причем, как правило, дороже, чем за любой другой.

Было нечто новое в их отношениях, их взглядах и объятьях… Никто так не умеет ценить жизнь, как те, кто прошел по краю смерти. И вершина проявления жизни – любовь – была драгоценным кристаллом, сердцевиной…