Туристам нужны компактные вещи, которые можно было бы продемонстрировать соседу за кофейным столиком — типа «Видишь, это оригинальное местное произведение». Орголитовые фигурки вполне удовлетворяли этому требованию.

...а потому держи карты ближе к груди и всегда имей козырь про запас — только так можно стать костью у них в глотке!

– Раз уж вы спрашиваете: да, я просто счастлив.
– Тогда мне тебя жаль.
– Почему? – В первый раз в нем, казалось, проснулся интерес к старухе, восседавшей под своей иконой. Но она уже снова отвела глаза, снова вернулась к своим воспоминаниям. – Почему? – повторил он вопрос.
– Избавь, Господи, от того, чтобы слепой научился видеть.

И в самом деле сборище было невелико: сотни три местных «зеленых» и оппозиционеров топали ногами и хлопали в ладоши на покатом, мощенном булыжником склоне – скорее для того, чтобы согреться, чем для чего-либо еще.

А заявлять, что народам стран Варшавского договора предоставляется возможность каждому идти своим собственным путем, – слова и ничего больше. Теперь нам наплевать на коммунизм, отдадим все в лапы американским бандюгам, мать их так. Ничего себе сказано: доктрина Синатры. Это надо же так пресмыкаться перед дядей Сэмом!

— Зачем нужны шипы?
— Шипы ни за чем не нужны, цветы выпускают их просто от злости.
— Не верю я тебе! Цветы слабые. И простодушные. И они стараются придать себе храбрости. Они думают: если у них шипы, их все боятся...

Мавые, а было их под ивами особей шесть мужского пола, разом повернулись и воззрились на Дэна. Тот на них внимания не обратил, да и сказанного не понял, а вот я-то все слышала!
– Чтоб у тебя корень отсох, баляба безмозглый! – выругался мавый.
Остальные поддержали:
– Болдырь сиволапый!
– Гульнын сын!
– Елдыга захухренная!
– Буслай хохрикий!
В шоке смотрю на мавых. Тот, что на меня посягал, умолк, посмотрел подозрительно и полюбопытствовал:
– Не понимаешь?
– Нет, – честно призналась.
– А-а, – протянул мавой, – необразованная.

Состыковка двух подвижных объектов прошла на высшем уровне!
– Мля! – взревел Демон, подскочив и потирая пострадавшее плечо.
– Бах… гррр, – сообщил шар, укатываясь под стол.
– Демон, ты такая каваечка, – не сдержалась я, глядя на обалдевшего после состыковки с шаром парня.

– К сожалению, ведают об этом и соседние королевства. Даже не понимаю, что им мешает напасть на ослабленную раздорами добычу.

– С виду ты такая… такая сильная и несгибаемая. А внутри…
– Мягкая и гибкая?
– Что-то вроде того.

– Его привела сюда несчастная любовь к деньгам, – саркастически изрек Круглов. – Он их обожает, а они его презирают.

Никто не называл древнее пророчество серьезной угрозой, никто особенно-то и не верил в то, что эти два жалких измученных тела и Камень были в силах уничтожить мир. Всему Вынужденному Совету просто хотелось побыстрее с этим разделаться и наконец забыть про подобную головную боль.

Спустя долгие часы, полные притворства и высокопарных фраз, Мадея уже была готова казнить себя самостоятельно. Старик же оживился, насильно потчуя ее сладостями и отменным вином. Музыканты старались вовсю, выжимая из инструментов все возможное, гости медленно размякали в креслах, танцовщицы звенели монетами на поясах, а наемники шныряли по залу, ощупывая взглядами каждого, находившегося в опасной близости от Аль-Амджада.

Смертью сейчас никого не удивишь. Потому нужно выделяться. Мстить и карать так, чтобы мир содрогнулся. Чтобы это убийство осталось в веках.

На двери висела записка: «Вернусь через пять минут», однако та же записка висела и три часа назад. Насколько Тане было известно, эту универсальную записку Ягун вывешивал вне зависимости от того, уходил ли на час или смывался куда-нибудь дня на три.

Ната продолжала возиться с ящиками. Ящиков в столе у Эссиорха было три. Два завалены все теми же скучными запчастями. В третьем Ната обнаружила заурядную с виду тетрадь с собакой на обложке. Попыталась открыть, но прозрачный белый огонь сразу охватил ей руку до локтя.
Ната отскочила, замахала рукой и, видя, что сбить огонь не удается, рванула в ванную. Позвать на помощь Мошкина, который в углу комнаты скромно листал журнальчик для домохозяек, она не догадалась. Однако огонь погас еще на пороге, когда расстояние между Натой и тетрадью увеличилось метров до трех. Ната испуганно оглядела руку. Никаких ожогов. Даже едва заметные, похожие на персиковый пух волоски на запястье не свернулись от жара.
– Ну и гады же эти светлые! – сказала Ната огорченно.
– Я бы на твоем месте радовался, что заклинание ставили светлые, – заметил Чимоданов.
– Почему?
– Рука целая. Если бы заклинание ставили темные, у тебя бы торчала обугленная кость, а на ней некоторое количество готового шашлыка, – с явным удовольствием сказал Петруччо.

Настоящую литературу интересуют психологические, эмоциональные и социальные истины, которые выявляются в поступках и мыслях персонажей.

Она видит себя глазами Сэма - прекрасную, новую, другую, но в то же время именно такую, какая она есть. На некоторое время она забывает все свои страхи и тревоги. С удивлением осознает, насколько хрупкой может быть самооценка, как сильно зависит она от взгляда, обращенного от вас. Всего несколько волшебных часов могут уничтожить целые годы унижений и скуки.

Все хорошие люди на самом деле сложные. Некоторые притворяются простыми, но без особого успеха

— Знаешь, Эд, ты прямо как твой папаша — ни грамма оптимизма.

Да уж, обычно мы стараемся убедить себя: мол, у меня все в порядке. Но иногда правда выходит наружу, и от нее уже не отвертишься. И ты понимаешь: «я в порядке» — это не утверждение. Это вопрос. Даже сейчас я сижу и думаю, сколько в моей жизни правды, а сколько такого самовнушения.

На каждый важный внутренний вопрос мы получаем мгновенный честный внутренний ответ, только обычно он нас не устраивает.

Ухватив интересное словцо, Недолеченная Дама мчалась к своему верному поручику.
-Диспропорция! – кричала она, роняя в пруд зонтик. Зонтик, тоже призрачный, уходил на дно без всплеска.

Ржевский морщился.

– Это еще кто? У нас в полку так не ругались!

На устроенной и цивилизованной Земле люди перестали нуждаться в интуиции и утратили ее. Цивилизованная среда почти не оставляет места неожиданностям. Каждый знает, чего ждать. Но как только человек отправился к звездам, нужда в прежней интуиции возникла опять.

— Корабль боится… — повторила Элейн. — Вы говорите о корабле так, словно это человек.
— В известном смысле так оно и есть.
— Но это же смешно! Могу понять, что с течением времени у вас развилось чувство привязанности к кораблю. Люди всегда одушевляли свои машины, оружие и приборы, однако…
— Черт побери, — перебил Хортон, — ничего вы не поняли. Корабль действительно личность. Вернее, три личности. Три человеческих разума…
Пальцами, заляпанными жиром, она ухватила его за руку.
— Повторите, что вы сказали. Повторите помедленнее.
— Три разума. От трех разных людей. Связанные с Кораблем воедино.

Опасайтесь, Бенвенуто, не мертвых соперников, а живых врагов!

Человек бросался очертя голову в вихрь развлечений, а художник хранил верность своей таинственной суженой.

Человек, внушающий всем страх, гордец, не повиновавшийся владыкам мира, ждет там, у меня в передней, когда я сменю гнев на милость, и два часа, проведенные в чистилище, право же, искупят его дерзость. Нельзя, однако, быть безжалостным! Простите его, как прощу его и я...

Человек мешал – человека устраняли.
В наши дни цивилизация оказывает ему честь, покупая его.

«Видом лишь храбрый, несчастный Парис, женолюбец, прельститель!
Лучше бы ты не родился или безбрачен погибнул!
Лучше б сего я желал, и тебе б то отраднее было,
Чем поношеньем служить и позорищем целому свету!
Слышишь, смеются ряды кудреглавых данаев, считавших
Храбрым тебя первоборцем, судя по красивому виду.
Вид твой красен, но ни силы в душе, ни отважности в сердце!
Бывши таков ты, однако дерзнул в кораблях мореходных
Бурное море исплавать, с толпою клевретов любезных,
В чуждое племя войти и похитить из стран отдаленных
Славу их жен, и сестру и невестку мужей браноносных,
В горе отцу твоему, и народу, и целому царству,
В радость ахейцам врагам, а себе самому в поношенье!
Что же с оружьем не встретил царя Менелая? Узнал бы
Ты, браноносца какого владеешь супругой цветущей.
Были б не в помощь тебе ни кифара, ни дар Афродиты,
Пышные кудри и прелесть, когда бы ты с прахом смесился.
Слишком робок троянский народ, иль давно б уже был ты
Каменной ризой одет,  злополучий толиких виновник!»

Если огонь не погаснет, дерево сгорит. Поэтому огонь, любя дерево, должен уйти. Даже если уйти для огня значит лишиться пищи и умереть. Я оставляю тебя, потому что люблю. И буду любить вечно… Пусть я сам буду вдали, действие зеркала Тантала необратимо. Ванька все больше будет походить на меня, пока не достигнет золотой середины. Чего-то среднего между Ванькой и мной. Моя связь с ним, равно как и его со мной, теперь нерасторжима. Всякий раз, когда он будет целовать тебя, – я буду это чувствовать. Всякий раз, как ты засмеешься, – я услышу твой смех. Это уже немало, если разобраться?

Если не прощать любимым маленькие недостатки и причуды, то кому их прощать? Почему знакомым и посторонним людям мы прощаем почти все, а любимым ничего? Где логика?

Он был полон гнева — чувства, которого не мог себе позволить, находясь при исполнении служебных обязанностей, — он чувствовал, что его обманули. Нет, тут что-то не так.

Приграничные торговцы — это искатели приключений, идущие на большой риск ради больших прибылей.

...поздравляю тебя с вступлением в ряды свободных людей. Сам-то я свободен уже давно, и вот что я хочу сказать тебе, парень: да, ты почувствуешь свободу, но это не значит, что тебе от этого будет легче жить.

Стать бы снова такой беспечной, нести в себе такую любовь, не узнавая ее, принимая ее за смех и хлеб, намазанный лишь запахом джема.

Первая украденная книга: 13 января 1939 г.
Вторая украденная книга: 20 апреля 1940 г.
Период между названными украденными книгами: 463 дня
Если бы кто отнесся к этому легкомысленно, он сказал бы, что для продолжения ведь всего-то и понадобилось, что немного огня и немного человеческих воплей. Сказал бы, что Лизель Мемингер этого хватило, чтобы узнать час новой кражи, пусть даже краденая книга дымилась у нее в руках. И даже жгла ребра.

Школа, как вы можете представить, оказалась сокрушительным провалом.
Хотя она была государственной, там имелось сильное католическое влияние, а Лизель была лютеранка. Не самое благоприятное начало. Затем выяснилось, что девочка не умеет ни читать, ни писать.

Через три недели он обнял ее. Доверие росло быстро, и причиной была прежде всего грубая сила нежности этого человека, его здешность. С самого начала девочка знала, что он придет с полукрика и не покинет ее.
* * * ОПРЕДЕЛЕНИЕ, НЕ НАЙДЕННОЕ В СЛОВАРЕ * * *
Не-покидание — проявление доверия и любви, часто распознаваемое детьми.

– Но у нас Жуткие Ворота! Посылать Тантала сюда – все равно что курить на бочке с порохом, которая стоит в грузовике с динамитом! – возразила Таня.

– Ты забыла уточнить, что грузовик – во дворе фабрики петард, под землей газовое месторождение, а в трех шагах пусковая шахта баллистических ракет, – добавил Ягун.
– Угу. А на боеголовке ракеты сидит болтливый Ягушка, жарится на солнышке и обмахивается ушами, – лениво сказала Склепова.

Ваш тренер псих. И именно этим мне нравится! – крикнула Тане Маланья.
– Если тебе нравятся психи, ты полюбишь Тибидохс, – пообещала Таня.

Того, кто дезертирует с тренировки, – убью на месте! Тяжело в ученье – есть шанс не дожить до боя! Живее шевелитесь, дохлые клячи!

...разбирали они по частям, а целое просмотрели, и даже удивления достойно, до какой слепоты. Тогда как целое стоит пред их же глазами незыблемо, как и прежде, и врата адовы не одолеют его.

– Любите народ Божий. Не святее же мы мирских за то, что сюда пришли и в сих стенах затворились, а, напротив, всякий сюда пришедший, уже тем самым, что пришел сюда, познал про себя, что он хуже всех мирских и всех и вся на земле… И чем долее потом будет жить инок в стенах своих, тем чувствительнее должен и сознавать сие. Ибо в противном случае незачем ему было и приходить сюда. Когда же познает, что не только он хуже всех мирских, но и пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется.

Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки.

На пачках сигарет нужно писать не "Курение убивает!", а "Отец узнает, задницу надерет!", или "Мать все чувствует!", или "Бабушка порицает курение!".

— Преисподняя! — воскликнул Перри.
Преисподняя. Да, должно быть, она, только холодная вместо горячей.