Возможно, теперь все будет по-другому. Когда братья начнут про меня забывать. В голове пусто и тихо. Пусто и тихо. Это страшно. Мысль о том, что их любовь превратится в такую же бледную тень, как я сама, вселяет в меня ужас. Все рано или поздно сойдет на нет. Голод, воспоминания, голоса братьев… и ничего не останется, кроме меня самой. И Брендана.

— Ты — тень? — Ты так считаешь. Немного невежливо с твоей стороны заключить сделку и не выслушать собеседника. Я еле пробился к тебе. — Мне казалось, ты хотел убивать. И красть магию. — Я приходил на помощь, когда тебе было нужно. Выслеживал для тебя теней. Защищал, — тяжёлый вздох. — Иногда ошибался… но я воспринимал эмоции. В сознание ты меня не пускал.

Да, в клубе пусто и тихо. Вот только снаружи — лучшие ритуалисты Бюро, которые под руководством старшего Арда сплетают воздух и воду в один мощный порыв, в солёные волны моря и ураганы, в зимние метели и колючий ветер. А в тенях скрываются стражи и печатники, с огнём и землёй наготове. Как грустно сказал Даня: клуб и так разрушен, немного шторма ему точно не повредит.

«Что-то скрыто прямо здесь, на нулевых этажах. А ещё я стала забывать. Какую-то часть себя или что-то неуловимое и неважное. Иногда не помню, какая на вкус морская вода. Или запах пламени свечки. Ты когда-нибудь замечал, какой вкус у поцелуя? Я помню твой. Горький дым и туман. Но боюсь, что завтра уже забуду. Чёртово безумие. Мне страшно, и я бы хотела прямо сейчас рвануть отсюда. Но сначала узнаю

—У него есть одна слабость — быстрая езда в дождь, отец рассказывал. Как и о многом другом. И я готов поспорить, что здесь он оказался не просто по делам Бюро. Пусть дождь на руку милинам, но ночь и тени — это наша стихия. — То есть мы сейчас будем гнать по мокрым дорогам на большой скорости неизвестно куда? — Отличный же план! — Почему он мне тогда так не нравится? — Просто пристегнись.

— Почему ловушка для Николая? — Ты мне интересен. А он — нет. Он любимчик Шорохова. Тс-с, не дёргайся! Тебе ведь сейчас так хочется сжечь тут дотла всё — даже меня. Месть может быть так сладка. Но пока хватит. Уходи. И задумайся, возможно, в следующий раз я тебя не выпущу. И не забывай — монстры так или иначе становятся одинокими. Их некому любить и прощать.

Зато по дороге они заходят в отличную кофейню, в которой Николай поставил бы печать «Одобрено» на каждой чашке кофе. И к миру магов она не имеет никакого отношения. Тут обычные люди, торопящиеся по своим делам, с заботами о повышении цен, планами на отпуск и бурными мечтами. Возможно, кто-то из них хотел бы прикоснуться к магии или сочиняет о ней историю.

В конечном итоге я загадала желание, которое повлияло на жизни всех, кого я знала, желание, о котором мне суждено было пожалеть. Бросая медяк в колодец, я загадала, чтобы именно я стала тем человеком, который схватит Йоркширского Потрошителя.

Заголовок «Полиция Западного Йоркшира» почти полностью занимал верхнюю половину, а под ним жирными черными буквами было «ПОМОГИТЕ НАМ ОСТАНОВИТЬ ПОТРОШИТЕЛЯ И НЕ ДОПУСТИТЬ НОВЫЕ УБИЙСТВА». У меня возникло ощущение, будто обращаются конкретно ко мне.

Еще не наступило время, когда взрослые увидят для нас угрозу в Потрошителе. Пока серийный убийца убивал молодых женщин, и в школу мы ходили одни.

Последние два года показали мне, как сильно меняются люди. Так как на людей я рассчитывать не могла, мне были нужны хотя бы места и вещи, чтобы крепко стоять на ногах. Уехать отсюда мы не могли.

Я осторожно прокралась наверх, закрыла дверь своей комнаты, отгораживаясь от всяких эмоций, и взялась за блокнот со списком. Сфокусироваться на нём было проще. Охотиться за убийцей было проще, чем иметь дело со своими чувствами и мыслями.

— Мы составим список, — сказала я. — Список людей и вещей, которые кажутся нам подозрительными. А потом… а потом мы будем исследовать их.

«Мозг — наш лучший друг и злейший враг. Просто удивительно, какую изобретательность он порой проявляет, когда хочет нас защитить. С другой стороны, как я сказал, Мефистофель — часть личности Фауста. Как выразился психолог Норман Ф. Диксон, «иногда мы сами злейшие себе враги».

До сих пор Рубен не задумывался о том, насколько уязвим Стокгольм. Достаточно вывести их строя один транспортный узел, чтобы парализовать многомиллионный город.

Если ваше мнение насчет этой жизни изменилось, это ваша проблема. Соглашение действительно.

И ничего не пропало. Если не считать семьи.

Вопрос, как найти тех, кто не желает выходить на свет.

Беатриса знает, что совершила нечто ужасное, непростительное. Но, помогая Аби, она может сделать первые шаги к исправлению. Она еще может стать Хорошим Человеком. Так работает карма.

— Я сделаю лучший шоколад, ты просто обалдеешь! За такой и умереть можно! — И она побежала к дому. Торен посмотрел ей вслед и невесело улыбнулся. — Не сегодня. — В его голосе скользнули тоска и усталость. — У нас с тобой впереди долгая жизнь. Я ведь обещал, помнишь?

Серьезно? Он что, действительно хотел меня защищать? Какую-то там инферию, которая то и дело облизывается на его душу и только и ждет момента, чтобы выбраться из этой моровой связки, попутно закусив его эфиром? И как ему такое только в голову пришло?!

В распространенных в мире смертных Гримурах ясно же указано: для защиты от обитателей Хейма вполне достаточно поджечь высушенную в первое полнолуние високосного года кровь первородной бескрылой летучей мыши. Ну неужели мы так многого просим? Нет же, жгут, окаянные, все, что под искру попадется: растения, перья, деньги, благовония, волосы… чаще всего почему-то свои.

— Я ощущаю… чувствую. Истинная, неподдельная. Живая! — восторженно прошипела рваная тьма, практически коснувшись горла беззащитного Торена. — И моя! — Подавишься, — прорычала Листера и бросилась к нему.

Выходит, я здесь не случайно. И эта женщина ничем не отличалась от сотен других, таких же подгнивших и изъеденных злой обидой душ, жаждущих проклясть близкого человека только лишь затем, чтобы отхватить кусочек наследства полакомее да пожирнее. А какие перформансы они передо мною устраивают — закачаешься! Столько страсти, экспрессии и слез не увидишь даже в день составления завещания!

Ну же, где твои эмоции, смертный? Где нежно любимые мной бегающий взгляд, потные дрожащие ладони, ломаный хриплый голос? Что-то же тебя заставило переступить черту Покрова. Какая-то тяжкая ноша или давящее бремя, разъедающее, сжимающее и скручивающее все твое нутро в болезненном спазме.

Я не знаю, чем меня приманила Хейзел Паркер, но всякий раз, когда я нахожусь рядом с ней, мои проблемы вдруг становятся маленькими и несущественными. Беспокойство и душевные страдания никуда не исчезают, я чувствую их пульсацию внутри себя. И все же я способен их вытерпеть. Я способен вытерпеть себя самого.

Я молчу не потому, что потерял слух. С этой проблемой я как-нибудь справлюсь. Я молчу, потому что боюсь снова заговорить. Неважно, на каком языке.

Счастье может убежать, Орешек. Главное, не забывай, что у тебя крепкие ножки, и ты можешь его догнать.

Вдруг на торце обложки я заметил двойной шов. Между двумя плотными слоями кожи обнаружи- лось потайное отделение. Я извлек из него сложен- ное письмо, и сердце мое забилось в предвкуше- нии продолжения истории, рассказанной Андреем Извольским…

— Плохие новости, Ваше Императорское Вы¬сочество… Накануне ночью застрелился Штейн… Тело обнаружили в Неве утром. — Баур, вы обладатель удивительного дара пор¬тить мне и без того испорченное настроение. — Я уже распорядился усилить вашу охрану, Ваше Императорское Высочество! — Значит, уже четверо…

Порядину он определенно нравился. Молод, но уверен в себе. Не боится признаться, что чего-то не знает. Нет в нем той незрелой наивности, при- сущей теперь многим молодым людям, хотя этот уже воевал, стало быть, видел жизнь… и смерть. С его внешностью и титулом он легко мог бы по- полнить армию столичных бонвиванов, протираю- щих паркеты в танцевальных залах и волочащихся за дамами.

Да, вы правы, подполковник… Я попал под экипаж. Вы лишь немного ошиблись с местом, где это произошло. Это произошло не в Петербурге, а при Дарданеллах. Я некоторым образом попал под экипаж турецкого фрегата. Бальмен густо покраснел. Между тем Извольский продолжил: — Нога, как вы заметили, теперь не вполне здорова, но уверяю: это временно, а вот пальцы пришлось оставить на палубе.

Ямщик, испуганно хлопая жиденькими ресницами, провожал выходящего пристава каким-то умоляющим взглядом. Картуз в его руках при этом превратился в замусоленную тряпку. Выхин явно перестарался, от до смерти перепуганного свиде¬теля толку было как от бродячей собаки на охоте. Извольский решил действовать лаской. Он отложил от себя лист опроса и улыбнулся.

Июнь тысяча восемьсот девятого года выдался в Петербурге знойным. Огромные окна в кабинете были распахнуты настежь, но тем не менее легкие занавески не улавливали ни малейшего дуновения. Следственный пристав управы благочиния города Санкт-Петербурга при недавно учрежденном высочайшим указом Министерстве внутренних дел граф Андрей Васильевич Извольский сидел откинувшись на спинку кресла.

В тот день ты вошла в мою жизнь. И я не согласился бы ни на какую другую дату, чтобы заставить тебя остаться в ней навсегда.

Нет ничего важнее, чем чувствовать себя защищенным и любимым. Знать, что тебя примут даже после ссоры или поражения. Только так мир кажется не таким жестоким.

Хотел наказать тебя, но в итоге наказал только себя.

Как бы она ни пыталась оттолкнуть его, ледяной принц всегда находит путь к ней. Поэтому теперь она позволяет себе принимать его ласку, заботу и любовь. Он единственный, кому она позволяет читать свою душу.

Однажды зимой, в канун Рождества, два параллельных мира пересеклись. Два мира, населенных призраками прошлых страданий. Два мира, которые больше не верили в сказки со счастливым концом.

Каково это? Любить кого-то настолько сильно, что можешь войти в море, даже не оставив на берегу башмаков, чтобы вернуться обратно в свою жизнь?

Ладонь мертвеца полна шипов. О призрак, кто привязал тебя к этой земле живых?

— Кто я после этого, Марк? Если могу любить человека и всё равно желать ему боли, просто чтобы не оставаться наедине со своими страданиями? Послышался тихий шорох, и ладонь легла на ее щеку. — Человек, — сказал он, заставляя ее посмотреть на него. — Ты просто человек.

Суджин не хотела исцеляться. Если она не будет просыпаться каждое утро от того, что отсутствие сестры разрывает ее на части, это будет означать, что память о ней стирается. Суджин предпочитала исцелению боль.

Вот оно: будущее, которое она выберет сама, неслось ей навстречу. Лучшее. Ее будущее. Нужно только предать земле настоящее.

— Порой люди даже сами не замечают в себе магию. А ведь ее так просто различить. Кто-то может предугадать какое-то событие, но списывает все на совпадение. Кто-то видит насквозь других людей, их характер, желания. Кто-то просто талантлив в своей профессии, но думает, что его способности — результат долгого и кропотливого труда над собой, обучения и практики.

— Мама, у меня другие интересы в жизни. Я еще не готова для брака и семьи, — попыталась объяснить я, но она уже взорвалась эмоциями, сетуя на меня, неразумную дочь. — Лиза! Неужели предел твоих мечтаний — пыльная контора отдела и вся эта грязь, которой занимаются следователи? Неужели ты предпочтешь балам, семейной жизни, любимому мужчине и детям коротанье своих дней над очередным расследованием?

Самый страшный грех для мага — забрать чужую душу, лишить ее возможности перевоплотиться снова. Тот, кто сейчас убивает людей на улицах столицы, или безумен, или идет к еще более опасной цели.

Я на миг прикрыла глаза и увидела перед собой, уже в своем воображении, эти тела из пепла. Точнее, то, что когда-то было живыми людьми. Женщинами и мужчинами, которые жили, дышали, строили свои планы, возможно, любили или были любимыми. А теперь превратились в ничто, в серый пепел, размазанный по мостовой.

Пока старший следователь рылся в верхнем ящике письменного стола, я опустила взгляд, с интересом изучая названия книг под ногами. Видела я, конечно, только вершины этих пирамид науки, но и этого было достаточно. «Темная магия и способы убийства с помощью заклинаний», — прочитала я на первой книге. «Запрещенные проклятия», — было написано на другой.

Практика и наследство – две темы, которые очень волновали мою семью. Матушка, конечно же, мечтала, чтобы я устроилась секретарем к графу Лесинскому и весь год только и делала, что писала да переписывала его доклады с заседаний совета. Что и говорить, спокойное времяпрепровождение. А я возьми да выбери отдел по расследованию темных сил!