Никакое описание Караваля не сравнится с действительностью. Это не просто представление или игра, но поистине волшебное действо

– Самаритянин продвигался на юг и ни разу не убивал дважды в одном округе. Имеем ли мы право предположить, что и наш убийца сохранит этот рисунок? – Да. Если будет придерживаться сценария и продолжит убивать, следующий удар он нанесет еще южнее, – подтвердила Кейт. – А в ближайшие два дня вы получите по почте напечатанное письмо.

– Доктор Хейден, вы ведь языковед? – Специальность – криминалистическая лингвистика. – Что скажете про парня, пишущего: «В эти выходные я мог бы найти время встретиться»? – Мог бы? Его в любое время вызывают на работу? – Он бухгалтер. – До годовой отчетности еще далеко. Вы, конечно, понимаете, что он хочет сказать. – Но как ответить? – Напишите: «Если повезет, наши планы совпадут. Хорошей недели»

Шесть месяцев. Значит, он работает в этой команде еще меньше времени, чем предполагала Кейт. Возможно, холодный прием, которого они удостоились, объясняется не только ее присутствием. Мазур – чужак, пригласивший федерала. Похоже, он не стремится завоевать расположение коллег.

– Все женщины были застрелены в своих машинах и умерли в течение считанных секунд. Судмедэксперты установили, что жертвы, получив смертельные ранения, истекали кровью на протяжении от тридцати минут до часа. – Кейт прикоснулась к груди. – Каждый раз он целится в одно и то же место. Даже стреляя в упор, попадать в одну и ту же точку в живом человеке труднее, чем кажется.

Хотя средства массовой информации еще не говорят о нем, скоро это начнется. Взяв потрепанную тетрадь, он раскрыл ее на последних чистых страницах и записал сегодняшнее число. «Ты понятия не имеешь, Кейт, как давно я запланировал нашу встречу. Дорога выдалась длинной, и вот теперь нам предстоит последний поединок». Перечитав написанное, он твердой рукой несколько раз обвел слово «последний».

– Вы слышали о других девушках, которых это чудовище запирал в ящики? На его участке мы нашли другие гробы, зарытые в неглубоких могилах. Медсестра заметно остыла. – Были и другие? – Четыре. Тем девушкам не повезло. – Оглянувшись по сторонам, Кейт понизила голос. – Одна жертва не уместилась в ящике. Хотите узнать, как он решил эту проблему? Сломал ей ноги. – Боже мой! – ахнула медсестра.

Маня лепила голограмму долго и вдохновенно — благо образцов в Контактоне было предостаточно. Начиналось все с зеркала. Маня отражалась в нем по плечи — в грубой черной повязке на глазах (крашеная мешковина, специально разрезанная рвущими ткань тупыми ножницами), с голой шеей. Голая шея — это суперсексуально: такими девушек не видит почти никто.

Лайфхак номер один — быстро поднять социальный индекс проще всего, вознегодовав, когда рядом скажут ГШ-слово. С этого скоморохи, в общем, и живут. В социальном плане им терять нечего. Споют, выдадут ГШ-слово в разных расфасовках, послушают молча, как их кроют, подберут жратву из грязи — и в лес.

Сильна ты, Русь, сказали вожди — сколько вороги ни напечатают зеленых фантиков, все их заработаем честным трудом, так что у нас этих фантиков поболее чем у них станет! И пошла Русь за мудрыми вождями, и набрала много-много фантиков, да вороги догадались, к чему дело идет — и поймали Русь в сеть.

Скоморохов было трое: немолодые, с помятыми похмельными лицами, в одинаковых военных полушубках из синтетического меха — без погон, зато с настоящими дырочками от пуль. Купили, скорей всего, у кочевых. Или тартарены так расплатились за выступление. Старший из скоморохов, здоровый детина с цыганистыми усами, действительно походил в этом наряде на военного.

— Все мальчики и девочки в наше время влюблены первым делом в деньги, и это нормально, — сказал он, протягивая Мане фальшивый электронный букет (растворившийся в пространстве, достигнув ее предполагаемой руки). — У тебя будет много поклонников и поклонниц, Маня. Как не полюбить существо, фонетически совпадающее с сердцем всемирного либидо…

Когда маленькая Маня гостила на ферме у тетки, она часто ходила сюда с ребятами бросать вниз бутылки и камни. На краю шахты было почти так же страшно, как на верхушке заброшенного ветряка. Шахта была как бы ветряком со знаком минус.

Итак, оно закончилось. Долгое, ничем не примечательное лето все-таки закончилось. Шокирующий конец, но он казался куда нормальней, чем странная неопределенность, в которой инспектор находился в последние месяцы. Дело, разумеется, кошмарное, однако Том Кэллэдайн все равно почувствовал знакомый холодок на спине.

У парня все оборвалось внутри, когда истязатель поднял тяжелый секатор и мягко погладил его руками в латексных перчатках.

Я понятия не имел – совершенно никакого понятия – о том, насколько изменится моя жизнь к концу лета, и что все то, чего я ждал и о чем мечтал, скоро покажется далеким сном.

Ей никак не удается обнаружить момент, в который Серенити Лэм перевоплотилась в Либби Джонс. Наверно, это случилось, когда приемная мать впервые обняла ее. Но тогда она была слишком мала, чтобы это понять.

Она спала всю ночь с открытым окном, хотя знала, что женщинам не советуют это делать. Либби расставила стаканы по всему подоконнику так, чтобы, если кто-то и попытается забраться ночью в дом, она услышит звуки вторжения.

Либби мысленно перебирает все загадки: покинувшие дом дети и загадочный некто, оставшийся, чтобы ухаживать за ней. Вспоминает полоску ткани, свисающую с радиатора отопления, царапины на стенах, невнятную записку, оставленную родителями, голубые розы на скрипучей детской кроватке, пятна крови и замки с наружной стороны дверей детских комнат.

Смерть светской львицы и ее мужа произошла в результате группового самоубийства. Дети-подростки пропали без вести. Маленький ребенок найден живым. Что же там произошло?

Фрэнсис впервые подвергли принудительному питанию на четвертый день после ареста. Она, как и сокамерницы, оставалась стойкой, хотя им в камеру приносили весьма пристойную еду. После того как ее уносили, маленькое помещение еще долго хранило различные ароматы съестного. Фрэнсис не была уверена, выдержала бы она это одна, но рядом с другими у нее не оставалось выбора.

– Я от тебя этого не ожидал, отец. Ты должен понимать, что я чувствую. После того, как твой собственный отец порвал с тобой отношения, потому что ты с матерью… Теперь вскочил Чарльз. В какой-то момент казалось, что он хочет ударить Джорджа по лицу. – Вон! – крикнул он. – Вон! И никогда не смей больше сравнивать мать с этим ничтожеством… Это ведь ни мужчина, ни женщина, а нечто среднее между ними!

Без фонаря, который остался в передней части сарая, ей едва удавалось хоть что-то разглядеть. Барбара насторожилась, когда ее пальцы наткнулись на какой-то предмет. Что-то твердое и холодное… Она вытащила находку, и в ее руке оказался стальной ящичек. Когда Барбара его открыла, то увидела толстую пачку листов, белых машинописных листов с убористым текстом, примерно страниц четыреста.

– А где же машина? Она ведь стояла перед входной дверью! – Она там и стоит, – ответил Ральф; в его голосе смешались шутливая нотка и оттенок паники. – Под снегом! – Значит, мы не сможем поехать в Дейл-Ли? – Нет. Никаких шансов. Высота снега, по-моему, уже больше метра, а будет еще больше. Так что ничего не получится.

Барбара не подсматривала в замочную скважину – она шла прямо в комнату и спрашивала о том, что хотела знать. Как и Фрэнсис, подумала Лора и тут же поняла, что это было именно то, что вызывало у нее симпатию к Барбаре и одновременно порождало страх и недоверие. Барбара была второй Фрэнсис Грей.

– Я видела множество таких лиц, – сказала она, – и я имею в виду не только следы от кровоподтеков и синяки. Это еще и выражение глаз. То, как они улыбаются. Как они опускают голову. Как они на тебя смотрят, как будто извиняются за то, что вообще живут на земле. Эта женщина – полная развалина, Ральф. И наверняка она не была такой, пока не познакомилась с ним.

«Я почти ожидал быть задушенным. Я хотел жить, и в то же время я хотел умереть. Вплоть до моего ареста я не переставал жаждать этого блаженства и страха! Я поклонялся искусству и практике смерти, снова и снова. Я убивал их так, как хотел бы быть убитым сам... Но если бы я убил себя, то смог бы испытать это лишь однажды. С другими я мог испытывать это ощущение снова и снова».

Нильсен ходил по пабам в поисках компании, чтобы облегчить свое одиночество, но находил лишь временных компаньонов, которые приходили и уходили. И тогда он находил других, менее удачливых, которых хотел оградить от бед и о которых хотел позаботиться. Они умирали: он не давал им шанса отвергнуть его заботу и уйти самим.

К концу 1980-го у Нильсена на руках имелось уже шесть трупов. «Я со страхом ждал того момента, когда придется достать тело из-под половиц и приготовиться к расчленению на кухонном полу», — писал Нильсен. Он выпускал собаку и кошку в сад и раздевался до трусов. Он не надевал никакой защитной одежды и пользовался обычным кухонным ножом.

Необычным фантазии Нильсена делало то, что для него тело в зеркале должно было оставаться неподвижным и безликим. Деннис Нильсен возбуждался от вида самого себя, но только в виде себя-мертвого. Любовь и смерть начали опасно перемешиваться в его голове под воздействием образа его обожаемого умершего дедушки. В тишине своей комнаты, наедине с зеркалом, Деннис тоже был мертв.

Когда с допросами было покончено, Рональд Мосс, вынужденный целыми днями слушать подробные ужасающие описания смертей, украдкой щипая себя, чтобы физическая боль отвлекала его от всей этой жуткой истории, задал один-единственный вопрос: — Почему? Ответ его обезоружил. — Я наделся, это вы мне сможете объяснить, — сказал Нильсен.

В гостиной он передвинул тело с одного разрезанного пакета на другой, а первый подобрал с пола. Немного крови пролилось и на белый коврик в ванной, когда он отнес испачканный пакет туда. Он попытался безуспешно вытереть пятно бумажным полотенцем, потом просто прикрыл их запасным куском коричневого ковра. К тому времени ему уже до смерти надоело всем этим заниматься.

– Кто ты, подруга Мэри? – Нет, Марла. Ваша.

Если бы можно было научиться любить – как играть на пианино, или спрягать глаголы, – тогда бы я сказала: НАДО БОЛЬШЕ СТАРАТЬСЯ.

Кто я? – Джульетта. – Вот что пришло мне в голову. Я помню – в четырнадцать лет она умерла. Потому что отец у нее был придурок.

Я умею разгадывать кроссворды. Но никогда не могла понять своего отца.

Ладно, пусть называет как хочет, не стану ее поправлять, да и мне понравилось – буду Ириска: сладкая, твердая. Забавное имя – можно жевать, а можно сломать зубы.

Никогда не могла есть помятые, побитые, подпорченные фрукты. Мне казалось, они в синяках. Как и я.

Позволь мне объяснить тебе кое-что, Клара. Подростки дают обещания постоянно. Подходят к витрине и кучу всего обещают. Говорят, что непременно вернутся, просят ждать и никому другому не даваться. Постоянно такое происходит. Но чаще всего подросток таки не возвращается. Или хуже: возвращается и, не обращая внимания на бедняжку, которая ждала, выбирает себе другую. Уж такие они, подростки.

И нет ничего печальнее, чем именинный торт всего с одним отрезанным куском.

Ты – лучшее, что случилось со мной за очень долгое время.

Все было для нее. Когда я выходил на сцену, я мог любить ее. Посылал во вселенную сигналы любви и надеялся, что они достигнут Вайолет и она их почувствует.

Ты будешь меньше волноваться, что о тебе подумают другие, если поймешь, как редко они о тебе думают вообще.

Очень трудно смотреть на любимого человека и постоянно думать о том дне, когда он может тебя покинуть. – Ее голос потеплел. – Желание защитить свое сердце – самое сильное желание из всех. Но это невозможно, если хочешь прожить интересную, насыщенную жизнь.

Я начинаю понимать, каково это – бороться, чтобы еще больше ценить то, что имею.

Лежа в постели, Бетти ощупывала контуры своего тела – ребра под кожей, острый выступ тазовой кости, четче проступившую ключицу – и гадала, правда ли это. Вероятно, нет, хотя она вполне могла превратиться в нечто иное: снаружи – девушка, внутри – стальная сила воли.

Тело – всего лишь тело, вместилище для души, и она вовсе не обязана следовать нормам, традициям или чужим ожиданиям лишь потому, что так принято в Америке. Она не обязана выходить замуж, не обязана заводить детей и не обязана худеть.

– Полагаю, мужчины верят, что так и должно быть. Что они – люди, а мы – не совсем. Разве что на две трети. – Да пошли они!

Может, Бетти никогда и не узнает, что сломило Джо, но она твердо знала одно: ей придется быть сильной ради сестры. Она должна снова зажечь в ней искру.

И все же проще любить того, кто похож на тебя.