Он будто увидел кого-то родного, в его взгляде облегчение и бесконечная любовь. Они оба общаются друг с другом, им даже не нужны жесты.

Нам, ангелам, знакома идея любви, но мы скорее любим страстно. Любовь человеческая требует чего-то большего, чем любовь к телу.

Это то, что делает нас людьми. Любовь и дружба, и, как он сам сказал, я не должна забывать об этом.

— Не позволяй всему этому сбить тебя с толку.

Он может сколь угодно рассказывать своим друзьям о том, что это было что-то незначительное, но не мне. Я чувствовала то, что чувствовал он, — и это было ужасно. У меня нет слов, чтобы описать эту безнадежность.

Люцифер сидит на диване и держит в руке бокал. Я не могу прочесть эмоции на его лице, потому что на него падает тень, но крылья архангела расслабленно лежат на подушках. До сегодняшнего дня я видела его только одетым в рубашку, но она небрежно сложена рядом с ним. Я тяжело сглатываю. Его грудь покрыта татуировками. К сожалению, я нахожусь слишком далеко, чтобы внимательно их рассмотреть...

Каждый из нас носит маску, чтобы другие не видели, кто мы есть на самом деле. Я давно об этом знала. Нам приходится прятать свои истинные чувства, свою ранимость и страхи.

Мы должны искать добро не только на небесах, но и в себе.

– Я люблю тебя, – шепчет он мне на ухо. – Я всегда тебя любил. С того самого момента, как ты оказалась на арене напротив Семьясы. Ты была такой смелой и бесстрашной, но в то же время ранимой.

Гораздо проще быть сильной для кого-то, кого ты любишь, чем для самой себя.

Летать можно и в своем сердце, для этого нам не нужны крылья.

Когда он произнес «четыре», Вдовин издал победный клич и бросился вперед, паля из пистолета во все стороны. Паршин выдохнул и нажал на спуск. Прозвучал выстрел, затем второй, третий, четвертый. Паршин в недоумении посмотрел по сторонам. Выстрелы слышались отовсюду.

Водитель понял, что остатки разума окончательно покинули парня. Он еще немного сбросил скорость, и как раз в тот момент, когда Вдовин занес над головой руку с ножом, дядя Саша резко вывернул руль вправо, распахнул водительскую дверь и вывалился на дорогу.

Пока шел разговор, водитель начал медленно сбавлять скорость, но пассажир этого не заметил. - И все равно тебя придется убить, - спокойно заявил он. – Даже если нет пропускных пунктов. Как только ты окажешься один, сразу помчишься в милицию и расскажешь о нас.

Теперь Наталья явственно различила крадущиеся шаги, но вместо того, чтобы припустить бегом, она вдруг застыла на месте. Ноги не слушались, руки задрожали, глаза сами собой закрылись. Девушка выпрямилась, вытянулась в струнку, но глаза не открыла. Просто стояла и ждала своей участи.

И только подбежав ближе и обогнув основание, Сысоев понял, что шуткой здесь и не пахнет: на остроконечной мраморной стеле головой вниз висело тело. Странное белое одеяние развевалось на ветру, придавая и без того жуткой картине зловещий оттенок.

Гвоздков не преувеличивал. Тело деда Ковыля в буквальном смысле превратили в месиво. Злоумышленник или злоумышленники, действовали грубо и жестоко. Они искромсали кожу на теле пожилого человека ручной пилой, которая валялась чуть в стороне. Одежда свисала кровавыми клочьями, под действием зубьев пилы превратившись в лохмотья.

Если мы не будем помогать друг другу, — жестами изъясняется Стар, — от нашей человечности совсем ничего не останется.

Слово «опасный» почти не описывает Люцифера. Он зло во плоти, тьма, ужас, пропасть и смерть. Его безжалостность легендарна. Одна его аура заставляет людей дрожать от страха. Я бы с радостью забыла все лекции моего отца об ангелах, но знания въелись в мой разум. Люцифер, принц ада и повелитель Пятого, кроваво-красного небесного двора, спустился к людям, чтобы уничтожить их.

Когда ангелы пришли в наш мир, люди радовались. Они были счастливы и верили в обещания об отпущении всех грехов. Но ангелы и не думали нам ничего отпускать: вместо этого они изолировали Венецию от остального мира и вернули нас в Средневековье.

— Тебе следовало быть осторожнее с тем, кого ты любишь, — шепчет он мне. — Теперь я уже никак не могу тебе помочь.

— Потому что не важно, знаешь ты человека или нет, если он нуждается в помощи.

Всего ничего осталось. Но тут кто-то одной железной рукой ухватил Милу за пояс, второй намертво зажал рот, потащил обратно в кусты. Она забилась, как рыба, но на ухо сказали зло, еле слышно: – Только рыпнись – шею сверну!

Черная тень, хоронясь за ними, подобралась под окна. Послушно поддалась ветхая рама, тихо растворилось окно. Человек ловко, неслышно, как морок, скользнул в комнату, приблизился к койке – и, зажав огромной пятерней рот женщины, навалился всем телом. Очнувшись, она забилась, распахнула испуганные глаза – и тотчас сдавленно завизжала.

Он чиркнул спичкой, сделал шаг вниз, второй – и тут нежданно нога его провалилась во что-то упругое. Огромная черная туша, утробно взревев, выросла под потолок и ринулась на него! Оглушительно заверещав, он бросился наутек.

Настоящий убийца был уже далеко. Чужая обувь, на несколько размеров больше, сбила-таки одну ногу, но он все равно двигался бодро и уверенно. Маршруты отхода давно и тщательно отработаны, намечены места, где можно отмыться, тщательно, с одеколоном, вычистить ногти, пригладить взъерошенные волосы.

Он подбежал, кинулся на колени, почему-то не сразу обратил внимание на то, что она без платья. Понял это лишь когда прикоснулся к голому плечу, ледяному, покрытому то ли росой, то ли испариной. Она лежала на спине, ноги согнуты в коленях. Распались веером по траве распущенные волосы, на которых синели – ну надо же – два василька.

Парень принялся шпионить. Убедился, что девочка в самом деле учится в музыкальной школе, что неподалеку, и проживает в детдоме всего-то за квартал от его берлоги. Судьба, решил он.

В этот миг он понял, что его ждет смерть, и даже смирился с ней. И тут под ним пронеслась Неффа, все еще путаясь в обрывках порванной упряжи, и подхватила его на спину. Даал едва успел ухватиться за кожаное седло, прежде чем она погрузила свой рог в волны и глубоко нырнула, отчаянно работая хвостом и плавниками-крыльями, чтобы спастись.

Он обернулся, и лицо его превратилось в маску боли и страха. – Как и Баашалийя, ошкапиры видят сны о прошлом. Это старая память. Их и наша. Общая. Наши мертвые кормят их. Нашей плотью. – Даал куснул себя за руку, чтобы продемонстрировать свои слова. – И нашими снами.

Фрелль с ужасом осознал цель этих увечий – внешность, которую они стремились передать. «Их изуродовали так, чтобы они походили на летучих мышей». При виде этих фигур, кольцом окружавших его, Фрелль съежился от ужаса. Именно с их губ и исходило то поначалу еле слышное пение, которое становилось все громче. Он попытался зажать уши, но руки по-прежнему не слушались. Фрелль понял, что именно слышит.

Заплетающимся языком она настаивала на том, что на самом-то деле у клашанцев не тридцать три, а тридцать четыре бога. Фрелль попытался это оспорить, но вид у нее вдруг стал задумчивым. Он до сих пор помнил, что Гейл сказала дальше. «Некоторые боги слишком уж хорошо упрятаны во тьме, чтобы свет мог добраться до них, особенно когда похоронены они под садами Имри-Ка…»

За все семнадцать лет жизни нога его ни разу не ступала в Кисалимри. До него, конечно, доходили слухи, ему показывали карты. И все же ничто не подготовило его к тому, что он увидел воочию. Принц считал огромной и родную Азантийю, королевский оплот Халендии, но в этих стенах могла поместиться сотня Азантий.

– Трехпалый, с белым мехом… Похоже, твой братец прикончил одного из мартоков. Хотя, судя по небольшому размеру ноги, это был годовалый теленок. – Джейс потянулся к уцелевшим ошметкам шкуры и отщипнул кусочек мха, который слабо светился в темноте. – Любопытно… Надо отнести эту ногу Крайшу и посмотреть, что еще мы сможем узнать об этих гигантах, которые бродят по Ледяному Щиту.

Я хотел, как лучше… Боль, которую испытывала Хизер. Я ощущал ее с того самого дня, как мы с ней познакомились. Чувство вины из-за смерти Флоры. Она страдала от приступов депрессии задолго до рождения Итана. Однако не подавала виду – жалела вас, боялась расстроить. Неужели не понимаете?

– Послушай, Джесс, в нашей семье есть такие тайны, которых тебе лучше не касаться. – В каждой семье есть свои тайны. – Но не такие, как у нас.

Вымучиваю из себя обещанные пятьсот слов. Стараюсь писать четко и ясно, без лишней драматизации – чтобы не задеть чувства Марго. Только в одном месте призадумалась: стоит ли упоминать о том, что Хизер ничего не помнит о случившемся в тот день? Ведь в пятницу я была в больнице как друг, а не как журналист. Не предаю ли я их доверие? Впрочем, выбора у меня нет. Я на работе.

Ружья. Они всегда занимали важное место в нашей жизни. Что на ферме в Кенте, что здесь – в Тилби. Мы не боялись их даже в детстве. Отец научил обращаться с ними. Ружья. Сколько вреда они причинили, сколько разрушений… И сейчас, лежа здесь при смерти, я все время думаю, правы ли были наши родители, сделав оружие частью нашей жизни.

– О чем ты только думала, милая? – в который уже раз спрашивает она, не выпуская руку дочери. – Почему ты убила тех двоих?

Если эта женщина, эта убийца, и есть та самая Хизер, которую я когда-то знала, то эта история может помочь моей карьере снова взлететь, а мне – вернуться в строй, перечеркнув случившееся в «Трибьюн». Ведь я многое могу рассказать о Хизер и ее семье. Но хочу ли я этого?

«Это ведь жало!» Бенджи не упомянул, что муравьи вида Dorylus обладают таким оружием. И Фрэнк знал, что это упущение не было вызвано забывчивостью. Насколько ему было известно, ни у одного вида муравьев нет жала подобного тому, каким обладают осы и пчелы. Еще раз присмотревшись, он лишь покачал головой. Не могло ли это оказаться некой аберрантной мутацией, вызванной вирусной инфекцией?

– После запроса директора Кроу я копнул чуть глубже, – сказал Бейли. – История пресвитера Иоанна протирается далеко за пределы тайны утерянных сокровищ. В ней упоминается еще и Ковчег Завета, который, как многие до сих пор верят, надежно спрятан где-то на просторах Эфиопии. И столь же любопытна связь этой сказки с легендами об Источнике вечной молодости.

– Вы не прошли через то, через что прошел я, через что прошли все эти люди. Годы коррупционного правления, две войны, забравшие семь миллионов жизней… Я научился доверять лишь тем, кто находится прямо у меня под боком. Храня молчание, я продвинулся дальше, чем сотни международных организаций, ошивающихся здесь.

– Это еще почему? – спросила Лиза, вновь привлекая внимание Уитакера. – Что может быть большей угрозой, чем способность находиться буквально повсюду? – Способность к постоянному изменению, – ответил Фрэнк. – Помимо своего изобилия, вирусы – это чуть ли не основные двигатели эволюции. Это крошечные машинные станции матери-природы – инструменты, которые она использует для генетических изменений.

Грей вздохнул. «Сойдет и это, пока мы не узнаем больше». И все же со следованием основному принципу «Сигмы» – всегда быть первыми – на сей раз вышла осечка. Припомнился рассказ Пейнтера про нападение и похищения в лагере ООН. Это не могло быть простым совпадением. Несмотря на все усилия «Сигмы»… «Кто-то тут нас опередил».

Паника удирающего бабуина не напугала стаю на крыше. Они по-прежнему орали и продолжали попытки раздергать жестяные листы. Огромный кусок железа согнулся и оторвался, в воду дождем посыпались гвозди. Проем наверху наполнили темные тени. Ндай лихорадочно пытался нащупать под водой свой автомат. Но даже если и получится найти его, будет ли толк от побывавшего в воде ствола? И успеет ли он?

Ниже по склону еще несколько минут назад спускались норвежцы – муж и жена. Они отправились на восхождение в медовый месяц. Но теперь женщина шла вниз одна – ее мужа только что смело ледовым обвалом.

Ни один человек, животное или растение не продержится в таких суровых условиях дольше нескольких дней...

На Эверест вообще нужно идти только в том случае, если вы для себя поняли, что это восхождение для вас важнее, чем сама ваша жизнь. Человек должен четко понять для себя: на Эвересте существует очень высокий риск не спуститься.

Проблема состояла в том, что дед Людовик Пятнадцатый умер от оспы, а оспа, как известно, – болезнь инфекционная. Все, кто приближался к больному королю, пока тот болел и умирал, должны были уйти на карантин. Вы, небось, думаете, что ковидные ограничения коснулись только нас и наших современников? Нет, изоляцию «контактных» придумали и ввели уже давно.