Прошла всего секунда, а Майкл уже навел пистолет на Маккласки. Капитан полиции с отрешенным любопытством смотрел на мертвого Солоццо, как будто впервые его видел. Никакой угрозы для себя он не чувствовал. С поднятой вилкой в руке повернулся к Майклу, и на его лице застыло такое праведное возмущение, как будто Корлеоне должен был немедленно сдаться или сбежать.

Эти двое были в черных пальто и черных же широкополых шляпах, низко надвинутых, чтобы возможные свидетели не разглядели лиц. Но убийцы не ожидали, что дон Корлеоне среагирует так быстро. Он бросил пакет и с неожиданным для человека его комплекции проворством кинулся к машине, крича «Фредо, Фредо!» Только тогда убийцы достали оружие и открыли пальбу.

– Хорошо воспитанная юная княгиня никогда так не поступит, – сказала Марианна Васильевна, помолчала и добавила: – Хорошо воспитанная юная княгиня никогда не воспользуется бейсбольной битой. Она выйдет из машины с аксессуаром, который применяют исключительно интеллигентные дамы: с палкой для скандинавской ходьбы.

И тут меня осенило. Вот он – шанс сбежать от сумасшедшей мамаши! Если я сейчас прикинусь мальчиком, который потерял память, меня отправят в детдом. Для ребенка из нормальной семьи интернат – стресс и горе. А для меня – трехразовая еда, новая одежда, сиротам, когда их выпускают из приюта, положена комната. Это я точно знал.

Владимир пошел домой, сгибаясь под тяжестью своей добычи и думая о газе. Значит, где-то установлена емкость с отравляющим веществом? Из нее яд попадает в резервуар на двери. Володя благополучно дотащил до дома сумки. Вопрос, что делать с ловушкой, перед ним более не стоял. Он знал, как открыть дверь и не пострадать. Дело было за малым. Найти глупого, жадного подростка и отправить его в лес.

– Макс!!! Вульф в секунду оказался рядом. – Что? Я молча показала на аквариум. – Господи! – ахнул муж. – Коты! Разве они умеют плавать? Я вытащила из воды страшно недовольного Альберта Кузьмича. – Как видишь, они отлично овладели стилем кроль. И, судя по сердитому виду нашего царя, он хочет продолжать заплыв. Вылавливай остальных чемпионов.

И тут в комнату опять влетела Киса. – Маман и папан, ауф... э... э... забыла! Слово забыла! Сегодня опять на занятия пойду. Меня приняли в пенсионерки! Княгиня берет только пять девочек. Маман и папан... ауф... ауф... Ну почему я забыла? Это жуткая фото попа. Как прощаться интеллигентно? Ауф... вер... – Ауфвидерзеен, – подсказал Вульф. – Ой, точно, – обрадовалась малышка, – мерси, папан!

«Лифт отключен на время ремонта лестницы». Я заморгала, прочитала объявление второй раз, третий, потом посмотрела на соседку, которая стояла у почтового ящика в спортивном костюме и домашних тапочках, и спросила: – Сонечка, а как вы сюда попали? – По ступенькам сбежала!

Аккарди резко вывернулся из-под руки Буторина и бросился к берегу. Не к катерам, а к воде. В последнюю секунду Виктор понял, что сейчас итальянец нырнет, и тогда его достать будет трудно.

Итальянец, сидевший на корточках с обломком шеста, был убит первым. Он повалился лицом вниз на камни. Так и остался лежать, поджав колени. Рулевому в катере со снаряжением пуля угодила в висок.

«А ведь в таких делах опыта у них - кот наплакал, - усмехнулся про себя Виктор. - Я же сейчас в две секунды ему руку сломаю, заберу пистолет и перестреляю этих двоих».

Стиснув зубы, собрав в кулак свою волю, Шелестов спускался к камерам внутренней тюрьмы на Лубянке. В своих кабинетах арестованных допрашивать было запрещено.

- Да что случилось? – почти закричал профессор, догадываясь, что грянула еще одна беда. - Николай Кондратьевич... Там… застрелился!

За сегодняшний день дважды налетала вражеская авиация. Люди выбегали из домов и смотрели, как несколько советских истребителей пытались остановить армаду немецких бомбардировщиков.

В ту же секунду раздался громкий тарахтящий звук. Я остановилась у витрины обувного магазина и в ту же секунду поняла, что на меня несется нечто. Еще секунда, и оно налетит на меня. Оставался лишь один вариант действий. Я скрутилась в клубок, разбила спиной стекло и ввалилась торговую точку.

Если у мужика окажется выбор, с кем провести жизнь: с театралкой, обожательницей выставок, постоянной посетительницей консерватории, с чрезмерно ранимой интеллектуалкой, которая не способна картошку отварить, или с женщиной, которая ходит на спектакли пару раз в год, но умеет вкусно готовить, содержать дом в порядке и всегда поддерживает супруга, нормальный человек всегда выберет второй вариант.

Я побежала в столовую и замерла на пороге. Возле дивана лежал Никита, около него сидели Мози и Роки. Первый изо всех своих собачьих сил царапал правой лапой бок поверженного Попова. Роки проделывал то же действие, только пустил в ход левую длань. Родственничек не делал попыток встать, он просто издавал визг в режиме ультразвука. Альберт Кузьмич восседал на спине Никиты, стучал ему по затылку.

Незваный гость – хуже кота, который сбросил на пол все ваши чашки.

Беллуски сделал еще одну попытку уйти от преследования, собираясь вернуться на перрон тем же путем, которым пришел, и попал прямо в руки Федора Кульпы…

Он успел заметить, как за столом подскочил здоровый парень, а майор перемахнул через окно и ввалился в дом. В ту же секунду он вскочил, в два прыжка преодолел расстояние от окна до стола и резким ударом послал в нокаут здоровяка.

Богданов еще не знал, насколько окажется прав, и что пройдет всего несколько часов, и ситуация в Ташкенте изменится настолько, что из Москвы ему дадут «зеленый свет» на любые действия.

И они побежали. Обратно к тому дому, откуда вышли. Бежали они быстро, но все равно не успели. Узбеки настигли их, сначала повалили парней и начали методично избивать ногами с криками «Бей русских».

Проспект оказался завален осколками стекла, пустыми бутылками, булыжниками и… залит кровью. Да, да, на стенах, на земле, на дверях и окнах – можно было увидеть бурые пятна, и это несомненно были пятна крови.

Дубко сделал всего одно движение, настолько неуловимое, что остальная группа узбеков так и не поняла, что произошло. Они увидели, как Улугбек замахнулся на русского, и в следующий момент уже лежал на полу лицом вниз. Причем, без сознания.

Сейчас все стало по-другому: я впервые в жизни чувствую ответственность за собственную судьбу, и это упоительное ощущение.

Прошло чуть больше четырех месяцев с тех пор, как он ушел, а мы можем разумно уладить довольно сложную ситуацию, что явно положительный сдвиг и несомненный шаг вперед для нас обоих. Но все равно чтоб тебе было пусто, чертов кобель.

Это мой брак и мое решение, и мне невыносима мысль о том, чтобы все это полетело в тартары.

Вопрос: Как понять, что у вас климакс? Ответ: Вы принимаетесь рыдать при виде молодоженов.

На полу «конторы» лежал завтира Баев, он же, как без особого труда установил Акимов, Владимир Алексеевич Черепанов - Череп. Сапог снят, большой палец в курке, дуло мелкашки – глубоко во рту. Под затылком запеклась, почернела уже лужа крови.

И вдруг память Акимовская выдала картинку: Колька, разгибаясь, вертит в пальцах гильзу-флакон с нашатырным спиртом… от мигреней? После контузии, многие баловались. И Герман постоянно дергается, хватаясь за голову. Болит головушка-то контуженная.

Однако, как только пошел заяц, и вокруг притихли, лишь кто-то деловито мазал десятки за и против, физрук, молниеносно вскинув монтекристо, как бы и не целясь, выбил одну мишень, четко и легко, и снова как бы неприцельно, завалил из второго ружья и волка.

Внешних повреждений вроде бы не было, но когда Яшка чиркнул спичкой, стала заметна дыра в телогрейке, с левой стороны. - В упор стрелял, падла, - прошептал Пельмень.

На самом матрасе лежал ничком человек, в ушанке, напрочь убитых сапогах, в тельнике, поверх которого чего только не было развешано: бумажки, висюльки на шнурках, проводки. Лежал он неловко, неудобно как-то вывернувшись, так что сразу стало ясно - мертвый.

В это же время промчался товарняк, и сомлевший от тепла Анчутка сперва не осознал, что сначала бахнуло и лишь потом – загрохотало. Причем стреляли неподалеку, чуть ли не под боком.

Если знаешь о смертельной опасности, она не становится менее смертельной. Оттого мне и непонятно, почему многие люди продолжают искать проход в Закулисье. Но мне и самому не оставалось ничего другого, кроме как снова посмотреть опасности в лицо.

Мне столько раз в сети от бизнесовых и эзотерических вдохновляльщиков попадался на глаза слоган „Кризис — это новые возможности!“, что так и хочется к нему дописать пояснение: „...потому что старые теперь недоступны“. В этом и есть суть любого кризиса: когда по-старому уже не получается, а как по-новому — пока не ясно, и требуется адаптация

Букреев доказал, что все решают воля человека и его намерение, которое, словно упавший с дерева желтый лист, лежит под снегом, но не виден до наступления весенних дней.

Он выбрал свой путь и шел по нему, никуда не сворачивая.

Однажды померявшись силами с высотой, человек делает выбор: он либо навсегда уходит в долину, либо снова и снова возвращается в горы, чтобы достигать заоблачных высот.

Я всегда напоминал спортсменам, что альпинизм — как шахматная игра, где надо заранее продумывать каждое действие, и что лучше много раз вернуться, чем не вернуться один раз.

Если бы его безумие в конце концов не проявилось в его преступлениях, я мог бы вообще никогда его не заметить. Пока Шари не нашла его пьяным в его комнате, я не замечал его алкоголизма. Пока моя мать не обнаружила украденный манекен в его шкафу, я не считал его странным парнем, и уж точно не вором. До тех пор, пока его не арестовали за растление малолетних, я не подозревал, что он гомосексуален.

Именно в этот момент я действительно увидел весь характер безумия моего сына. Раскаяние было выше его сил, и он, вероятно, мог ощущать его только как эмоцию, испытываемую людьми в другой галактике. Его вечное «прости» было мумифицированным останком, артефактом, сохранившимся с того далекого времени, когда он все еще был способен чувствовать — или хотя бы имитировать, — нормальный диапазон эмоций.

— Мы расследуем убийство, мистер Дамер, — сказал он. — Убийство? — спросил я. Я внезапно понял, что вот-вот получу худшую новость, которую когда-либо может получить родитель: кто-то убил его ребенка. — Убийство?.. — повторил я. — Вы хотите сказать, что Джеффа... — Нет, не Джеффа, — ответил мужчина. Имя моего сына он выплюнул как какое-то грязное, мерзкое ему ругательство. — Ваш сын жив и здоров.

Я позволил себе поверить, что мой сын не собирался делать с пистолетом ничего противозаконного и что запахи, которые моя мать почуяла в подвале, исходили от останков мертвого енота. Я почему-то решил — и в этом самое большое мое заблуждение, — что есть какие-то «красные линии», которые ему не пересечь. Это были линии, отделявшие вред, который он причинял себе, от вреда, который он причинял другим.

Я никак не смог найти способа ни наказать, ни исправить Джеффа. Его лицо было сплошной стеной. Его глаза были пустыми. В то время я думал, что алкоголь пропитал его мозг, утопив то, что осталось от его личности. И все же всегда было ощущение, что в его голове происходит какой-то мыслительный процесс, до которого я почему-то не мог достучаться, как будто его разум был заперт в закрытой камере.

Много раз я пытался вытащить его из этой трясины — трясины его собственной бездеятельности, — только для того, чтобы обнаружить, что его интересы ограниченные и отрывочные, что он ни на чем не останавливается надолго. В разное время он пробовал играть и в футбол, и в теннис, но в конце концов забросил и их. К пятнадцати Джефф потерял интерес ко всему, с чем я его познакомил.

Старлинг повернулась и увидела все сразу как единый, целостный образ, которому предстояло оставаться с ней на протяжении всей ее жизни.

По правде сказать, в среде психиатров так и не сложилось единого мнения относительно того, можно ли называть доктора Лектера человеком. Его коллеги по профессии, многие из которых опасаются его ядовитых статей в профессиональных журналах, долгое время считают его явлением потусторонним, исчадием ада, самим Дьяволом. Для удобства они именуют его монстр.

Старлинг отлично знала, что говорят в их конторе по поводу федеральных инспекторов: это те, кто прибывает на поле битвы после того, как сражение окончено, чтобы добить раненых.

Старлинг добилась успеха во время учебы в Академии ФБР, потому что ей некуда было отступать.