Моя цель — практичная, удобная, но при этом интересная и современная одежда для повседневной жизни.

Я по-прежнему мыслю скорее коллекциями, чем отдельными вещами. Для меня важна и подборка моделей, и каждый отдельный образ, поэтому в этой книге так много аксессуаров, дополняющих одежду.

Клаудия Лэрманн: Через рисование — к моде, а оттуда — к вязаному дизайну. Я вязала уже подростком: я была миниатюрной, и мой размер был только в детских отделах, а мне нравились образы из журналов вроде Brigitte. Вот я и вязала их «на себя». С тех пор — любовь к пряже и спицам, но главным оставались рисование и мода.

Пусть эта книга вдохновит вас на создание любимых вещей в самом благородном и вечном цвете — если, конечно, вы ещё не пополнили ряды преданных поклонников черного. Ведь согласитесь, его палитра безгранична — от угольного до антрацитового, от бархатной тьмы до звёздной ночи.

В мире моды, как и в искусстве, «черный — это целая вселенная»

Он сказал: 'Мы найдём решение', и я поверила, потому что его уверенность была почти материальной.

Единственное, что я видела в каменной вязи букв — силу, которой не хотелось касаться.

Иногда страшнее всего — осознать, что твоя боль прошита в других людях.

Я понимала, что он не до конца верит, и это раздражало сильнее, чем любые слова.

От его рук исходило мягкое тепло, и мне казалось, будто весь мир вдруг стал тише.

Я не писатель. Я мечтатель и приверженец Бога. Эти слова нашли свое место на этой странице только потому, что Бог написал их такими.

Бог призывает нас осуществить Его именем, рассчитано не на наши имеющиеся способности и силы, а на возможности при условии наибольшего раскрытия дарованного нам Богом потенциала

Пробуждение в вере — отнюдь не разовое событие, а непрерывно развивающаяся реальность. Путь веры — не гонка, а марафон любви, который каждый проходит в своем темпе.

Любовь. Причина, благодаря которой есть нечто вместо ничто. Именно на почве любви произрастает все сущее. Любовь — это из-за нее мы здесь.

С каждым глотком щебетание «Агнес» становилось все понятнее. К тому же она, мешая немецкие, английские и японские слова, помогала себе жестикуляцией и даже немножко гримасками – забавно и очень грациозно. Старалась, чтобы гость чувствовал себя свободно, уютно, расслабленно, собственно, затем и нужны хостес.

Шанхайский же опыт говорил, что мастерская еще и прибыль будет приносить, а деньги в их деятельности всегда нужны. И Анна, молчаливая, умеющая быть незаметной, она ведь не только второй радист, она и курьер, каких мало. И на людей у нее чутье. И сходиться с ними умеет. Еще и месяца в Токио не провела, а уже сдружилась с очаровательной девочкой.

Дескать, легкомысленный жуир не может быть серьезным исследователем. Еще как может! Самое забавное, что Рихард даже не притворялся. Ему действительно нравилось все это бессмысленное бурление. И погружаться в цифры – нравилось. А еще он страстно любил мотоциклы, скорость его пьянила, куда там виски…

Так кто она, Агнес Смедли? Агент? Или даже резидент здешней американской сети. Не понять. Хотя Агнес вроде и не скрывалась, не играла в секреты, вроде, вот она, вся перед тобой – а поди прочитай. И постель ничего не меняла. Агнес охотно и страстно окунулась в роман с симпатичным и, главное, умным коллегой, но для нее любовные связи были, быть может, не на десятом, но уж точно не на первом месте.

Россия же приняла его так, словно он был ее потерянным ребенком. «Здравствуй, как хорошо, что ты дома!» Да, дома. Удивительно. Но именно это он и чувствовал – возвращение домой. Здесь даже дышалось словно бы легче. А может, и в самом деле легче: после узких европейских улочек здешние казались странно просторными.

И правда - зачем он это делал? И продолжает делать. Даже судебный процесс сумел обернуть в свою пользу. Не в свою лично, в пользу своей работы. Которая давным-давно стала самым личным, самым важным, стала – жизнью. Тяжелой, подчас невыносимой, но – его. Он сам выбрал.

Тебе тоже хочется, чтобы у тебя был рыцарь, который любил бы только тебя?

Все-таки я не могу оправиться от ран, нанесенных мне в прошлом.

Я, Аллендис де Верита, клянусь вечно служить тебе, Аристия ла Моник, как моей Леди. Вы готовы принять эту клятву, госпожа?

Насколько же он добр... Был ли в моем окружении хоть кто-то настолько же заботливый? Были ли я сама так добра к другим?

Если не хочешь, можешь мне не говорить. Но если тебе тяжело одной, не бойся полагаться на меня. Я всегда готов тебя поддержать.

Вот же я расписался-то! Хоть и умирающий, а все-таки мужик: как про психологию – так все сократил до минимума, а как про машинки – так меня и понесло, даже забыл, что сам же принял решение экономить время и силы. Дурак я… Устал. А столько хотел еще тебе сказать сегодня. Ладно, бог даст – до завтра доживу и еще кое-что успею. Но, похоже, успею я совсем мало…

Ненависть во мне не умерла, но я устал от нее. Она выжигала мое нутро. И я хотел вытеснить ее, отодвинуть, отвлечься.

Короче, здесь нужен задержанный, а лучше – уже арестованный, совершивший два убийства исключительно по личным мотивам или в связи с наркотиками. Министр в принципе и против маньяка не возражает, но при условии, что мы его очень быстро поймаем, а так не бывает, сам знаешь.

Время – это единственное, что имеет смысл экономить. Деньги можно заработать или получить, в наследство, например, здоровье можно поправить при помощи медицины, и только время абсолютно неумолимо, мы над ним не властны, потратим впустую – другого уже не выдадут, и не одолжить его, и не украсть, и не купить.

Любому следователю и оперативнику прекрасно известна разница между преступлениями, которые нужно «как бы раскрыть», и преступлениями, которые действительно должны быть раскрыты.

Насте стало немножко легче, но настроение все равно испортилось. А ведь только сегодня утром все было таким радужным! Стасов отпустил ее на год, на целый длинный прекрасный год, в течение которого Анастасия Каменская собиралась заниматься тем, что ей нравится. Впервые в жизни!

Неизвестность — это не ад, это гораздо хуже. Ожидание, не имеющее конца, предела, конечной точки.

Все наши действия продиктованы либо страхом за благополучие наших детей, которых мы стараемся ог радить от опасностей, либо желанием искупить грехи собственной юности. И хотя сами мы уже взрослые, а наши тела успели состариться, внутри мы все те же испуганные, страдающие дети.

У нашего «всегда» очень ограниченные временные рамки.

Неважно, что наш брак фиктивный. Разбитое сердце будет чертовски реальным.

Кажется, я влюбилась в своего мужа.

– Как тебя угораздило стать его другом? – Вероятно, так же, как тебя угораздило стать его женой. – Слишком много текилы?

– Итак, кто она? В этот день, когда все кажется знамением, я без колебаний отвечаю: – Моя будущая жена.

Лыков начал по вечерам выпивать лишнее. Жалел Ивана Федоровича, которого втянул в опасное дело, и заливал горе вином. А еще ему страшно было думать, что ждет Россию в наступившем году…

Барыга готов был брать, как он выразился, скуржу по двенадцати рублей за фунт. По цене лома, хотя металл предлагался в изделиях. Чужие клейма его смущали – как бы не прицепились сыщики. Придется их сбивать и ставить русские, а это лишняя работа. Деньги ростовщик обещал платить в два приема: сразу половину, а вторую через месяц. Надо, мол, сначала продать, иначе получится для него накладно.

Павел подобрал двух панов, которые прежде таскали из Галиции в Россию контрабанду. Лишившись столь доходного занятия, они согласились стать агентами-ходоками, а заодно проведали и владельца сада развлечений. Тот сумел избежать мобилизации, и охотно продолжил шпионство, только денег запросил вдвое больше.

Кто еще оставался привлекателен для разведки косоглазых? «Жертвы общественного темперамента», они же работницы горизонтальной промышленности. Проститутки во всех секретных службах мира ценятся, как подходящий материал. Когда из Артура уплыли японки, остались же китаянки, американки, кореянки и так далее. Стессель обязал каждую из них предоставить рекомендацию. Так одна дива предъявила их пятьдесят

-Типичный немец. Бритый, щеки аж лоснятся. Таких тысячи. Алексей Николаевич понизил голос: -Мы ведь воюем с германцами – забыл? Азвестопуло никак не хотел прерывать ужин: -Если германец, то сразу шпион, что ли? И он вот так, у всех на виду, в дорогом ресторане общается со своим агентом? А не проще на явочной квартире в Парголово, без свидетелей? Знаете, как это называется, Алексей Николаевич?

Статский советник вздохнул: опять… Не драться же с дураком? Он полез в подмышечную кобуру и извлек браунинг: -А ты вот это видал, баранья голова? Фартовый взвизгнул и бросился было наутек. Алексей Николаевич стрельнул ему под ноги, и тот сразу плюхнулся в снег: -Не убивай, дядя, я сдаюсь!

Лыков начал по вечерам выпивать лишнее. Жалел Ивана Федоровича, которого втянул в опасное дело, и заливал горе вином. А еще ему страшно было думать, что ждет Россию в наступившем году…

Барыга готов был брать, как он выразился, скуржу по двенадцати рублей за фунт. По цене лома, хотя металл предлагался в изделиях. Чужие клейма его смущали – как бы не прицепились сыщики. Придется их сбивать и ставить русские, а это лишняя работа. Деньги ростовщик обещал платить в два приема: сразу половину, а вторую через месяц. Надо, мол, сначала продать, иначе получится для него накладно.

Павел подобрал двух панов, которые прежде таскали из Галиции в Россию контрабанду. Лишившись столь доходного занятия, они согласились стать агентами-ходоками, а заодно проведали и владельца сада развлечений. Тот сумел избежать мобилизации, и охотно продолжил шпионство, только денег запросил вдвое больше.

Кто еще оставался привлекателен для разведки косоглазых? «Жертвы общественного темперамента», они же работницы горизонтальной промышленности. Проститутки во всех секретных службах мира ценятся, как подходящий материал. Когда из Артура уплыли японки, остались же китаянки, американки, кореянки и так далее. Стессель обязал каждую из них предоставить рекомендацию. Так одна дива предъявила их пятьдесят

-Типичный немец. Бритый, щеки аж лоснятся. Таких тысячи. Алексей Николаевич понизил голос: -Мы ведь воюем с германцами – забыл? Азвестопуло никак не хотел прерывать ужин: -Если германец, то сразу шпион, что ли? И он вот так, у всех на виду, в дорогом ресторане общается со своим агентом? А не проще на явочной квартире в Парголово, без свидетелей? Знаете, как это называется, Алексей Николаевич?

Статский советник вздохнул: опять… Не драться же с дураком? Он полез в подмышечную кобуру и извлек браунинг: -А ты вот это видал, баранья голова? Фартовый взвизгнул и бросился было наутек. Алексей Николаевич стрельнул ему под ноги, и тот сразу плюхнулся в снег: -Не убивай, дядя, я сдаюсь!