– Как вам всем известно, я очень дружелюбна… Кто-то хихикает. Вивиан поворачивается и бросает на него холодный пронзительный взгляд. Смех затихает. – Вот почему у меня при себе много друзей! – Ее голос отражается от сводчатого потолка. – Нож за поясом, нож в рукаве, нож в ботинке. Когда я отправляюсь на задание без ботинок, пояса или рукавов, то прячу нож в трусах.

– В шпионской академии? – Я хмурюсь. – И как давно она существует? – Около двух тысяч лет, со времен римлян. Теперь мы секретная часть британского правительства. Если посмотришь список британских военных разведслужб, то увидишь МИ-1, МИ-2 и так далее. Самые известные – МИ-5 и МИ-6. – Ну да. Джеймс Бонд… – Список доходит до МИ-19. Но нигде в открытых источниках не упоминается МИ-13.

Я хмуро смотрю на него: – Нет, ты что-то путаешь. – Я говорю медленно, словно объясняю маленькому ребенку. – Нет у меня никакой магии. Я обычный человек. Мой папа – скучная финансовая шишка, его зовут Уолтер; а мама… Ну, с моей мамой ты уже знаком. – Но у тебя есть магия. Редкая форма магии. Ты – Страж.

– Я с вами не поеду, – говорю я, собрав всю уверенность, на которую способна. Ничего подобного не входит в мои планы. Через неделю у меня билет домой; все мои вещи в отеле. Я не из тех, кто хорошо справляется со стрессом. Я еле жива. И сейчас у меня нет желания подвергать себя еще большей опасности. Вивиан поднимает меч, приставив лезвие к моему горлу: – Дело в том, что мы и не спрашиваем.

Он бросает на меня пронзительный взгляд, и я узнаю эти жуткие серебристые глаза и прямые черные брови. Он возвышается над всеми остальными и выглядит в миллион раз огромнее; его плечи широки как дверной проем. Так вот каким стал Рафаэль Ланселот – прекрасный полуфейри, разбивший мне сердце…

Делаю еще шаг назад. Алеина в панике выкрикивает мое имя. Вокруг переливается фиолетовый туман, мои внутренности сжимаются. Туманная Завеса сгущается и затягивает меня. Магия струится по коже, заставляя стучать зубы. Мысли путаются, тело холодеет. Я внутри Завесы. Значит, сейчас я умру…

Подозрительный предмет действительно похож был на человека, голова, руки, ног уже не видно, их скрывал мелкий кустарник по верхней кайме обрыва. Но глаза не блеснули на свету. Возможно, человек успел закрыть их. Но почему он стоит? Почему даже не шевелится? И стоит, как будто не живой.

Борис ожидал увидеть привязанного к дереву и расстрелянного Рафаэля, но место манекена занимал Ворокута. Он сидел на земле, спиной к дереву, на шее толстый слой скотча, голова поднята, во лбу пулевое отверстие.

И ведь хватило ума наброситься на Бориса с кулаками. Шагнул к нему, замахнулся, но нарвался на подставленную ногу. Борис ударил его в низ живота на стыке тазовой и бедренной кости. Удар удался, Марков согнулся в поясе и, заскулив, подался назад.

Ворокута отбросил пистолет, и это сыграло с Борисом злую шутку. Теперь он решил, что противник струсил, и теперь его можно брать на испуг. Он уже не собирался убивать, просто замахнулся топором. Рука вдруг оказалась в захвате, как будто в железные тиски попала, топор полетел куда-то вслед за пистолетом.

Рафаэлю стреляли в голову и в пах, Борис насчитал четыре дырки вверху и шесть внизу. Еще три пулевых отверстия над головой. Стрелок мазал, и не трудно понять, почему. На большом камне, откуда, судя по гильзам, бил карабин, стояла разбитая бутылка с остатками коньяка на донышке.

Борис с пистолетом в руке вошел в дом, из прихожей — в холл, направо лестница на второй этаж, налево каминный зал. Там Борис и увидел человека, который стоял за мягким уголком. — Стоять! Не двигаться!

Нет, плененных тюремных охранников оставлять в живых было никак нельзя. На войне как на войне. И Богданов хриплым голосом отдал приказ…

Бандитов оказалось всего восемь человек, но пулемет у них, действительно, имелся. Причем, советский «Максим». Один из бородачей, ругаясь почему-то по-английски, начал стрелять во всех подряд – в и наших, и в американцев. Однако Соловей тем временем сумел прыгнуть сзади на стрелявшего и вырубить его одним ударом.

Стараясь не дышать, Богданов осторожно поднял пистолет с насадкой для бесшумной стрельбы, собираясь выстрелить. Скорее всего, о гибели водителя американцы догадаются не сразу. Может, через минуту…

В тюрьму восьмерых спецназовцев везли на перекладных. Вначале на одном грузовике, затем на другом, третьем, четвертом… Менялись машины, менялись солдаты, сопровождавшие грузовики, сменялись дни. Лишь на седьмой день достигли конечной точки следования.

Они отбивались больше суток от неприятеля, который превосходил их численностью раз в пятьдесят, а может, и больше. Один против пятидесяти – печальная арифметика. И тем не менее, десять бойцов спецназа КГБ оборонялись больше суток. Впрочем, уже не десять, а восемь, потому что двое – Егоров и Цинкер были мертвы.

Их окружили плотным кольцом. Окруживших было так много, что Лютаев невольно присвистнул. Действительно, справиться с таким количеством неприятеля, вступив с ним в рукопашную схватку, было делом немыслимым.

Товарищ сел за стол, вытащил тетрадочку и сказал: «Сначала посмотрим, нет ли в этом доме врагов!». Мама воскликнула: «Боже сохрани!». Дедушка сказал: «У нас один враг – клопы!».

Отец явился на третий день, держа в руках шапку с гвоздикой. Отец сказал: «Нас освободили!» Дедушка спросил: «Что, опять?»

Мне объясняли преимущества развитых мышц перед неразвитыми и спрашивали: «Хочешь быть атлетом?» Я отвечал: «Хочу быть сумасшедшим!»

Соседи снизу часто устраивали спектакли, мне больше всего нравился тот, который дядя называл «Переворачивание мебели!»

Я нарисовал портрет дедушки, совершенно непохожий. Все сказали: «Это дедушка!» Дедушка сказал: «Это придурок какой-то!»

Вообще русский язык был легок и понятен, как будто кто-то, сильно пьяный, говорит по-сербски.

Вера в моей голове больше не боролась с чувствами. Я принял все стороны своей несчастной души.

Просто быть вместе - разве это преступление?

Это будет очень интересная и насыщенная жизнь. Я покажу тебе вещи, которые ты никогда не видела.

Судьба связала нас не просто так. Все только начинается.

Иногда приходится совершать неоднозначные поступки... И это мой выбор.

Малиново-розовые облака разрезали солнечные лучи. Словно все земные краски собрались в одном месте, создав картину, достойную пера художника.

Мне, конечно, немного обидно, что я не смог завоевать твое сердце, но кто в наши дни не получал отказы на признание в любви?

Улыбка твоя для меня прекраснее любых цветов и сияющей луны. Я хочу провести всю свою жизнь, оберегая твое счастье

За сотни лет я впервые узнал, что такое одиночество, только после встречи с тобой. Я понял, что значит тоска по кому‑то. Без тебя я словно и не живу.

Хорошее настроение гораздо важнее всего остального.

Нынешний мир совсем не такой, как прежде. Нам нужно идти в ногу со временем. Верить в то, что время и наука помогут все исцелить.

Я не признался тебе в своих чувствах, потому что, с одной стороны, боюсь, ты начнешь меня избегать, ведь ты застенчивая и невинная. С другой — думаю, ты еще не готова к отношениям. Я дождусь, когда ты разберешься в своих чувствах, и тогда снова признаюсь тебе.

Герой перед лицом Судьбы — центральная тема героических песен. Обычно герой осведомлен о своей участи: либо он одарен способностью проникать в будущее, либо ему кто-то открыл его. Какова должна быть позиция человека, знающего наперед о грозящих ему бедах и конечной гибели? Вот проблема, на которую эддические песни предлагают однозначный и мужественный ответ.

Смелому лучше, чем трусу, придется в играх валькирий; лучше храбрец, чем разиня испуганный, что б ни случилось.

Дерево лучшее — ясень Иггдрасиль, лучший струг — Скидбладнир, лучший ас — Один, лучший конь — Слейпнир, лучший мост — Бильрёст, скальд лучший — Браги и ястреб — Хаброк, а Гарм — лучший пес.

«— Ты — смысл моей проклятой жизни, Виттория. Я умру, если потеряю тебя».

«Я буду изо всех сил защищать тебя. Я буду любить тебя до самой смерти. С этой минуты я живу ради тебя, моя драгоценная жена».

«— Я заставлю тебя полюбить меня так сильно, что ты не сможешь без меня жить. Я стану твоим богом, ты будешь на меня молиться. — А я буду любить тебя так, будто ты — спасение моей души».

«Каждый день меня окружают красивые женщины, но ни одна из них не притягивает меня так, как эта маленькая лань с необузданными локонами и невинными глазами».

«Сказки нужны для того, чтобы не состариться сердцем и не разлюбить этот мир».

Гуров принюхался и чуть улыбнулся, после чего, правда, тут же чихнул. Гостья щедро облилась духами «Красная Москва». Можно было, конечно, сказать, что это были просто похожие по запаху духи, но у полковника с детства была аллергия именно на этот аромат.

Гуров еще раз внимательно осмотрел стену, прикинул размер и понял, что в целом, если не знать, какая именно была идея, то можно было бы списать на дизайнерский ход. Тот, кто пытался спрятать тело в этой стене, даже побелил ее.

Кристина была мертвенно бледной, над губой блестели капельки пота, но при этом кожа была холодной и какой-то резиновой, безжизненной наощупь. Лев взял ее за запястье, чтобы пощупать, есть ли у нее пульс и не падает ли он, и понял, что вся безучастность Кристины и спокойствие на самом деле были признаками того, что ей очень плохо.

Пока она говорила, Гуров очень внимательно наблюдал за женщиной. За ее мимикой, взглядами, жестами. Первое впечатление после такого шока — самое важное. Не каждый человек, найдя труп, даже если он не знал этого человека раньше, может оставаться спокойным.

Он присел и, аккуратно сняв туфельку, посмотрел на левую ногу убитой. У той не хватало одного пальца, мизинца. Почему именно эта деталь засела у него в голове, полковник не помнил.

Мебель была убрана, рамы и наличники заклеены пленкой. А в центре, на расстеленном полиэтилене, лежал труп. Красивая, ухоженная, молодая женщина. Следов насильственной смерти, на первый взгляд, не видно. Одета дорого. Украшения на месте. Сильных следов разложения тоже нет. Выражение лица скорее удивленное, чем испуганное.