Ты устанешь любить других, и твоя любовь ко мне восстанет из своей могилы, вспыхнет прежним огнем!

...я не представляла себе, какой это скорбный труд — читать старые письма, хотя не берусь объяснить, почему. Сами письма были настолько радостными, насколько могут быть письма — во всяком случае, эти первые. Их преисполняло яркое и живое ощущение настоящего времени, такое сильное и всепроникающее, словно время это не могло миновать, а теплые бьющиеся сердца, запечатлевшиеся на этих страницах, не могли умереть и бесследно исчезнуть с солнечного лика земли. Мне кажется, я не испытывала бы такой грусти, если бы в письмах ее было, больше.

Убиться веником!
-Ой,а это как?-удивилась Дина-Он же мягкий!
-Наточить и зарезаться!-рыкнула Ирка.Дина стала выглядеть еще испуганнее.Кажется,она решила,что внучка ее квартирной хозяйки сошла с ума.

Мне плохо. Мне просто плохо… Да, я переспала с первым встречным, да, это грех, каюсь, но… но это не смертельный же грех!

Я знаю одну свободу — свободу упражнять свою душу.

В окопах полная свобода слова и ум не перегружен, одна мысль постоянно томит сердце и голову: как сегодня выжить?

Поиск виноватых - самый популярный способ разгрузки психики в стрессовых условиях.

И ложь, и правда могут одинаково ранить, в этом они похожи. Но только одна из них излечит вас впоследствии.
Джорджия Мейсон

У машины их уже ждала Лиана Григорьева, чтобы ехать с ними на встречу форта. Она сидела на капоте и дышала себе на руки.
   - Ого, кого я вижу! Шныровские родственники!.. Кстати, я замерзла! - капризно сообщила она.
   - Так зашла бы в дом! - сказал Долбушин.
   - Тогда я не смогла бы пожаловаться, что  замерзла. Женщине выгодно, чтобы перед ней все были виноваты. Ради этого женщина готова перенести все возможные лишения.

...надо пытаться любить людей, даже если это ужасно трудно или ужасно нелепо…

Размышляя о собственных грехах, он часто вспоминал об отце и о жестокой и крайней необходимости, которая заставила причинить страдания тому, кого он так любил; и видел в этом пример глубины Божественной мудрости.

Чтобы иметь хорошие шансы держать под контролем любые отношения, держи под контролем собственные эмоции, не позволяя им тем не менее превратить тебя в этакую не вылезающую из свадебного платья замшелую старую деву

Шесть месяцев в реабилитационном центре кардинально изменили меня. Я плакала, просто утопала в слезах. Это были слезы вины и раскаяния, а также надежды и веры. Вернувшись домой, я решительно ринулась узнавать и воспитывать свою трехлетнюю дочь, ребенка, для которого я была такой плохой матерью. На первых порах Мэгги цеплялась за своего папочку, недоверчиво глядя на меня. Я была для нее незнакомой женщиной. Выглядела и пахла как незнакомка, а не как мама. Я уверена, что для нее я ассоциировалась с запахом алкоголя, как некоторые дети ассоциируют своих мам с запахом духов.

Черчилль никогда не смотрел ни на кого сверху вниз.

Когда смертельно заболевает человек, или случается беда, или еще что-то требует больших усилий, времязатрат, сердцезатрат, девяносто процентов вовлеченных людей начинают отмораживаться. То есть они были бы рады помочь, но вот как-то у них все криво в данный момент жизни. Прости, не могу! И тут внезапно происходит чудо: начинает помогать самый безнадежный, казалось бы, человек. И грубый, и противный, и зануда, от которого ты всю жизнь бегал. Или вообще едва знакомый. Непонятно откуда сваливается, но только на его плечо и можно опереться.

На эту постоянную борьбу с физическим страданием лорд Нельсон тратил громадную долю своих душевных сил. Борьбы никто не видел, и он поэтому, как все тяжело больные люди, считал себя непонятым человеком.

Никто из людей, которых я знал (а я знал почти всех), не может считать себя совершенно невиновным.

Крушение общественных учений сводится к тому, что история неизменно оказывается глупее самого глупого из них…

Каждому нужны любовь и поддержка – пусть даже это будет всего лишь доброе слово, улыбка, пончик или чашка кофе.

Невозможно просто так давать людям меч и надеяться, что они всегда будут промахиваться.

Он говорит, что тебе следует оставаться дома и быть женой, и ты видишь, что он на самом деле ценит эту роль, видишь по тому, как он относится к сестрам и матери – главным образцам для подражания. Но постепенно сказочная история начинает терять смысл, потому что он уже не желает, чтобы ты оставалась в ней главным действующим лицом, и ты видишь, как закипает в нем злоба,...

– Его «ложные понятия», как вы их называете, говорят о его благородстве и мужестве. У вас же нет ни морали, ни иллюзий, ни идеалов. Вы нищий!

...самое важное в жизни – это сама жизнь.

Дачники - они, якорный пень, хуже бомжей. Имеют транспорт и потому тырят даже то, о чем бомжи и мечтать не могут. Один дачник стырил даже памятник поэту Есенину и, засунув его на участок в шесть соток, любовался на него вместе с женой. Когда же явилась полиция, заявил, что Есенина ему подбросили через забор соседи.

Где-то я читала, что любви нет, есть одна симпатия. Неправда! Разве что-нибудь сравнится с любовью ? Без неё человек высыхает.

— Ой, дурак! — заныл старик как от несносной зубной боли. — Откуда такое дерьмо в голове? «Искусство», «искусство»… какое «искусство»? Вообразили себя черт знает кем. «Творцами»! Слово-то, слово какое. «Искусство», «творцы». Чем пахнет, чуешь? Защищает он, смерть попирает, плотины возводит. Все лапки кверху, он один — гранит, Камлаев. Нет, как ты смотришь, вот что за способ зрения такой у тебя извращенный? Искусство умерло… ай-ай-ай-ай… туда ему, ублюдку, и дорога! И тебе вместе с ним, раз ты дура такая. Нет, какие же вы все-таки стали рабы! И в голову, кретину, не взбредет, что не только после вашего «иску-у-у-усства» что-то может расти, но и до искусства что-то было.

...всякий истинный бог должен быть как устроителем, так и разрушителем.

У человеческой жизни есть форма и размер, и ее можно запихнуть во что-то маленькое — вроде дома.

Можно сколько угодно пытаться поверить в то, во что хочется верить, но у тебя ничего не получится. Сердце и голова сами решают, во что верить, а во что не верить.

Вредные и злобные паршивки обычно дерутся за свою жизнь куда упорнее, чем большие мягкие создания.

...война принесла ей облегчение. Теперь от нее совсем ничего не зависело, и ей не надо было больше чувствовать себя виноватой.

— Взрослые всегда что-то выбрасывали. Еще одно большое их отличие. Дети любят сберегать свои вещи.

Они получали превосходное воспитание, которое касалось всего, кроме их характера.

Это кажется странным, но я редко остаюсь наедине с собой и даже если в комнате нет никого, кроме меня, это еще не значит, что я способен увидеть себя, свое дело и свое прошлое спокойно и беспристрастно. Лишь в последние годы мне удавалось время от времени добираться до самого себя.

Из-под политической сумятицы, которая охватила столицу, подобно пламени, несущемуся по запальному шнуру к заряду, проглядывает беспокойство, хотя его, как ныне принято говорить, озвучивают, то – лишь разбившись на парочки, обыватель – с женой, партия – со своим аппаратом, а правительство – само с собой.

Только у нас на Земле человек возьмет, выкопает где-то в лесу несколько цветочков и притащит к себе домой, и ходит за ними, как за малыми детьми, ради ихней красоты… а до той минуты Цветы и сами не знали, что они красивые.

Исследуя вселенную, человек обнаружил немало странных, а иногда и жутких созданий, но ни одно из них, размышлял Максвелл, не наводило такого ужаса, как это снабженное колесами гнездо насекомых.

Темнота развязала руки. В черной темени легче раздавить человека: даже шакал и тот любит ночь, а ведь и он нападает только на обреченных.

Люди совершенно не разбираются в некоторых вещах, не представляют, даже вообразить себе не могут, что все, к чему мы можем прикоснуться и уничтожить, обладает нервами, способно страдать, стонать, кричать, а я понял, что скрывается за этой беззащитностью и безмолвием – безмолвием ужаса, – и эта догадка порой сводила меня с ума.

Странно было чувствовать, как что-то, так долго бывшее для тебя незыблемым, начинает понемногу изменяться.

Мир так отсырел, что без полной концентрации было не обойтись.