Марина приходила с работы, молча съедала ужин, убирала посуду в раковину и уходила к себе в комнату. Муж с дочкой смотрели мультики или читали книжки. А она, вытянув усталые ноги, смотрела в потолок и думала о том, что жизнь ее, в сущности, изменилась мало. Так же пусто было внутри, в душе и на сердце, словно в голой степи, где гуляют холодные и злые ветры – так же одиноко и безнадежно.
И даже почти уже ничего не хотелось… Ни любви, ни счастья – ну, нет и не надо. Черт с вами.
Только усталость… Лечь бы и… Ни о чем не думать. Ни о чем и ни о ком. И о себе в том числе.
Значит, такая судьба. Ползу по жизни на брюхе – ну и ладно.

Не станет плохим человеком твое дитя, если будет расти в любви, верности и порядочности. И еще – в труде.

Я знаю, что никто никогда не балует родителей достаточно и что осознаешь это всегда слишком поздно. Сейчас я для сына — всего лишь номер в памяти мобильного телефона и воспоминания о каникулах в Бре-Дюн и нескольких воскресных поездках в бухту Соммы.

В какой-то момент Хаос стал менее хаотичным. Может, ему наскучило быть всем из себя таким мрачным и туманным. Часть его собралась и превратилась в землю, которая, к сожалению, оказалась наделена индивидуальностью. Она назвала саму себя Геей, матерью-землей.
Уточню: Гея на самом деле была землей — горами, холмами, долинами и прочими топографическими элементами. Но она также могла принимать человекоподобную форму. Ей нравилось гулять по земле — что по сути означало хождение по самой себе — в виде этакой почтенной дамочки в развевающемся зеленом платье, с черными кудрями и безмятежной улыбкой на лице. Вот только скрывала эта улыбка весьма гадкие наклонности, и скоро вы в этом убедитесь.

отнеситесь к моим рассказам о богах попроще, ладно? Существует тьма-тьмущая версий мифов, так что давайте обойдемся без всех этих: «Ну а я слышал, что было все не так, а значит — ты НЕ ПРАВ!»
Потому что я собираюсь пересказать вам ту версию, которая кажется наиболее понятной мне самому. Обещаю, я ничего не придумал. Все, о чем вы прочтете здесь, я слышал лично от всех этих древнегреческих и древнеримских ребят, которые, собственно, первыми эти истории и записали. И уж поверьте, у меня бы точно не хватило на подобное фантазии.

Гонщик обязан верить. В свой талант, в свое здравомыслие, в тех, кто его окружает, в физику. Гонщик обязан верить в техников, в свою машину, в покрышки, в тормоза, в самого себя.

Руки — окна человеческой души.

Прежде чем переспать с одним из них, около трех лет она потратила на то, чтобы узнать их обоих получше. Проведав о случившемся, другой так расстроился, что она переспала и с ним тоже.

Я был не настолько пьян, чтобы ничего не соображать, но всё же настолько пьян, что думал: всё соображаю.

Разумеется, где люди, там и преступления,...

Я?! Мешаю?! Ну ничего себе борзота… Я не мешаю! Я оказываю моральную поддержку! Вот, смотри…

Мы выживали, однако этого было не достаточно. Вся та энергия, выход которой капитуляция перекрыла, никуда не делась, мы были настроены воинственно и крайне желали знать, как разворачивается война. Хотелось понять, не случился ли коренной перелом; мы жаждали победы, пусть и добытой чужими руками.

Мне повезло. От смерти уберегла, наверное, пара дюймов и какая-нибудь причудливая игра давлений в воздухе. А вот многоквартирный дом по соседству похоронил своих жителей.

Трудясь в почтовом ведомстве, я узнал, что одержимость многолика.

Он говорит и говорит, и нет никакой надежды на то, что он замолчит сам собой, по доброй воле.

– То, что должно случиться, всегда случается,...

Своего дома – понимаешь, такого, чтоб мой, собственный, устроенный так, как я хочу, – у меня никогда не было. Всю жизнь в каких-то приживалках – то у Строгача, то у Маринки потом. Это был дом Малыша – и от этого никуда невозможно было спрятаться, изменить никак нельзя. Я однажды заговорил про ремонт – так думал, она меня на куски порвет. Мол, как ты смеешь, это дом моего мужа – а муж уже больше трех лет мертв был. Устроила дом-музей, понимаешь. – Хохол потер шею и продолжил с плохо скрываемой досадой: – Я ведь и там, в Англии этой, живу в его доме – прямо рок какой-то, куда ни глянь – всюду он.

– Вот думаю, примет организм чернику или нет… сперва думала, что примет, а вот теперь сомневаюсь

Отчего, Никит, поле так скучно лежит? Неужели внутри всего света тоска, а только в нас одних пятилетний план?

Грусть – это ничего, это значит, наш класс весь мир чувствует, а счастье все равно далекое дело… От счастья только стыд начнется.

Один тип людей, замечая зло, стремится тут же на месте с ним расправиться, чтобы восстановить гармонию мира. Другой, видя проявление зла, чувствует его бесконечную связь с мировым злом, и у него опускаются руки от понимания, что вместо отрубленной ветки зла вырастет другая или даже многие.
Первый говорит:
– Ну что ж, будем все время рубить! Второй говорит:
– Нет, это не верно. Надо идти более долгим путем. Надо докопаться до корней и выкорчевать дерево зла целиком.
Первый:
– Да на это уйдут усилия ста поколений!
Второй:
– Хоть тыщи! Другого пути нет.
Первый:
– Надо заставить человека быть человеком!
Второй:
– Надо очеловечивать человека, и тогда он сам станет человеком.

— Вы собираетесь кричать друг на друга всю ночь или у меня есть надежда спокойно лечь спать?

Секс это ведь только глазурь на кексе.

А потом настал черед для лжи и хитрости. В такой ситуации всегда все выворачивается шиворот-навыворот, а разум готов оправдать любые желания плоти.

Костяк последователей Диониса составляла группа нимф, прозванных менадами. Во время пирушек они доходили до такого состояния, что переставали чувствовать боль и полностью теряли самоконтроль. Творили все, что только в головы взбредало. Находясь с ними в непосредственной близости, стоило держать ухо востро, так как их настроение могло в течение доли секунды переключаться с эйфории на ярость и обратно. А с их мощью и злобой… Представьте тридцать пьяных Халк-девушек с острыми как бритва ногтями — ну, вы поняли идею. Они были чем-то вроде телохранительниц Диониса, а заодно и основной ударной частью, так что никто более не смел высечь бога.

Вино в малых количествах расслабляет, в больших — заставляет тебя хихикать и вести себя как безумный. Некоторые утверждают, что в состоянии опьянения они видят богов. (Опять-таки: даже не пытайтесь повторить это дома. Греческих богов вы не увидите, зато можете в подробностях рассмотреть собственный унитаз, когда вас будет в него тошнить.)

...Искусство, которому я собирался посвятить вновь завоеванную мной свободу, есть вещь, не стоящая жертв, не отгороженная от жизни, причастная ее тщете и ничтожеству, ибо видимость подлинной индивидуальности, достигаемой его произведениями, создается лишь технической искусностью.

Ревность возбуждает в нас любознательность, благодаря которой мы по отрывочным данным строим последовательно все возможные гипотезы, за исключением той, которая соответствовала бы действительности.

Она сказала тогда Хамфри, что хочет невозможного — снова стать молодой. Но ведь такие чувства и составляют самую суть молодости, и возврат их после стольких лет покоя воспринимался как чудо.

Вот только то была очень даже серьезная проблема. Афродита пожаловалась Зевсу. Эта богиня просто не умеет проигрывать. Следом возмутился Аид. Нельзя было позволить, чтобы Асклепий бродил по миру и оживлял мертвых. Это бы вызвало настоящий хаос как в мире смертных, так и Подземном мире. Зевс согласился с аргументами и поджарил Асклепия молнией. Вот почему в наши дни вы не можете отправиться к доктору и попросить его воскресить ваших умерших родственников. Зевс установил строгие границы оказания медицинской помощи.

Аполлон ко всему прочему был еще и богом врачевания. Желаете пластырь или что-нибудь жаропонижающее — Аполлон вам в помощь. Но он также мог насылать мор и эпидемии. В его силах было вылечить или убить целую армию, а то и нацию. Разозлившись, он выпускал особую стрелу, которая взрывалась и запускала в этой местности эпидемию оспы, черной чумы или сибирской язвы. Если когда-нибудь в мире все же случится зомби-апокалипсис, вы будете знать, кого винить.

— Эй, змей!
Пифон открыл глаза.
— Чего ты хочешь?
— Спеть тебе о моем величии!
— О, пожалуйста. Лучше сразу убей.
— Договорились!
Аполлон схватил лук и выпустил стрелу прямо между глаз змея. И затем он таки спел песню о собственном величии. После чего сбросил змеиную тушу в расщелину под пещерой, где она и гниет, испуская самые разные интересные ароматы.

У нас внутри – весь кайф в мире. Когда ты что-нибудь глотаешь или колешь, ты просто освобождаешь какую-то его часть. В наркотике-то кайфа нет, это же просто порошок или вот грибочки… Это как ключик от сейфа.

Почему бы вам не оказаться в "нигде" при жизни? Клянусь вам, это самое лучшее, что в ней можно сделать.

Опьянение по своей природе безлико и космополитично. В наступившем через несколько минут кайфе не присутствовало ничего из того, что обещала и подразумевала этикетка с кипарисами, античными арками и яркими звездами в темно-синем небе.

Для бегства нужно твердо знать не то, куда бежишь, а откуда.

Он один из тех людей, которые очень приятны, если их принимать за то, чем они хотят казаться.

Несчастье нашего государства – это бумажная администрация.

Прежде, когда мне велели находить его умным, я все искала и находила, что я сама глупа, не видя его ума; а как только я сказала: он глуп, но шепотом, – все так ясно стало, не правда ли?

Думаю, вам уже стало ясно, почему священным животным Ареса стал кабан, который нападает на все, что движется, его очень трудно убить, а гонора хоть отбавляй.
Одной из его священных птиц считался стервятник, потому что тот любит поживиться трупами после боя. Любимой рептилией Ареса была ядовитая змея, и на многих изображениях его можно увидеть с ней в руке, или она нарисована на его щите.
А вот священного цветка у Ареса не было. Угадайте, почему.

Без него ты — лишь ожидание.

Со временем Метида обратилась в чистое сознание, не зря же она была титаном глубоких размышлений, и закончила свой век ворчливым голоском на задворках разума Зевса.
Что касается ее дочери, то та росла в животе отца по тому же принципу, что и когда-то олимпийцы в желудке Кроноса. Повзрослев (то есть став очень маленькой, сверхсжатой взрослой девушкой, терпящей жуткие неудобства), она задумалась, как выбраться в мир. Ни один из вариантов не казался ей удачным. Вылези она через рот Зевса — и все выставят ее на посмешище и будут говорить, что ее выблевали. То было ниже ее достоинства. А последуй она дальше по пищеварительной системе к другому концу… Ну уж нет! Эта альтернатива представлялась ей еще более омерзительной. Она была сильной юной богиней и при желании могла пробиться прямо сквозь грудь Зевса, но тогда она встанет в ряд с этими жуткими монстрами из фильмов об инопланетянах, и потом, подобное появление было совсем не в ее вкусе.

Если мне не нравилась действительность — а разве действительность может нравиться? — я рисовал себе другую.

В доме без музыки музыкантами не вырастают.

Раз тебе поперек горла то, что происходит, глупо бурчать на то, как это происходит.

Государство не может быть совершеннее, чем каждый его гражданин в отдельности.

Любой дурак выдумает схему разумного мироустройства. За десять минут. За пять. Но ждать, что люди станут ее придерживаться, – все равно что пичкать их болеутоляющим.

Вымирают не только животные, но и редкие виды чувств.

Лишь негнущийся остов привычки держит человеческий корпус, а внутри – ничего там нет, совершенно полый корпус.

Я просил последней жертвы, да ведь это только так говорится. Последних может быть много, да еще несколько уж самых последних.