Глядя на Машку, я утвердилась в своей теории, что люди ищут дружбы, чтобы поговорить о себе.

А еще я думаю, что любовь - это проявление самого ужаснейшего эгоизма.

Держись подальшеот моих мыслей! Попытайся радиразнообразия завести собственные!

— А здесь я, наконец, почувствовала себя… нормальной.
— Странно, учитывая, что вела ты себя, как псих.

Как победить бессилие? Силой.

Миша легко простил отцу периодически возникающую отчужденность в свой адрес. Как будущий математик, юноша видел тщетность отцовской теории, основанной на нахождении хорошо известной неизвестной. Отцовское уравнение не могло быть решено в принципе, потому что к нему приложила руку равнодушная Судьба, которой, в сущности, глубоко наплевать на научные законы.

Сами по себе мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что мы храним в себе.

Есть преступления хуже, чем сжигать книги.
Например - не читать их.

Жизнь — это одиночество.

– С мечты начинается действие.

Мужчины обычно не любят младенцев. Они их пугают и отнимают у них внимание матери. Но с Донованом сложнее. Твой ребенок напоминает ему, что ты замужем за другим человеком. Он-то все делал вид, будто ты свободна. А теперь у тебя есть дочь. Напоминание, что кто-то другой побывал там, куда он сам так стремится.

«Мы стали мало говорить, – думала она, страдая ночью от бессонницы. – Не только я – вообще мы все. Ведь слова так много значат иной раз. Можно сказать – «я по тебе скучаю», а можно – «мне хочется прикасаться к твоей щеке, хочется видеть твои глаза, почувствовать вкус губ, запах кожи». И это тоже будет «скучаю», но более эмоциональное, с картинкой… Так жалко, что я стихов не пишу – могла бы хоть там выражать… Почему мне всегда казалось, что говорить о чувствах – недостойно? Недостойно произносить словами то, что ощущаешь? Глупость какая-то. Сколько вообще в жизни глупого».

– Нет безвыходных ситуаций. Есть ситуации, любой выход из которых меня не устраивает. Но даже в этих условиях он есть, выход. И я его найду и использую, как бы сильно он меня не устраивал при этом. Понятно?

Может быть, женщины дурно поступают, прибегая к слезам, чтобы подчинить нас себе, и таким образом побеждают своею слабостью нашу силу; но, отваживаясь на такие средства, они почти всегда добиваются своего, хотя бы на время.

Только тщеславие порождает легкомыслие...

Мне кажется, что все это вялое существование - затишье перед бурей.

Сделал дело — отвали смело!

Напомни мне, чтобы я его прикончила! Запытала в миксере и погребла в микроволновке!

Не дразни меня, чувак! Я очень зол с того дня, как меня убили!

Назвать мою работу творчеством даже у меня язык не поворачивается. Честное слово. Скорее, один сплошной отупляющий практикум по чистописанию.

— Я не глина, чтобы твои руки лепили из меня,...

Я обменяла трусость на жестокость, обменяла слабость на ярость.

Люди, не зная, что за ними наблюдают, обычно демонстрируют некие неожиданные свойства.

Дилетант - это гангстер, не готовый отвечать за последствия.

Вы можете закрыть книгу и сказать ей: «Подожди». Вы ее властелин. Но кто вырвет вас из цепких когтей, которые захватывают вас в плен, когда вы включаете телевизорную гостиную? Она мнет вас, как глину, формирует вас по своему желанию. Это тоже «среда» - такая же реальная, как мир. Она становится истиной. Она есть истина.

В положении умирающего есть свои преимущества. Когда нечего терять – не боишься риска.

– А теперь протри мой нимб, а то он запылился!

Сплетни - как фишки домино: урони одну - и их уже не остановить.

Я училась жизни у поэтов, но жизнь оказалась совсем иной; есть что-то суровое в действительности, тщетно люди стараются ее изменить.

Жизнь здесь, кажется, дана лишь для размышлений о смерти. Для человека с живым умом такое однообразное существование превратилось бы в жесточайшую пытку.

Подниматься на подиум — это было все равно что подниматься на луну. Ты выходишь из безобразной реальности закулисья, заполненной болтовней, английскими булавками, мешаниной одежных стоек и распотрошенных коробок с аксессуарами под яркий белый свет сцены и слепящие вспышки сотен фотоаппаратов.

Да, непостижимые существа эти женщины — их можно до потери сознания уговаривать, так ничего и не добиться, а потом отпустить их одних на десять минут в туалетную, — и происходит невероятное…

Уж таковы мужчины: даже самые надежные из них подводят в такой час, потому что сердце их никогда не способно полностью сосредоточиться на чем-то одном. Еда, выпивка, сон, игра, новая баба всегда могут отвлечь их внимание, и с этим, будь ты хоть царица, ничего не поделаешь.

- Наверно, всякому человеку свойственна склонность к какому-то недостатку, - природная слабость не может быть преодолена даже отличным воспитанием.

Если бы мнение Элизабет о супружеском счастье и домашнем уюте основывалось только на опыте, который она могла почерпнуть в своей семье, ей не удалось бы составить об этих понятиях благоприятного представления.

Запомни - секрет в любви. Люби свою жизнь и не желай того, чего у тебя нет. И боги будут к тебе благосклонны. А если сможешь полюбить все, что тебя окружает, полюбить самого себя и тех, кто рядом с тобой, ты ощутишь не только благосклонность богов, но и разделишь их восторг.

Бывают случаи, когда ты не можешь поступать ответственно, не можешь вести себя как взрослый, разумный человек, ты просто вынужден делать то, что тебе вдруг взбрендило. В подобных случаях плохие люди становятся убийцами, хорошие — героями, а мы, остальные, делаем что-нибудь такое, что выглядим в конечном итоге полными идиотами. Но кого и когда это останавливало?

Мне бы хотелось вложить в одну песню все сразу, спеть последнюю песню птиц, и собак, и русалок, дубоголовых приятелей и дурных новостей издалека (и тех,которые подтверждение, и тех, которые урок, и тех, что возмездие), песню магазинных тележек и гидросамолетов, электростанций и листопада, роковых контактов и концертов, вентиляторов работающих и вентиляторов рушащихся… только я прекрасно знаю, что мне слабо. Держись-ка ты одной песни,куплетов и припева, напой мотивчик, отстучи ритм, подбери слова… и назови ее «Улица отчаяния».

Люди несовершенны. Все. Но это не значит, что никому нельзя верить. Если ты пересолила суп, ты же не перестанешь из-за этого его варить, потому что не можешь больше себе доверять. Ты просто в следующий раз посолишь меньше. Наша сила в том, что мы знаем свое несовершенство и поэтому умеем учиться.

До похорон заживет, до свадьбы расчихается.

Если рыба очень захочет утонуть —она утонет. Если человеку хочется изобрести себе несчастную неразделенную любовь, он изобретет ее, даже если на руках у него
будут все без исключения козыри.

Ты что, обнаглел, мюжик? Я знаю английский бокс! Я буду щелк-щелк тебя по фэйс!

Сейчас кто-то получит по харизме! Через минуту ты поймешь, что ты никто и зовут тебя никак!

– Правда – это самое трудное. Я не могу подтянуться на турнике. У меня плохой вестибулярный аппарат, в детстве мне всегда говорили: «Ты даже на горку влезть не можешь». Я принялся фантазировать: как научился подтягиваться, качаться на качелях, лазать по горке… В реальности все было немного иначе, да? Думая, что ты расскажешь мне правду, я представляю, каков может быть разрыв между твоим воображением и твоей правдой. Мне нужно это знать. Ради воображения, которое не имеет границ.

... Ты же знаешь, у меня такой характер.
– У вас, Аурика Георгиевна, здесь у одной характер, все остальные, видать, без характера.

Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрёшь.

Двадцать пять – достойный пожилой возраст.

Возьми лето в руку, налей лето в бокал — в самый крохотный, конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий глоток; поднеси его к губам — и по жилам твоим вместо лютой зимы побежит жаркое лето…

– Не пойму, что за хрен с горы. – Хохол закурил и посмотрел на Марину.– Тебя боится, меня боится, ментов боится – в зеркало-то хоть смотрит или тоже в дрожь кидает?

– Это, Женька, не шрамы, а визитные карточки, – не открывая глаз, пошутила Коваль. – Практически от каждого мужика, бывшего со мной, осталось что-то на память. Вот эти – от Нисевича, а вот эти три – от Малыша, – она погладила пальцами шрамы на груди и животе, от которых не пожелала избавиться, хотя в швейцарской клинике ей это предлагали не раз.
– Да, а на спине – от меня, – хмуро отозвался Хохол. – Только Череп на тебе не расписался.
– Он в душе зато расписался так, что и никому не снилось.